Святослав Сахарнов - Бухта командора

• Название: Бухта командора
• Автор: Святослав Сахарнов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1983

В книге собраны повести, написанные после многих лет плавания и путешествий в дальние края, где еще распахана не вся земля, а звери бродят стадами, не боясь встретить человека.

---

— Камлейка из сивучих кишок. Байдара шкурами обита. В горловину посажен, и горловина ремнями затянута. Сидит как по морю плывет. Страх.

— Ладно, пора спать, — сказал Чугунков. Я даже удивился, как он это равнодушно сказал. — Давайте дым выгоним.

Он распахнул дверь, в вагончике сразу стало холодно.

Набросив на плечи куртки, мы вышли на воздух.

— Горазд он врать, — сказал Чугунков. — Все из книг. Это он про алеутские захоронения рассказывал. У нас таких нет… Ты завтра что собираешься делать? Я в Никольское уйду, вернусь с вездеходом.

— А я поброжу по берегу.

В темноте вспыхнула красная точка — в стороне, сидя на бревнах, курил Кирюха. В слабом звездном свете было видно — сидит, вытянув ноги, блаженно откинувшись. Красный огонек отсвечивает на щеках.

— Утром чтобы на берег сходил, плавника набрал, слышишь? — строго сказал ему Чугунков.

Утром, уходя, он предупредил меня:

— Не давать ему ничего, что бы ни просил. Ни денег, ни консервов, ни сигарет. Закурить — штучку, и все. Он теперь к тебе клинья подбивать станет.

И уехал.

Сразу же после его отъезда Кирюха повел себя как-то странно: присматривался, кружил вокруг меня и наконец не выдержал.

Был полдень, отлив, лайда обнажилась. В плоских черных лужах копошились грязные крабы. Мы сидели на берегу и ждали, когда Юра раскочегарит печку.

— Вы на Буян не ездили? — гася нетерпеливый блеск в глазах, спросил Кирюха.

— Нет.

Он полез в карман куртки и вытащил горсть мусора. В крошках табака и хлеба засияли обкатанные морем красные и зеленые полупрозрачные камешки.

— Меня это не волнует.

— Зря. А некоторые люди из Петропавловска специально прилетают поискать.

Он спрятал камни.

— А такое?

Из другого кармана он вытащил желтый полированный клык.

— Сивуч. С Монати. Там вообще костей много.

— Как ты туда попал?

— Добрался.

— И что там за кости?

— Китов. Сивучей. Морских коров.

— Ну, это уж ты загнул… За костями морских коров охотились двести лет, собрали всё, что могли.

— Значит, не всё.

Мы смотрели друг другу в глаза. Взгляд Кирюхи был чист и спокоен. Он что-то знал.

— К чему этот разговор?

— Да так…

На крыльцо вышел Юра.

— Чай готов!..

Вечером мы лежали в спальных мешках, Юра задержался — играл с инспектором в шахматы. Я не выдержал:

— Так зачем этот разговор был — утром, про кости? При чем тут Монати? Туда ведь не добраться.

— А если не Монати?

— А что?

— Это у кого какой интерес…

— Что ты темнишь? Что ты знаешь? У тебя что-нибудь есть?

Кирюха приподнялся на локте:

— Место есть. Я по берегу шел от Никольского к Тонкому мысу, гляжу — лежат. Я их тогда не тронул. Песком засыпал и ушел. Испугался. А скоро пойду.

Он вылез из мешка, сунул руку в нагрудный карман пальто, вытащил оттуда сложенную вчетверо страничку:

— Вот…

При тусклом свете электрического фонарика я рассмотрел вырезанную из какого-то журнала фотографию чучела стеллеровой коровы. Рядом был тщательно нарисован весь скелет.

— Я по нему проверял — точно они! — прошептал Кирюха.

— Слушай, Кирилл, — я старался говорить как можно мягче, — давай пока этот разговор отложим. Вернусь в Никольское — поговорим. Идет?

Он кивнул, бережно сложил листок, спрятал, кряхтя забрался в мешок, долго ворочался.

Лежа на спине, я смотрел в потолок. Сердце тревожно билось. Меня коснулось предчувствие тайны.

Мы записывали голоса котов.

Чугунков с магнитофоном оставался на сопке, а я ползал по пляжу. За мной, как змея, тянулся черный резиновый шнур.

Я старался не спугнуть зверей.

Встревожилась ближайшая ко мне самочка. Она привстала, подняла острую рыжую мордочку, зашевелила усами. Оторвали от песка головы ее соседки, завозился огромный секач. И вдруг весь гарем, как по команде, двинулся к воде.

Зашевелились звери, закачались, заныряли усатые черные головы, пляж начал приходить в движение.

Резиновый шнур натянулся, рывком остановил меня. Из травы Чугунков делал свирепо знаки: назад!

Чтобы дать зверям время успокоиться, мы ушли. Теперь Чугунков решил записывать сам: сходил в домик, принес бамбуковое удилище, привязал на конец его микрофон, поплевал на ладонь, повертел в воздухе — поймал ветер, — прикинул, где выходить из травы.

Я около магнитофона. Под локтями трава. Перед носом — петлей, с бобины на бобину, коричневая лента.

Что там делает Чугунков?

Ползет, не поднимая головы. Когда до ближайшего зверя — светло-коричневой самочки — осталось шагов шесть, остановился, долго лежал. Котики, встревоженные приближением непонятного темного пятна, понюхали воздух, успокоились. Ветер был от них. Чугунков, не поднимаясь, подвинул палку с микрофоном к самому зверю, я нажал клавишу — закрутились бобины…

Потом Чугунков пополз к воде, где стайкой лежали черненькие. Этим он совал микрофон прямо в мордочки. Котята отворачивались, отступали, одного заинтересовала блестящая белая штука на палке, он подковылял к ней, ткнулся носом, попробовал на зуб…

Последним записывали большого секача. Тот уже покинул свой гарем и лежал в стороне от стада.

Это было далеко от меня. Чугунков подполз к зверю со спины, положил микрофон рядом с ним, великан не обратил внимания. Он, видимо, молчал, потому что Чугунков вдруг привстал. Секач уставился на него. Человек и зверь смотрели друг другу в глаза, потом кот качнулся и, тяжело перебрасывая с места на место ласты, стал отступать. Короткий рев — одинокий, низкий, недовольный — пронесся над берегом…

Вечером в домике мы слушали записи. Сперва шелестела, перематываясь с бобины на бобину, лента. Потом послышался плеск волн и беспокойное мычание — шумело лежбище, затем кто-то задышал, захрюкал — сонно, лениво. Самочка! Опять молчание… Жалобно заблеяли малыши. Заскрипело — котенок куснул микрофон… Наконец из шелеста волн и шуршания песка возник, перекрывая их, заполнил весь домик могучий рев потревоженного самца.

— Ну вот и получилось! — весело сказал Чугунков. — Не зря ползали.

Растопили печь. Юра поставил воду. Жаль лимона нет: за окошком тундра, низкое серое небо, вот-вот пойдет дождь, а на столе у нас лежал бы опять круглый, желтый, как маленькое солнце, лимон! Лежал и пах далеким ласковым морем.

В ожидании чая Чугунков с громом выметал за порог пустые банки. Из угла он вытащил изогнутую желтую кость, хотел выбросить ее, передумал, положил на окно.

Передо мной была точно такая же кость, как у Никанорова.

— Слушай, откуда она? — спросил я.

Чугунков возился уже с замком.

— Черт, не входит язычок!

— Я спрашиваю, что это за кость. Ведь это челюсть стеллеровой коровы. Я видел точно такую в поселке.

У Чугункова во рту были шурупы. Он держал их губами и крутил отверткой, опуская планку замка.

— Ых ут олно… — промычал он и вытащил шурупы изо рта. — Я говорю: их тут полно, в каждом доме. Каждому приятно думать, что ему повезло и он нашел кость стеллеровой коровы. На самом деле — это кость северного оленя. Когда-то на остров завезли оленей, было большое стадо… Можешь взять, будешь показывать друзьям…

— Ты злой человек. Значит, в каждом доме? А я было поверил…

— Связался я с этим замком… То ли дело было раньше: людей мало, никаких туристов. Жили без замков… Теперь только зимой хорошо.

И он рассказал, что за роскошь — одному на острове.

Как-то остался он тут до декабря. Зима была недружная: снег то шел, то таял. В вагончике сыро, пляж голый, котики уплыли, остался только один самец. Здоровенный секач! Лежит на песке — отощавший, ни жира, ни мышц. Что он так задержался? Все котики уже давно в теплых краях, а этот — словно жалко ему уплывать! — то спустится в воду, то вылезет обратно на берег…

— Прихожу я как-то утром, — сказал Чугунков, — а его нет, уплыл. И снег в этот день такой пошел! Все занесло. И мороз ударил…

На следующий год Чугунков приехал на остров очень рано — только лед сошел. Стоит на лайде, смотрит в бинокль. Вдруг видит — черная голова! Плывет какой-то зверь, отфыркивается. А это котик, доплыл, шумно вздохнул, вылез на берег и в самой середине пляжа самое лучшее место занял. Как застолбил! Для себя и для своей будущей семьи.

Лежит. Такой красавец, такой здоровяк! Откормился за зиму в теплых морях.

— Тут я и подумал: «Уж не ты ли это, мой друг, первым вернулся? Видно, крепко тебя назад тянуло…»

Так они вдвоем на берегу и просидели до вечера. Сидят и на море смотрят — кто приплывет вторым?

Пришел конец моему пребыванию у Чугункова. Надо было еще попасть на островок Арий Камень, где все лето жила Михтарьянц — второй человек, ради которого я приехал на Командоры.