Людмила Зубова - Языки современной поэзии

• Название: Языки современной поэзии
• Автор: Людмила Зубова
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Языкознание
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-86793-791-7

В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.

Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.

---

Стихотворение «Дорожная» травестирует «Попутную песню» (слова Н. Кукольника, музыка М. Глинки): Веселится и ликует[433] весь народ, И быстрее, шибче воли, поезд мчится в чистом поле. И вместе с тем оно противопоставлено строчкам Бродского из его «Представления»: В чистом поле мчится скорый / С одиноким пассажиром[434]. Е. Петрушанская, сопоставляя фрагмент стихотворения Бродского с песней, анализирует противоположное эмоциональное содержание двух текстов о «русском пути», подчеркивая, что песня, «созданная Глинкой в восторге от его первых поездок по первой в России железной дороге», по традиции исполняется хором (Петрушанская, 2004: 145). Субъект речи в стихотворении Строчкова — «мы», не вникающие в суть происходящего: в этом отношении весьма выразительно сочетание смотрим лбом. Слова нам, урусам, нам, медведям, всё равно, куда мы едем <…> нам, урусам, нам, евреям, нам, татарам, всё равно вносят в текст, вместе с указанием на многонациональность, возможно, и содержание поговорки Нам, татарам, все равно, неприличное в ее полных вариантах (см.: Жолковский, 1994-б: 17, 18). Фразеологизм всё равно оказывается связанным с противоположными смыслами слова обносит.

В поэме «Больная Р. Хронический склерофимоз. Широкоформатное многофигурное полотно во вкусе Ильи Глазунова»[435] сознание предстает нелокализованным пространством бытия, когда «язык заплетается». Гибридным словом склерофимоз (склероз + фимоз) Строчков объединяет название старческого ослабления памяти с обозначением анатомического дефекта мальчиков и тем самым, пародийно следуя Фрейду, ментальную сферу с сексуальной.

Очень вероятно, что слово фимоз — перевернутое мифоз, предварительно образованное автором, но не проявленное в тексте. В комментарии к одной из публикаций поэмы Строчков пишет:

Больная Р. — это мы. И здесь не только чудовищная мифологизированность сознания. Сами мифы — дрянной эрзац, расползающийся под руками.

(Строчков, 1991: 23)

Автор показывает замусоренность сознания неточными цитатами из полузабытых источников, именами-сигналами. К фразеологическим импульсам текстообразования добавляются многочисленные фонетические. В абсурдном хаотическом смешении всех слов и явлений, когда поток сознания направляется внешними признаками сходства слов, изображается ситуация болезненного бреда:

И в белоснежных хлопковых полях
там, под Москвой, ну, в общем, в Елисейских,
на берегу своих пустынных дум
он вспомнил жизнь: как не было ее.

Он думал о Царевиче: о том,
как он в гробу видал свою невесту
хрустальном и таких же башмачках,
тойсть тапочках, свою Синедрильону,
тойсть Золушку, тойсть это, Белоснежку,
тойсть спящую, тойсть мертвую царевну,
то есть мертвецки спящую ее,
и как семь гномов, тойсть богатырей,
посланцы из шестнадцати республик,
то есть пятнадцати, ну, в общем, отовсюду,
достойнейшие из перьдовиков —
ударники, шахтеры, хлеборобы —
рыдая, ей поставили по свечке,
семь звездочек, от слез шестилучёвых
и медяки на очи положили
с пятикопеечной, тойсть это, пятиглавой,
то есть пятиконечною звездой,
и тихо пели стёб да стёб кругом,
тойсть спесь да спесь, тойсть степь да степь, а дальше
там был вопрос, мол, путь далек ли, жид?
а дальше он забыл слова, но помнил,
что жид замерз, ругаясь как ямщик,
тойсть кучер, то есть, как его, извозчик,
и там, в полях, почуя смертный час
и возносясь душою в Агасферы,
он ощутил себя как бы французом
под Бонапартом, то есть под Москвой,
хотя, скорей, под немцем: все же идиш…
хотя, конечно, идиш не иврит,
жид не ямщик, а ядрица не гречка,
тойсть не гречанка, в смысле, он не грек
и не совал руки в Березину,
и грех, тойсть Гракх, тойсть, Враг, ну, то есть, это,
ну, РИК, тойсть Рок, тойсть рак его за руку
там не хватал, но все же был изрядно
с «Ячменным колосом», ну, то есть, ну, с колоссом
Раковским, тоже рухнувшим, когда
в тех Елисейских, хлопчики, полях,
где некогда он был на поле, он
там замерзал и хрипло матерился,
и путал «dreck» и «merde» и «govno»,
и затихал, как спящая царевна,
лежащая мошонкой в янтаре,
тойсть хрустале, тойсть мейссенском фарфоре,
ну, баккара, в суровых тех полях,
ну, Марсовых, то есть Ходынских, то есть
в полях чудес, в стране соцреализма
казарменного; и рыдал Царевич,
природный гастроном и астронавт,
безродный космонавт и замполит
из рода и колена Эль-Ессеев,
с которых и пошли в народ, в поля
народники и чернопередельцы,
тойсть черносотенцы, ну, в общем, разночинцы,
разумные и добрые, и вечно
все сеявшие: все у них из рук
валилось в рот, то есть в народ, в поля
Филипповские, где известный комик
и булочник, ну, в общем, Де Фюнес,
с такой замысловатой головой,
то есть богатой замыслами в смысле,
с изюминкой, но не без тараканов,
упек национальный колобок,
охранником-амбалом заметенный
по скрёбаным уже пустым генсекам,
замешанным на деле о сметане,
где жарен был карась-идеалист
<…>[436]

Поэма длинная, ее цитирование трудно прекратить, так как все слова первой строки, многократно отзываются на протяжении текста, организуя исторические, литературные, сказочные, песенные и т. д. темы и образы (см. анализ некоторых словесных ассоциаций: Константинова, 1996; Суховей, 1997).

По наблюдению А. Э. Скворцова, в поэме Строчкова «Больная Р.»

никакого единого субъекта речи за этой чудовищной полифонией нет и быть не может. Говорит за себя коллективное бессознательное, которое понятно каждому, принадлежит всем понемногу и никому в отдельности.

(Скворцов, 2005: 127)

С. Л. Константинова предположила, что поэма Строчкова интертекстуально связана с книгой Д. Мережковского «Больная Россия» и со стихотворением М. Кузмина «Конец второго тома»[437].

Остановлюсь только на одном каламбуре, выходящем далеко за пределы комического приема: на переразложении строки Путь далек лежит из песни про замерзающего ямщика. В контексте поэмы переделка песенной строчки пародирует антисемитские реплики на тему эмиграции. И то, что мотив отъезда обнаруживает интонационную связь с национальной русской песней, которая превратилась в застольную, вносит в эту пародию лирический и трагический мотив: люди, отлучаемые от русской культуры, изображаются как носители именно этой культуры — со всей тоской, содержащейся в песне. Переключение с русской темы на еврейскую, направляемое неожиданным созвучием со словом лежит, предваряется указанием на две поведенческие модели социального и языкового сопротивления идеологическому диктату: стёб и спесь. Эти переиначивания слова степь следуют за упоминанием советского символа — пятиконечной звезды.

На фонетическом сходстве слов построено следующее стихотворение, содержание которого складывается как бы из оговорок и ослышек:

ЗАМЕТКИ ДЛЯ ПАМЯТИ

Поезжай на гнилой Запах,
на испорченный Нюх съезди,
загляни на Восторг Дальний
и на Ближний Восторг выглянь,
присмотрись и на Крайний Зипер:
где так вольно еще дышит
человек? Да нигде, кроме
как у нас, где дышать нечем.
Там, где узкий народ дышит,
там танцузу дышать негде,
а какому обмороканцу,
облегчанину и тикайцу
и фигуративному ненцу
ни вдохнуть, ни выдохнуть нету.
Да в паршивом Загавнистане,
где своим-то дышать нечем,
узкий дышит полною грудью
под просторным бронежилетом.
Весь он ихний выдышит воздух —
задохнутся тогда бушмены.
И тогда-то наш воин-унтер —
националист поздорову
воротится в родную хату,
где на узкой печи широкой
так привычно дышать нечем,
и тогда вдохнет всею грудью
ароматный вакуум узкий,
углекислый воздух овчизны.

Есть у нас, нас-то, ящих узких,
величайшая наша тайна —
цианальная наша гордость:
наша кровь хлорофиллом богата;
где мы дышим — там нам и воздух,
где нам светит — там фотосинтез[438].

Гибридное словообразование типа танцузу, обмороканцу, облегчанину (контаминация, междусловное наложение, «скорнение», по В. Хлебникову)[439] относится к самым распространенным приемам создания комического эффекта, используется и в художественных текстах, и в бытовой речи, и в публицистике, так как в большинстве случаев гибридные слова оценочны. В стихотворении Строчкова они похожи на прозвища.