Сакс Ромер - Ведьмино отродье

• Название: Ведьмино отродье
• Автор: Сакс Ромер
• Жанр: Ужасы и Мистика

Имя Сакса Ромера, весьма популярного в начале двадцатого столетия писателя, успело позабыться, но когда-то он стоял одним из первых в рядах авторов, работающих в жанре детективной, приключенческой и мистической прозы. Славу Саксу Ромеру принес цикл о зловещем докторе Фу Манчу, но его сфера интересов лежала также и в области сверхъестественного. Являясь членом оккультного «Герметического Ордена Золотой Зари», он немало времени посвятил изучению магии, что не могло не отразиться на произведениях. Одно из них сейчас перед вами. Когда-то этот роман был высоко оценен Г. Ф. Лавкрафтом. Есть мнение, что именно «Книга Тота», описанная в нем Саксом Ромером, послужила прототипом всемирно известного «Некрономикона». Сегодня проза Сакса Ромера может показаться несколько наивной, но это один из первых кирпичиков, заложенных в основу литературы ужасов.

---

Там располагались оранжереи, и, повернувшись спиной к кровати, Кеан долго стоял, задумчиво глядя на далекое мерцание их стекол. Только что ушли Крейг Фентон и сэр Элвин Гроувз, вызванные доктором на консилиум. Заболевание Майры озадачило и их — они ушли, так ничего не поняв.

Внизу Роберт мерил кабинет шагами, размышляя, выдержит ли его рассудок последний удар, которым грозило будущее. Они с отцом знали, что за странной болезнью, начавшейся в тот самый день, когда Энтони Феррара в последний раз посетил дом Сондерсона, кроется нечто зловещее.

Выдался невыносимо жаркий вечер, не было ни ветерка, и, несмотря на распахнутые окна, воздух в комнате казался тяжелым и безжизненным. В нем все еще витал сладковатый, но невыразимо отталкивающий аромат. Он явно постепенно овладевал домом. Живущие там уже так привыкли к нему, что перестали замечать.

Вечером, в комнате больной, доктор Кеан лично жег какие-то пахучие вещества, чем немало удивил сиделку и коллег. Теперь едкие пары выветрились, и воздух вновь наполнился слабым запахом чего-то сладкого.

В доме не раздавалось ни звука; когда к пациентке, тихонько открыв дверь, вошла сиделка, Брюс задумчиво смотрел в окно в направлении оранжерей. Он повернулся и, вернувшись к постели, склонился над девушкой.

Ее лицо напоминало белую маску; она все еще была без сознания; доктор не видел ни перемен к лучшему, ни к худшему. Но пульс оказался более тихим, чем раньше, и Кеан подавил стон отчаяния: таинственная прогрессирующая слабость могла окончиться только одним. Опыт подсказывал ему, что, если ничего не предпринять, — а все, что они делали до этого, не принесло никаких результатов — Майра умрет к рассвету.

Он развернулся и, дав шепотом указания сиделке, покинул комнату. Спустившись, он прошел мимо закрытой двери кабинета, даже не смея думать о сыне, ожидавшем там, и проследовал в столовую. В комнате горела только одна лампа, почти не освещая сухопарую фигуру Сондерсона, расположившегося в оконной нише. Кромби, садовник, стоял у стола.

— Так, Кромби, — тихо сказал Кеан, прикрывая за собой дверь. — Что за история с оранжереями, и почему я не слышал об этом раньше?

Садовник уставился в неосвещенный угол столовой, избегая взгляда доктора.

— Все же он имел мужество признаться, — вмешался мистер Сондерсон, — это я сам проглядел: раньше он боялся говорить, потому что нечего ему делать в оранжереях, — шотландец неожиданно рассвирепел. — И он прекрасно об этом знает!

— Да, сэр, вы не хотите, чтобы я приближался к орхидеям, — ответил мужчина, — но я осмелился зайти туда, потому что мне показалось, что там движется что-то светящееся…

— Чушь! — рявкнул мистер Сондерсон.

— Извини, Сондерсон, — сказал доктор, — но у нас есть забота поважнее, чем благополучие всех орхидей в мире.

Шотландец сухо кашлянул:

— Ты прав, Кеан. Злюсь из-за пустяка в такое-то время! Рассказывай, Кромби, я не вмешиваюсь.

— Все произошло прошлой ночью, — продолжил садовник. — Я стоял на крыльце своего домика и покуривал трубку на сон грядущий, но вдруг увидел около оранжерей огонек…

— Отражение луны в стеклах, — пробормотал Сондерсон. — Извините. Давай, Кромби.

— Я знал, что там есть ценные орхидеи, и подумал, что не успею никого позвать; к тому же, мне не хотелось вас беспокоить — у вас и так есть о чем волноваться. Я вытряхнул трубку, положил ее в карман и пошел сквозь кустарник. Тут я вновь заметил огонек, теперь он двигался от первой оранжереи ко второй, но я не мог рассмотреть подробнее.

— Это была свеча или карманный фонарик? — спросил Кеан.

— Ни то ни другое, сэр; гораздо бледнее, вроде светлячка, только поярче. Я обошел кругом и подергал дверь — было заперто. Потом я вспомнил про вход с другой стороны и прошел по тропинке между оранжереями и оградой, поэтому света мне не было видно до тех пор, пока я не оказался у двери — уже отпертой! Внутри было душно и очень жарко…

— Естественно, жарко, — вмешался Сондерсон.

— Я имею в виду, было гораздо жарче, чем положено. Как в печке, и чем-то воняло…

— Чем? — спросил доктор. — Можно поподробнее?

— Извините, сэр, но сейчас в этой комнате тоже пахнет и, по-моему, до этого пахло, я замечал, но, конечно, не так сильно, как в оранжереях.

— Продолжайте! — сказал Кеан.

— Я прошелся по первой теплице, но ничего не увидел. Она лежит в тени ограды, поэтому не освещается луной. Я уже собирался отправиться дальше, но мне померещилось лицо.

— Что значит «померещилось»? — рявкнул мистер Сондерсон.

— Это значит, сэр, что все было так страшно, так странно, что я не мог поверить, что оно настоящее, кстати, поэтому я и молчал. Оно было похоже на лицо джентльмена, которого я встречал здесь, на мистера Феррару.

Доктор подавил возглас.

— Но в то же время и не похоже. Даже больше похоже на лицо женщины — очень плохой женщины. На него падал синеватый свет, но я не понял откуда. Кажется, оно улыбалось, а горящие глаза смотрели прямо на меня, — Кромби замолчал и растерянно потер лоб. — Ничего больше не видел, только это лицо, да так низко, как будто человек полз по полу, а сзади — длинный стебель.

— Ну, — сказал Кеан, — и что же вы сделали?

— Убежал! — признался садовник. — Если бы вы видели то жуткое лицо, то поняли бы, как я перепугался. А у двери я оглянулся.

— Надеюсь, ты не забыл закрыть ее за собой, — прорычал Сондерсон.

— Не обращайте внимания, продолжайте, — вмешался Кеан.

— При входе я закрыл за собой дверь, да, сэр, но когда я собирался открыть ее опять, я быстренько поглядел назад, а лица уже не было! Я вышел и, пока брел по лужайке, все думал, стоит ли вам рассказывать об этом, но тут мне пришло в голову, что я не обратил внимания, торчал ли в двери ключ.

— Вы вернулись проверить? — спросил Кеан.

— Очень не хотелось, — сознался Кромби, — но я пошел туда…

— И?

— Там было заперто, сэр!

— Поэтому ты подумал, что у тебя разыгралось воображение, — мрачно сказал Сондерсон. — По-моему, ты не ошибся.

Доктор Кеан опустился в кресло:

— Все в порядке, Кромби, достаточно.

Садовник, пробубнив «Спокойной ночи, джентльмены», повернулся и вышел из столовой.

— Почему тебя это волнует, — поинтересовался Сондерсон, когда дверь закрылась, — в такое-то время?

— Не бери в голову, — устало ответил доктор. — Я должен вернуться на Хаф-Мун-стрит, но через час опять буду здесь.

Больше не сказав ничего, он встал и вышел в коридор. Там он постучал в дверь кабинета — Роберт тут же открыл. Слова были излишни: в лихорадочно блестящих глазах молодого человека горел вопрос. Доктор положил руку на плечо сына и хрипло произнес:

— Не буду зря обнадеживать тебя, Роб. Я возвращаюсь домой и хочу, чтобы ты отправился со мной.

Роберт отвернулся и громко застонал, но отец схватил его за руку, и они вместе покинули этот дом теней, сели в машину, ожидающую у ворот и, не обменявшись по пути ни словом, приехали на Хаф-Мун-стрит.

Глава 24. Цветение лотоса

Доктор Кеан вошел в библиотеку и зажег лампу на большом столе. Сын стоял в дверях, скрестив руки на груди и понурив голову. Доктор сел, не сводя с него глаз. Неожиданно Роберт заговорил:

— Возможно ли, возможно ли, сэр, — его было едва слышно, — что ее болезнь каким-то образом связана с орхидеями?

Отец задумчиво нахмурился:

— Что конкретно ты имеешь в виду?

— Орхидеи таят много загадок. Их привозят из мест, славящихся необычными и страшными заболеваниями. Разве не могут они быть связаны…

— С распространением заразы? — закончил за него доктор. — Именно об этом я и думал: конечно, могут. Но пока подобных случаев зафиксировано не было. Хотя сегодня вечером я кое-что узнал…

— Что узнали, сэр? — Роберт очень заинтересовался, даже шагнул к столу.

— Пока не скажу, Роб. Мне надо подумать.

Он поставил локоть на стол и оперся о руку подбородком. Профессиональное чутье подсказывало ему, что нужно что-то делать, иначе Майра умрет в течение четырех часов, а что именно, не знали даже самые искусные лондонские врачи. С чем-то похожим он уже сталкивался, но вспомнить не мог. Дикое предположение сына о связи цветов и болезни пробудило какие-то ассоциации и одновременно напомнило о рассказе садовника Кромби и об Энтони Ферраре. Он чувствовал, что в окружающей его тьме затеплился огонек, но пока не было ясно, в каком направлении следует искать. И вот Роберт беспокойно мерил шагами просторную комнату, а доктор сидел, оперевшись на руку, и пытался ухватить ускользающее воспоминание: стрелки часов уже переползли за полночь, по капле из Майры Дюкен уходила жизнь, а он по-прежнему не понимал по какой причине.

И вот где-то вдалеке один раз ударили куранты — осталось лишь три часа!