Зое Вальдес - Кафе «Ностальгия»

• Название: Кафе «Ностальгия»
• Автор: Зое Вальдес
• Издательство: Амфора
• Жанр: Современная проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-94278-130-3

Кубинка Зое Вальдес живет в Париже. Она широко известна как поэтесса, сценаристка и автор причудливых романов, принесших ей не одну престижную премию. В романе «Кафе "Ностальгия"» Зое Вальдес, словно Пруст в юбке, препарирует свое прошлое и настоящее, причем запретных тем для нее не существует.

На Кубе, где книги Вальдес запрещены, она причислена к авторам порнографической литературы. Писательница шутя объясняет свое «пристрастие к бесстыдному жанру» тем, что в Гаване из-за жары она писала, сидя нагишом на стуле, ворс мягкого сиденья ласкал ее кожу, подстегивая воображение.

---

На первом этаже круглый зал, задрапированный черным бархатом, который скрывает посетителей; там меня поджидают шесть гобеленов «Дама с единорогом». Богатство цветов опьяняет, красный фон контрастирует с живой затененной синевой, создавая тем самым гармонию наиболее изысканных сочетаний. Ткань вышита растительным орнаментом, сплетенным из цветов и листьев различных деревьев: сосны, апельсина, дуба, остролиста и прочих. Представители фауны застыли в выжидательных позах – лиса, собака, кролик, утка, куропатка, – есть и более экзотические животные – лев, пантера, гепард… Но взгляд приковывает сказочное существо, изображаемое с незапамятных времен: тело лошади, голова козерога и рог, который есть не что иное, как нервный зуб. Передо мной единорог, сила и мощь которого столь же прекрасны, сколь и нереальны. Историки утверждают, что этот удивительный образ обнаружила известная писательница – ни много ни мало, Жорж Санд,[255] – она отыскала его в одном замке где-то в отдаленной подпрефектуре Крез, в Бусаке. Что касается легенды, изображенной на этих гобеленах, то здесь много разногласий. Искусствоведы предполагают, что речь идет о сказочном Востоке времен принца Зизима,[256] сына Магомета II, брата Баязета; его пленили при Бурганефе в Крезе, и поговаривают, будто он приказал изготовить эти гобелены для дамы своего сердца. Другие специалисты считают, что на полотнах изображена брачная аллегория. Однако встречаются и такие, кто утверждает, что девушка – не кто иная, как Маргарита Йоркская, третья жена Карла Смелого.[257]

На первом гобелене – «Зрение» – девушка с прикрытыми веками и надутыми губками, что говорит о легкой досаде, протягивает чеканное зеркало единорогу, который возложил свои передние ноги ей на колени; лев поглядывает на них и облизывается. «Слух»: две дамы, одна из них играет на органе, другая – слушает музыку в окружении восхищенных льва и единорога. «Вкус»: госпожа берет лакомство, которое ей на золотом подносе протягивает коленопреклоненно служанка; единорог пристально смотрит на нас, приглашая отведать лакомый кусочек меренги, похожий на безе за пять песо; лев гордо взирает на всех. «Запах»: девушка, облаченная в нежный муслин, треплет в руках лепестки какого-то цветка; служанка завороженно наблюдает; лев и единорог умиленно вдыхают аромат; на скамеечке обезьянка нюхает гвоздику. «Осязание»: дама левой молочно-бледной рукой нежно гладит рог, правой – твердо опирается на копье, в преданности животного девушке, читаемой в его взоре, мы видим одно из самых красивых и поэтических любовных посланий. Шестой, и последний, гобелен – «В сторону моего единственного желания»: загадка – юная служанка держит перед своей госпожой открытую шкатулку, дама не берет ожерелье, а как раз наоборот, кладет его, сняв драгоценность с шеи. Речь идет не о каком-то подношении, а, наоборот, об отказе от хранения. Единорог и лев опираются о пики. Искусствоведы соотносят этот акт с liberum arbitrum[258] древнегреческих философов, весьма благосклонно приветствующих освобождение от страстей, которые в живом существе пробуждают неконтролируемые эмоции, что приводит в беспорядок чувства.

Сидя на мраморной скамеечке, я могу часами восхищаться статностью женских фигур, изяществом черт лица или элегантной осанкой животных. Игра цветов, даже потемневших со временем, доказывает, что шесть этих произведений были сотканы руками непревзойденных мастеров и мудрых творцов. Бархат, шелка, драгоценные камни, меха, парча были изображены на гобеленах с педантичной точностью. Фотография души – вот что это такое, красота, продуманная и выполненная терпением веков, такое никакой фотоаппарат не в состоянии уловить. Я должна убедить Самуэля: это чушь, что он предпочитает оригиналам репродукции, не верит в то, что можно получить наслаждение, созерцая подлинники во всем их великолепии.

Едва я выхожу из круглого зала с гобеленами в другую комнату, как слышу знакомый голос. Оглядываюсь: немного впереди семейная пара показывает своему ребенку скульптуру, символизирующую грудного младенца. Отец, что держит на руках ребенка, пытается ненавязчиво рассказать ему о музее. Женщина скрывается за дверью следующего зала. Мужчина поворачивается ко мне, на его лице расплывается улыбка удивления. Это Поль. Наша встреча приводит его в замешательство.

– Марсела, глазам не верю!

Я подхожу к нему, и он, прежде чем обнять меня, ставит на пол малыша. Тот уже ходит, ему годика два.

– Поль, вот это встреча! Интуиция подсказывает мне, что ты женился и«. Это твой сын? – Он кивает, мол, так оно и есть. – Очаровательный мальчик, на тебя похож.

– Не может быть! Он вылитая мать. Она вперед ушла, знаешь, я не буду представлять тебя под твоим именем, она к тебе ревнует, – нервно объясняет он.

– Но я же с ней не знакома, и у нас с тобой все было значительно раньше, еще до того, как она появилась в твоей жизни. Так мне кажется.

– Да, конечно, но я ей все рассказал о наших отношениях, и этого оказалось достаточно, чтобы она вбила себе в голову, что ты была женщиной моей жизни. Ты же знаешь, я всегда просто хотел быть искренним.

– Не волнуйся, ради такого случая я назовусь Софией.

– Ты все так же работаешь фотографом?

– Только для себя. А зарабатываю на жизнь тем, что гримирую на телевидении звезд политического небосклона. А у тебя как дела?

– Жив пока еще. Открыл ресторан на юге. Я живу не в Париже, здесь только проездом. Я и в Нью-Йорк не вернулся. Остепенился.

– Вижу. Похоже, это как раз то, что тебе и было нужно. Как там твой шрам?

Я имею в виду шрам от удара ножом, нанесенного каким-то бандитом в испанском Гарлеме, от этого удара у Поля осталась фиолетовая вмятина.

– Да как сказать, болит время от времени, продолжаю проходить курс лечения, так, ничего особенного.

Супруга возвращается в поисках мужа и сына, который, предоставленный сам себе, трогает скульптуры. Смотрительница ласково отчитывает его, косясь осуждающим взглядом на отца. Жена Поля берет сына на руки и подходит к нам.

– Ты Марсела? Я узнала тебя по твоему носу. Поль не перестает рассказывать мне о твоем носе.

– Нет, я не Марсела. Меня зовут София, очень приятно. Я работала с Полем в ресторане «Присцилла Деликатессен» в Манхэттене. Была подружкой одного из его лучших приятелей, одного невротика, который продавал духи в «Макис», известная лавочка.

Я вру с легкостью, достойной Мины, меня немного тревожит, что там Поль порассказал своей жене о моем носе.

– Ах, извини. Очень рада, меня зовут Натали, – и она, смущенная, отступает на пару шагов, но видно, что она не очень-то верит. Ребенок начинает ерзать, просясь на руки к отцу. – Поль, ты никогда мне о ней не говорил.

– Как же так, Поль? Разве ты не рассказывал Натали, что, если бы не ты, я бы покончила с собой из-за твоего дружочка-придурка? Он нашел меня с двумя пригоршнями таблеток – одна в руке, а другая уже в желудке – и с пеной на губах.

Поль не может прийти в себя от изумления.

– Как я такое мог рассказать? Я только отвез тебя в больницу – вот и все… В этом нет никакой моей заслуги, каждый бы сделал на моем месте то же самое…

Не приедешь к нам в Арль? Замечательное местечко, – приглашает меня супруга Поля. – Поль, дай ей нашу визитку.

Поль машинально вынимает визитку из бумажника, я замечаю, что у него полно золотых кредиток. Внимательно изучаю адрес, ожидая, что кто-то из них начнет прощаться. Ребенок – уже на руках у Поля – бьется в истерике, желая перебраться к матери.

– Ну, было очень приятно познакомиться, непременно съезжу к вам на юг, – и я пишу свой адрес на справочнике, который купила в музейной лавке. – У меня вы будете чувствовать себя как дома, – я говорю это себе под нос, чтобы не очень-то принимали на веру то, что я сказала.

Мы поцеловали друг друга в щеку, в итоге получилось двенадцать поцелуев: четыре Поля, четыре его жены, четыре моих. Я щиплю ребенка за толстую щеку, он наконец улыбается и хватает меня за шею. Я неравнодушна к детям. Держу его пару секунд, Поль смотрит на меня влюбленными глазами, как бы говоря, а ведь это ты могла стать его матерью. Я возвращаю малыша его настоящей матери. Они идут впереди меня, но вскоре я обгоняю их – не так-то легко показывать средневековый музей двухлетнему ребенку. Встреча с Полем несколько испугала меня, но передо мной встает лицо Самуэля, и я быстро прихожу в себя. Если я уверена в себе, то никакая встреча с Полем не выбьет меня из колеи. В мыслях у меня только Самуэль; и хотя я понимаю, что все уже случилось, что уже сделан последний шаг, меня не привлекает мысль о совместной с ним жизни. Стоит ли даже заводить с ним роман? Зачем же тогда я дала ему вчера надежду?

Я прохожу по оставшимся залам музея, разглядывая балдахины, алтари и еще раз алтари, скамейки для молений, мебель, история которой глубже, чем царапины на ее деревянной поверхности, тщательно отполированной веками, мебель, помнящую рубку леса, уцелевшую в пиршествах, где, без сомнения, случались и любовные ссоры, и неожиданные стычки, выстоявшую в танцах и при переустройствах замков. Высокородные дамы и воины, облаченные в кожаные доспехи с золотым креплением, следят за мной из ниш. «Книга часов» герцога де Берри,[259] страница за страницей иллюстрированное время, агонизирующее в зодиаке, снова рождающееся, пока я своей рукой перелистываю его, вечное и бессмертное в глазах бесчисленных посетителей. Меня огорчает, что визит мой окончен, прогулка по музею подошла к концу, по крайней мере на сегодня.