Зое Вальдес - Кафе «Ностальгия»

• Название: Кафе «Ностальгия»
• Автор: Зое Вальдес
• Издательство: Амфора
• Жанр: Современная проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-94278-130-3

Кубинка Зое Вальдес живет в Париже. Она широко известна как поэтесса, сценаристка и автор причудливых романов, принесших ей не одну престижную премию. В романе «Кафе "Ностальгия"» Зое Вальдес, словно Пруст в юбке, препарирует свое прошлое и настоящее, причем запретных тем для нее не существует.

На Кубе, где книги Вальдес запрещены, она причислена к авторам порнографической литературы. Писательница шутя объясняет свое «пристрастие к бесстыдному жанру» тем, что в Гаване из-за жары она писала, сидя нагишом на стуле, ворс мягкого сиденья ласкал ее кожу, подстегивая воображение.

---

– За твое возвращение, – говорю я, мы чокаемся.

– За жизнь, – он всегда пьет за жизнь. – У меня для тебя много подарков: от Андро, от Лусио, от Салли…

– Ты уже называешь его Салли?

– С тех пор как ты так его назвала, он больше не хочет слышать никакого другого обращения. Этот человек просто супер. Распакуемся чуть погодя, ладно? Как ты? Твои друзья жалуются, что не пишешь, не отвечаешь на звонки. Я познакомился с твоими родителями, конечно, по отдельности. Они спрашивают, приедешь ли ты на рождественские каникулы и не будешь ли в ближайшем будущем в Майами? Они классные люди.

– Как ты узнал их адреса?

– От Андро, – он отхлебнул вина. – У меня для тебя хорошая новость. Не хочу оставлять ее на потом, посмотрим, может, услышав ее, ты немного расслабишься, очень уж ты зажата.

– Я забыла купить мясо, или цыпленка, или какую-нибудь рыбу… Сварила рис, приготовила фасоль, салат, десерт и забыла про самое главное.

– Это не важно, мы будем поедать друг друга, – пошутил он. – Мне рассказывали, что давно здесь, в Париже, один японец съел свою любовницу. Он убил ее, разрезал на куски, заморозил и день за днем готовил себе разные блюда: подружка жареная с фасолью, подружка, запеченная с морковным пюре, подружка в томатном соусе с жареным картофелем, равиоли с подружкой.

– Хватит, противно, – воскликнула я, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота.

– В общем, у меня потрясающая новость с острова, – уже серьезно сказал он.

– Надеюсь, эта новость не из того факса, который я недавно получила от Сильвии. Несчастье на несчастье и несчастьем погоняет.

– Ничего подобного. Это касается непосредственно нас.

В предвкушении я уже потирала руки.

– Монги вышел из тюрьмы, – Самуэль явно смаковал фразу.

– Черт, Сами, черт возьми, почему же ты мне сразу не сказал?! Дева Реглы, благодарю тебя! Ох, Боже мой, какая радость! – но я плачу вместо того, чтобы смеяться. – Ты говорил с ним? Как он?

Самуэль кивает.

– Он не в лучшей форме, но ничего серьезного, он только и делает, что говорит о Боге и о прощении. Потом это пройдет. Мина и он каждое воскресенье ходят в церковь. Ты их и не узнаешь.

– Ну и что, зато Монги на свободе, – я закурила «Мальборо».

– На свободе… Посмотрела бы на него. Он сейчас такой же заключенный.

– Перестань! Он не в тюрьме, Мина рядом с ним, я считаю, по крайней мере, уж лучше церковь, чем тюрьма.

– Не вижу большой разницы.

– О'кей. Я имею в виду, что они вместе, что они будут заботиться друг о друге…

– Зато залетела в кутузку негритянка Ньевес. Ее поймали во время облавы на валютных проституток, хотя, кажется, таких быстро отпускают.

Я тяжело вздохнула. Никуда не денешься: не один, так другой.

– Есть новости и получше, – он не торопится, смакуя ситуацию. – Я довольно долго беседовал с Миной, даже очень долго. Она заревела в три ручья, когда я сказал ей, что влюбился в тебя, а еще хуже того, когда заявил, что ты призналась в том, что послала письма моему отцу, и что у тебя теперь комплекс вины, и мы поэтому не можем быть вместе… Она так ревела, что у меня даже возникло одно подозрение.

– Тебе не следовало терзать ее этой историей. Достаточно и наших с тобой мучений. Я сделала ее свидетельницей и тем самым причинила ей боль.

– Ты ошибаешься, она дурачила тебя все эти годы… – начал Самуэль.

Лицо у меня вытянулось: какого черта, что ты имеешь в виду? А он продолжил: она ревела и ревела, выпрашивая у меня прощения, намекнула на то, что ее давно надо было убить, убить в тот самый день, когда убили моего отца. Мина, я ни хрена не понимаю, что ты этим хочешь сказать? – крикнул я, я бы ее задушил, но через спутник это сделать невозможно. «Ой, Сами, не Марсела, а я была любовницей Хорхито!» Когда она произнесла имя моего отца в такой уменьшительной форме, меня как плеткой по лицу хлестнули – так по-семейному она произнесла это. Едва слышно она повторила: «Это была я». Она переспала с ним задолго до того, как ты обратила на него внимание с балкона ее дома. Фактически, отец водил меня в парк только для того, чтобы пройтись мимо ее дома и понаблюдать за ней, пусть издалека. Когда Мина узнала, что тебе тоже понравился мой отец, ее мужчина, она стала очень осторожна…

– Я не верю тебе, Мина оговорилась. Ты обманываешь меня, лишь бы я избавилась от комплекса вины…

– Послушай. Она все подстроила. Сначала сделала вид, что она против, потом сама же подлила масла в огонь, а ты клюнула на ее уловку, и она подсказала, как тебе быть: положи письма в корзинку и спусти ее с балкона. Таким образом я становился свидетелем, и она рассчитывала – чего уж проще, – что, как всякий ребенок, любящий мать и недоверчиво относящийся к отцу, я все разболтаю матери, и ее внимание переключится на другую в данном случае на тебя. Ведь все, похоже, тогда говорило о том, что моя мамочка напала на след. А я не стал болтать, сам не знаю почему, хотя мог рассказать о странных визитах отца в подозрительную гостиницу в Сан-Хуан-де-Диос. Но я не сделал этого. А Минерва, устав ждать скандала, послала анонимку моей матери, навострив ее на то, чтобы она порылась в вещичках отца, ведь он где-то хранил письма от своей любовницы. Мать нашла письма и не долго думая послала подругу проследить за отцом. Конечно, та быстро его застукала, когда он выходил из гостиницы; в тот день меня случайно отослали к бабушке. Подруга позвонила нашей соседке, у которой был единственный в доме телефон. Та, в свою очередь, позвала мать; мать выслушала все, что ей накудахтала подруга. Опиши мне ее, попросила мамочка. Похоже, подруга не захотела этого сделать, но мать настояла. Ну, заколебалась та, это девушка, школьница. Мне это известно, потому что сеньора рассказала потом все моей бабушке. Б тот же вечер, когда отец напился, моя мать напичкала его снотворным. То, что случилось потом, ты уже знаешь…

– Все равно я не могу поверить, не могу. Когда Мина говорила с тобой, Монги был рядом? – Самуэль подтвердил жестом. – Как он отреагировал?

– Он знал это, Map. Ему Мина не могла врать.

– У тебя есть доказательства? Она могла соврать только для того, чтобы мы сошлись, чтобы избавить меня от моего комплекса. К тому же она заделалась католичкой, а сам знаешь, что католики всегда готовы на самопожертвование…

– Я совсем недавно получил доказательство. Фото полуголой Мины, она сидит на смятой постели в гостиничном номере, на стуле одежда моего отца. Там же моя бита и бейсбольная перчатка, наручные часы на ночном столике, даже открытый бумажник, в нем две большие фотографии: моя и моей матери.

– Как же так случилось, что она не уничтожила этот снимок?

– Ей нелегко было заполучить его. Как ты правильно понимаешь, мой отец не мог сдать пленку в фотоателье. Он сказал Мине, что у него есть знакомый фотограф, который проявит пленку в подпольной лаборатории. Мина дошла с моим отцом до лаборатории этого типа, она находилась у него дома. Иногда они осмеливались выходить вместе, даже порой бывали на пляже. Когда случилось несчастье, она как безумная бросилась за пленкой. А парня того и след простыл – он уехал из страны. Ей было хуже, чем тебе и мне. Она все время жила в страхе, что отыщется этот снимок.

– И как же она тогда раздобыла его?

– «У жизни много поворотов, которых не дано предугадать», – победно промурлыкал Самуэль. – Ты разве не знаешь, что Салли побывал в Гаване?

– Не выдрючивайся, я знаю это из твоего дневника.

– Ну, когда Салли там был, он решил пробежаться по старым фотоателье; в Центральном парке познакомился с одним бродячим фотографом. Салли решил купить старые фотографии, а фотограф сказал, что не прочь заработать, ведь у него есть два-три архива его товарищей, которые уже давно уехали. Салли купил их за сотню долларов. Пока Мина плакалась мне, я только и думал об этих архивах, Салли упоминал при мне о них. Он сказал: «Есть вещи просто гениальные, но и много всякого мусора, есть даже порнографические снимки, а такие меня вовсе не интересуют». Я закончил разговор с Миной и позвонил Салли, он разрешил порыться в этих архивах. «В конце концов, они больше принадлежат тебе, чем мне, это память твоей страны, твоего народа». Эти слова Салли поразили меня. Я провел целую ночь в агентстве, копаясь в обувных коробках, всего пятнадцать штук. Салли рассказывал, что, когда он проходил таможню в аэропорту, таможенники потешались над ним из-за этой кучи хлама, этих пожелтевших бумажек, которые он вывозил из страны. Снимок находился в двенадцатом ящике, но я его сначала не заметил, наверно, потому что слишком нервничал. Черно-белое, немного потертое фото. Я дошел до конца и начал снова. На этот раз мое внимание привлекла полуголая девочка-подросток – в трусиках и лифчике, – рядом, на стуле, лежала бита, на ней – перчатка. Присмотревшись получше, я узнал Мину, она не улыбалась, на лице ее скорее застыла гримаса обиды, смешанной с ужасом. Ну и сволочь же был мой папаша! Я провел долгие часы в лаборатории, изучая фотографию, восстанавливая ту сцену в гостиничном номере, я снова и снова отпечатывал снимок, увеличивая его, и таким образом мне удалось убедиться, что на фотографиях в бумажнике – я и моя мать. Я тотчас же вернулся к себе и позвонил Мине. Объяснил, как мне в руки попало это злополучное фото. Она не поверила и далее заподозрила, что ты все это время прятала снимок, что каким-то образом ты его достала, чтобы потом поиздеваться над ней. Я отослал ей копию снимка. Она всегда сомневалась, было ли тебе что-нибудь известно или нет, так же как порой ей казалось, что мой отец обманывал ее с тобой. Уф, вот такая невероятная история!