Святослав Сахарнов - Бухта командора

• Название: Бухта командора
• Автор: Святослав Сахарнов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1983

В книге собраны повести, написанные после многих лет плавания и путешествий в дальние края, где еще распахана не вся земля, а звери бродят стадами, не боясь встретить человека.

---

Только спустя много лет я понял, свидетелем какого редчайшего зрелища был: игра влюбленных китов, ритуал, который не могут наблюдать преследующие зверей китобои, который никогда не видят моряки, сотрясающие воду машинами…

Приготовление к путешествию.

Я достаю из холодильника красные картонные блоки с цветной фотопленкой и начинаю проверять камеру. Черная матовая шторка мечется взад-вперед, то открывая, то пряча стеклянный глаз объектива.

Потом укладываю теплое белье, легководолазный костюм.

Я собираюсь вернуться в места, оценить и полюбить которые когда-то не смог. Моя память о них преступно пуста…

Память. Разве не она основание, на котором стоит человек как личность, как гражданин, наконец, как житель планеты?..

В большом городе в круговерти и сутолоке забываешь: этой дорогой проезжал Пушкин, ключ в двери этого дома поворачивал Репин, вон за тем зарешеченным окошком прятал в дворцовом подвале динамит Степан Халтурин.

На заброшенном в океане острове Беринга — следы замытых дождями и временем могил. Наткнувшись на них, застываешь пораженный: там, где и сейчас буруны, судно командора село на риф, здесь, в устье речушки, пристали его шлюпки с командой. Повыше, на взлобке, была землянка, в которой умер он сам.

А что за радость, коротая на полуострове Канин бесконечный полярный день с охотниками-поморами, вдруг приметить в их поведении, занятиях, обычаях черты жизни, которую вели на полярных островах их предки.

Спросишь:

— Откуда это? Кто научил?

— Никто, всегда так делали…

Всегда. Вот это и есть Память.

БУХТА КОМАНДОРА

Я засиделся у Никанорова — сотрудника районной газеты «Алеутская звезда». Часы показывали полночь, в желтом небе за окном плавали розовые перья облаков.

Комната была завалена находками. Окатанные морем пестрые камни. Оленьи рога. На полках стояли бутылки. Прямоугольные и круглые, с затейливыми металлическими пробками, с литьем на выпуклых прозрачных боках, они были принесены течением от берегов Японии и Филиппин. Отражаясь в стеклянных бутылочных гранях, белела кость — длинная челюсть с пеньками выкрошенных зубов.

— Что это? — спросил я.

Хозяин снял ее с полки.

— Нижняя челюсть стеллеровой морской коровы, — с притворным равнодушием сказал он.

Воцарилось молчание.

«Во всем мире всего два-три скелета этого легендарного животного, а тут — рядом с бутылкой из-под джина…»

— Откуда она у вас?

— Нашел. У мыса Монати. Южнее бухты Командора.

Я бережно принял драгоценную реликвию. Промытая океанской водой и высушенная ветром, она еще сохраняла увесистость камня.

Мы поговорили о Беринге, имя его носил остров, и я ушел.

Несостоявшаяся ночь уже переходила в день. Алые краски вечера мешались с утренней зарей. На севере над вершинами плоских сопок, не поднимаясь, катилось солнце. Оно катилось, едва светя сквозь дымку тумана.

Я перебирал в памяти прочитанное когда-то.

«…Хриплый лай песцов доносился до холодной землянки, куда матросы положили больного командора. Землянкой служила яма, выкопанная в песке и прикрытая сверху куском паруса. Беринг лежал, до половины засыпанный песком.

Край паруса зашевелился, блеснули красные огоньки глаз. Песец отвел носом брезент, покосился воспаленным глазом на человека, соскользнул в яму. Зверь был облезл и худ, под грязным клочковатым мехом обозначились ребра. Он присел на задние лапы, обнюхал торчавшие из песка сапоги, покатал лапой рассыпанный голубой бисер — товар для мены с туземцами — и стал грызть голенища. Человек безразлично посмотрел на него и не пошевелился.

Когда вернулись люди и прогнали песца, Витус Беринг, командор и начальник экспедиции на пакетботе «Святой Петр», уже умер.

Могилу копали под крики — матросы волокли из воды на берег загарпуненное животное. Оно было странным: тело небольшого кита, тупая коровья морда, большие, как весла, грудные плавники, раздвоенный хвост. Из ран, нанесенных гарпунами, на песок сочилась кровь. Диковинная корова не издавала ни звука. В глазах ее было страдание.

Мясо коровы оказалось сочным и вкусным. В тот день для моряков, выброшенных штормом на необитаемый остров, отступила угроза голода. Когда экспедиция покидала остров, бесчисленные стада этих животных плавали у рифа, лениво пережевывая водоросли. Огромных морских зверей, которые, вероятно, могли бы стать первыми океанскими животными, одомашненными человеком, через двадцать лет после открытия острова истребили полностью…»

Я шел в маленькую бревенчатую гостиницу, начинался второй день моего пребывания на острове.

Лимон я купил в Якутске, когда самолет делал там остановку. В буфете было много народу. Встал в очередь за бутербродами, а когда очередь подошла, увидел на стойке в надбитой стеклянной вазе лимон.

— Один остался? — спросил я веселую краснощекую продавщицу.

— Один.

— Давайте его сюда… Это для Чугункова, — объяснил я и положил лимон в карман.

От Камчатки до острова Беринга шли на теплоходе. Судно было новенькое: все углы в каюте пахли краской, а пружины койки звенели. С нами шло много туристов. Они не спали, а бродили по коридорам, стучали огромными ботинками или собирались на палубе в кружок и пели под гитары.

Ночью я проснулся оттого, что пружины звенели особенно громко. Постель двигалась. Она наклонялась то назад, то вперед, и я то сползал с подушки, то снова влезал на нее. Радио повторяло:

— Пассажирам, идущим в Жупаново, высадки по условиям шторма не будет!

Вышел на палубу. Там было черным-черно и сильно качало. Внизу у борта, куда падал свет от иллюминатора, то и дело появлялась горбатая белая пена.

Пробегали взволнованные чем-то туристы.

— Говорят, все-таки высадят! — утешали они друг друга.

Когда рассвело, оказалось, что наш теплоход стоит неподвижно посреди залива.

С океана шли крутые зеленые волны.

От берега уже спешил буксир с низкой плоской баржей. Они остановились у нас под самым бортом. Волны с грохотом и скрипом набрасывали их на теплоход.

— Сходящим на берег собраться на корме! — объявило радио.

В такую погоду самое опасное — перейти на баржу: прыгнешь — да попадешь между бортами…

Прыгать никому не пришлось. На корме около мачты лежала сетка с дощатым поддоном, туристов завели в нее, заработала лебедка, канат поднял борта сетки.

— Прощайте, братцы! — туристы дурачились.

Сетка взмыла вверх, матросы вывели ее за борт, туристы повисли между небом и водой.

Матрос, который управлял лебедкой, поймал момент и ловко посадил сетку на палубу.

Люди, как раки, полезли из нее.

Мы пришли на Командоры на второй день. Лежал густой туман. Сперва между туманом и водой пробилась синяя полоска, потом стали видны белые зубчики — прибой на берегу, потом выскочил черный квадратик — причал, и наконец замелькали разноцветные пятнышки — дома. С берега пришел катер, забрал нас, пассажиров, описал вокруг теплохода прощальный круг и побежал к берегу.

Неторопливо стучит мотор, катер дрожит, покачивается, причал поднимается из воды. На причале — толпа. Приход теплохода тут — праздник.

— Где Чугунков? — крикнул я.

— Нету его!

На берегу объяснили:

— На лежбище твой Чугунков, вездеход завтра туда пойдет.

Поселок Никольское, две улицы: одна — старые, почерневшие от дождя и ветра дома, вторая — новые — розовые, зеленые, желтые. Так веселее.

Вспомнил про лимон, сунул руку в карман — исчез. Нашел я его в рюкзаке.

«Ишь куда спрятался!»

Шкурка лимона была пупырчатая, маслянистая. Палец сразу же запах солнцем, теплом, югом.

В вездеход мы взяли груз — ящики с консервами, муку в мешках. Машина сбежала с пригорка, перешла вброд речку, погромыхивая гусеницами, покатила по песчаному пляжу. На нем лежали разбитые суда, остовы, добела отмытые соленой водой, остатки японских шхун, сахалинских сейнеров, тайванских джонок — обломки катастроф, принесенные сюда великим течением Куросио от берегов Хонсю и Шикотана.

Когда пляж кончился, вездеход вскарабкался на сопку. Из-под гусениц полетел торф, железо врезалось в землю, из земли выступила вода — за нами побежали два ручейка.

На каждом ухабе ящики подпрыгивали.

Наконец тряхнуло так, что мы все чуть не вылетели из кузова.

— Ух ты!

Вездеход остановился, в кузов заглянул водитель.

— Приехали!

Машина стояла у подножия низкой зеленой сопки. Справа и слева высокая, в рост человека, трава. В ней два домика, похожие на железнодорожные вагончики. Над одним дымок.

Дверь в домике была без замка. Я толкнул ее — две кровати, железная печь, на плите подпрыгивает и плюется чайник. На кровати мальчишка.