Александр Филюшкин - Василий III

• Название: Василий III
• Автор: Александр Филюшкин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-235-03379-5

В памяти потомков великий князь Московский и всея Руси Василий III оказался в тени своего великого отца, Ивана III, и сына, Ивана Грозного. Между тем время его правления (1505–1533) занимает особое место в истории России. В эти годы были ликвидированы последние крупные уделы, окончательно присоединены к Москве Псковская земля и Рязанское княжество, отвоеван Смоленск; Россия постепенно превращалась в православное Московское царство. Автор книги, известный санкт-петербургский историк А. И. Филюшкин, раскрывает многие тайны в жизни России того времени и в биографии самого Василия III. Здесь и его отношения с первой женой Соломонией Сабуровой, и загадочная история мальчика-призрака, будто бы рожденного Соломонией в монастырской темнице после насильного пострижения в монахини, и история «открытия» России европейцами, которое современники уподобляли открытию в те же десятилетия Нового Света. На страницах книги предстают многие современники Василия III — ученый монах Максим Грек и игумен Иосиф Волоцкий, с именем которого связано целое направление в русской общественной мысли; князь-авантюрист Михаил Глинский и крымский хан Мухаммед-Гирей, едва не снискавший лавры разорителя Руси и «второго Батыя», а также многие другие персонажи русской и европейской истории первой трети XVI века.

---

Существовал ли особый чин исповеди для государей? Да, но появляется он довольно поздно, в первой трети XVII века, и выглядит достаточно официозно. А список помещенных в нем вопросов — это просто какая-то летопись прегрешений русских монархов от Василия III до Василия Шуйского (1606–1610). Царей спрашивали, сколько раз они разводились и меняли жен (Василий III и Иван IV), не постригали ли свою жену в монастырь (они же), не захватывали ли престол насилием и неправдою (Борис Годунов, Лжедмитрий), не казнили ли кого неповинного (тут можно перечислить всех монархов XVI века, исключая разве что слабоумного Федора Ивановича), не нарушали ли они международных договоров (все нарушали), не обижали ли церковь (все обижали) и т. д.[132] То есть перед нами явно какая-то парадно-официозная декларация, которая мало может помочь нашей книге.

Нам представляется, что в эпоху Василия III только происходило становление особого социального статуса великого князя и государя всея Руси. И он исповедовался по общему чину. Если в чинах исповеди XIV–XV веков еще содержатся упоминания о князе, что подтверждает применимость этих вопросников к исповеди власть предержащих, то что такого должно было случиться в начале XVI века для изобретения особого, «деликатного» чина исповеди для великого князя московского и всея Руси? Думается, здесь все зависело от персоналий. Понятно, что духовниками Василия III могли стать только умные священнослужители, знавшие, когда и что можно и нужно сказать. Что, впрочем, не отменяет рисуемого в исповедальных вопросниках общего фона нравов эпохи.

Глава пятая «Един правый государь всея Руси»

Как московский орел вырывал когтями псковскую независимость. Гибель Псковской республики 1510 года

Когда мы говорим о русских землях в средневековье, надо помнить, что вплоть до их объединения в единое Российское государство степень различия между ними иной раз была довольно велика. Разными были и внешнеполитические, и экономические ориентиры. Обращая внимание на экономики Северо-Западного региона — Новгородской и Псковской земли, — мы видим, что в XIV–XV веках они были теснейшим образом связаны с Прибалтикой. Если пользоваться терминологией знаменитого французского историка Фернана Броделя, треугольник «Новгород — Псков — Ливония» составлял в каком-то смысле особый «мир-экономику»[133]. Ливония была посредником в новгородско-псковской торговле с Европой, посредником необходимым, поскольку собственные возможности для морской торговли были ограничены. У русских имелись торговые корабли, но они плавали в основном по рекам и в акватории Финского залива. Дальние, заморские торговые экспедиции были редкостью. Чаще всего русские купцы с товаром добирались до Европы сушей через Великое княжество Литовское.

В свою очередь, ливонские города были очень заинтересованы в торговле с Новгородом и Псковом, без которой само существование Ливонии во многом теряло смысл.

Здешние крупные торговые центры — Ревель, Рига, Дерпт и другие — процветали. Насколько велики были их торговые связи с Новгородом и Псковом, какова вообще была доходность балтийской торговли? Картина получается крайне занимательной. Европейские купцы по документам имели очень низкий процент прибыли — от 5 до 22 процентов, но в основном не более 5–6 процентов[134]. Эта картина никак не стыкуется с тем значением, какое современники придавали балтийской торговле, и с теми богатствами, которая она наглядно приносила (что видно из городского роста того же Любека, Ревеля, Риги, который происходил явно не за счет пятипроцентной прибыли). Получается некая загадка — если купцы перепродавали в Любеке товар, купленный в Новгороде, почти по той же цене, то зачем они вообще занимались этой торговлей?

Разгадка кроется, с одной стороны, в психологии купечества того времени, а с другой — в особенностях торговых операций. Средневековая этика требовала так называемой «равной цены»: за сколько купил, за столько и продал. Сверхприбыли в 20, 50 и тем более 100 процентов считались греховными. Прилично было получить за свои труды лишь небольшой процент. Однако буквальное соблюдение таких этических принципов делало бы торговлю невыгодной.

Поэтому изобретались различные приемы, как прятать прибыль. Одним из них была дифференциация мер веса, длины и объема. И. Э. Клейненберг показал, что в разных пунктах в одну и ту же меру вкладывалось разное содержание. Например, шиффунт воска в Новгороде содержал 480 фунтов, в Ливонии превращался уже в 400 фунтов, а в Любеке — в 320![135] Разница в 160 фунтов потом продавалась отдельно и составляла чистую прибыль, при этом купеческая этика как бы соблюдалась, поскольку цена почти не менялась. Аналогичную картину рисует Н. А. Казакова: ласт импортируемой соли в Ревеле ганзейцы определяли в 15 мешков, но в Новгороде он превращался уже в 12[136].

Кроме того, существовала практика так называемых «наддач» (upgift), которые ганзейцы взимали практически со всех товаров: это пробы, образцы товара (отломанные куски воска, меха «на пробу»), которые брались бесплатно, как бы в качестве проверки товара, и часто составляли довольно значительные объемы. Поскольку эти предметы не были куплены — то они официально не включались в приобретенный товар и их последующая продажа составляла нигде не учитываемую чистую прибыль купца и при этом никак не нарушала средневековую этику.

Этика «справедливой цены» парадоксальным образом сочеталась с допустимостью правила «не обманешь — не продашь». Обмен, обвес, всучивание гнилого товара под видом первоклассного неэтичным не считались, а, наоборот, свидетельствовали об искусности купца. Русские источники пестрят обвинениями в адрес и ганзейских, и ливонских купцов в подобных нарушениях. В 1488 году, когда новгородский наместник Ивана III приказал, страшно сказать, взвешивать ганзейские товары, — это вызвало буквально взрыв беспокойства в Ливонии и Ганзе, бурную переписку и подготовку специального посольства в Москву с просьбой сохранить «старину», не взвешивать заморские бочки с медом и мешки с солью, а продавать по традиционным единицам товара — мешкам и бочкам, без контроля за весом содержимого.

Русский великий князь нашел прекрасный ответ — он заявил, что немцам никто не запрещает продавать товар без взвешивания. А вот новгородцам без взвешивания нельзя совершать торговые сделки. Так что если немцы найдут в Новгороде покупателя на товар без взвешивания — то пожалуйста, пусть торгуют, как хотят. А не найдут — придется соблюдать установленные для них правила…

Недаром с конца XV — начала XVI века главными пунктами требований новгородцев при заключении договоров с Ганзой были как раз требования установления четких и однозначных трактовок единиц мер и весов, их унификация между Новгородом и ганзейскими городами. Так же сокращались и регулировались размеры «наддач», «колупания воска» и т. д. Однако Новгородской республике, боявшейся помешать торговле с Ганзой и Ливонией, так и не удалось настоять на своих требованиях. «Колупание» и наддачи были отменены только Москвой в 1494 году, и в свойственной Московскому государству крутой манере: никто не запрещал немецким купцам «колупать», брать наддачи и т. д. Только вот русский купец, который разрешит делать это с продаваемым им товаром, наказывался штрафом в две гривны или битьем кнутом. То, чего Новгород добивался десятилетиями, оказалось сделано одним росчерком пера великокняжеского наместника…

Таким образом, на рубеже XV–XVI веков в благополучном процветании ливонской посреднической торговли зазвучали тревожные нотки. Мало кто тогда мог предполагать, что это был сигнал скорого, буквально в течение полувека, заката и гибели Ливонии. А причина заключалась как раз в разрушении прибалтийского «мира-экономики». Присоединение Новгорода к Русскому государству в 1471–1478 годах быстро привело к изменению его отношений с Ливонией. Как было показано в вышеприведенных примерах, европейские купцы стремительно почувствовали разницу между торговлей с Господином Великим Новгородом, самостоятельной феодальной республикой, и с Новгородом — центром Новгородского уезда Московской Руси. Пиком кризиса был разгром новгородского двора немецких купцов в 1494 году. Ливонцы так и не поняли, за что на них обрушились репрессии и зачем русские разорвали торговые связи.

Отношения с Новгородом, таким образом, сильно изменились. Оставался Псков. Хотя Псковская республика, в отличие от Новгородской, издревле имела прочные союзные связи с Москвой и симпатизировала Калитичам, она дорожила своей независимостью и входить в состав подданных Ивана III, а затем и Василия III не спешила. Независимость же основывалась на прочной экономической базе — торговых связях с Прибалтикой.

Москва, как и в случае с Новгородом, хотела взять эту высокодоходную сферу под свой контроль. Методы для этого были избраны политические. В феврале 1507 года 73 ганзейских города (в том числе ливонские) обратились к Василию III с просьбой о возвращении товаров, конфискованных в 1494 году при разгоне ганзейского двора в Новгороде. В ответной грамоте Василий III назвал условием возобновления переговоров с Ливонией и Ганзой расторжение ливонско-литовского военного союза и выплату компенсации по потерям русских купцов.