Людмила Зубова - Языки современной поэзии

• Название: Языки современной поэзии
• Автор: Людмила Зубова
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Языкознание
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-86793-791-7

В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.

Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.

---

Системное свойство языка осмысляется Строчковым и как свойство мироздания, и как модель мировосприятия в постмодернизме:

ПОЛИСЕМАНТИКА ЕСТЬ ОДИН ИЗ СПОСОБОВ СУЩЕСТВОВАНИЯ (или, если угодно, ОДНА ИЗ ФОРМ АКТУАЛИЗАЦИИ, или, если неугодно, ОДНО ИЗ НАПРАВЛЕНИЙ) ПОСТМОДЕРНА КАК ОДНОЙ ИЗ БАЗОВЫХ КОНЦЕПЦИЙ КУЛЬТУРЫ (искусства, литературы, поэзии), ОТЛИЧАЮЩИЙСЯ (-АЯСЯ, -ЕЕСЯ) ИНТЕНСИВНЫМ И ЦЕЛЕНАПРАВЛЕННЫМ ИСПОЛЬЗОВАНИЕМ СВОЙСТВА МНОГОЗНАЧНОСТИ ЗНАКОВЫХ СИСТЕМ (языковых средств).

(Строчков, 1994: 385)

Кроме того, полисемантика предстает у Строчкова инструментом анализа и критики языка, в котором слово, накапливая значения, перестает быть понятным, становится дефектным средством познания и препятствием нормальной коммуникации:

Словесное искусство начинается с попыток преодолеть коренное свойство слова как языкового знака — необусловленность связи планов выражения и содержания — и построить словесную художественную модель, как в изобразительных искусствах, по иконическому принципу. Это не случайно и органически связано с судьбой знаков в истории человеческой культуры.

Знаки естественного языка с их условностью в отношении обозначаемого к обозначающему, понятные только при отнесении их к определенному коду, легко могут стать непонятными, а там, где кодирующая семантическая система оказывается вплетенной в социальную жизнь, — и лживыми. Знак как источник информации не менее легко становится и средством социальной дезинформации. Тенденция борьбы со словом, осознания того, что возможность обмана коренится в самой его сущности, — столь же постоянный фактор человеческой культуры, как преклонение перед мощью слова.

(Лотман, 1998: 65)

Для постмодернистского сознания характерен агностицизм, смиренное признание того, что точно понять действительность невозможно. Более того, постмодернизм вообще отрицает существование какой-либо правильности в устройстве мира. В этих условиях человеческая потребность в познании — логическом, чувственном, интуитивном не только не утрачивается, но, напротив, обостряется. И тогда помехи для восприятия явлений превращаются в свою противоположность, создавая новые каналы восприятия.

Полисемия — это именно такое явление, которое преобразует информацию в шум, а шум в информацию.

Строчков говорит об этом так:

Если что я и знал,
то неточно, нечетко
и улавливал знак
через раз, на нечетный.
Неразборчив и глух
до его обаянья,
невнимательный слух
обгонял обонянье.

Но живой аромат
оседал на ресницы,
глаз вынюхивал март
по шерстинкам лисицы
и вылизывал ночь
до дрожащего блеска.
<…>
Но шептали глаза
сквозь невнятную темень,
как стоит на часах
настоящее время.

Пальцы комкали крик
и смыкались на хрипе.
Все сбывалось на миг,
как бы в видеоклипе.

Все сбывалось за грош,
что скопил за эпоху.

Мир бы не был хорош,
кабы все не так плохо,
так невнятно, как сон,
так нелепо, прекрасно.

если б не было все
так неточно, неясно.

(«Если что я и знал…»[425])

В этом тексте нет такого сгущения полисемии, как в большинстве стихов Строчкова. В пределах процитированного фрагмента она представлена словами как стоит на часах настоящее время; всё сбывалось на миг, всё сбывалось за грош. В строчках про время определение настоящее обнаруживает помимо своего прямого значения ‘то, которое имеется сейчас’ и значение ‘истинное’. Кроме того, слово настоящее этимологизируется, обозначая время остановившееся и тем самым намекая, во-первых, на то, что стоящие часы — неисправные[426]; во-вторых, на фразу Гете, ставшую в русском языке поговоркой Остановись мгновенье, ты прекрасно; в-третьих, на слово застой, характеризующее социально-политическую ситуацию в Советском Союзе.

Фразеологизм стоит на часах — ‘дежурит на посту’ вносит в слова о времени образ военного контроля за неизменностью установленного порядка.

Стихотворение это примечательно тем, что оно построено на метафорах синестезии — на объединении ощущений, воспринимаемых слухом, зрением, осязанием. Языковая метафора глух в расширительном значении ‘нечувствителен’ употреблена в нетипичном для нее контексте: глух / до его обаянья. Причем говорится про обаяние знака. Вслед за образом глухоты к обаянью возникают метафоры глаз вынюхивал март и вылизывал ночь; глаза шептали; пальцы комкали крик, метонимия смыкались на хрипе, в которой слово хрип замещает слово горло.

Это стихотворение о чувственной компенсации несовершенного понимания заканчивается словами о ценностной относительности дефектного знака.

Процитированный текст можно воспринимать как некий ключ к поэзии Владимира Строчкова.

Конечно, его полисемантика — это постоянная критика языка, но и увлечение его неисчерпаемыми возможностями. Как пишет Д. Давыдов, «Строчков один из тех авторов, для которых сама языковая стихия является более значимой основой для письма, нежели, к примеру, предметный мир или мир чувствований» (Давыдов, 2006: 6).

Критика направлена преимущественно на обессмысливание слова в результате утраты его образности и разрыва этимологических связей:

ЗДОРОВЫЙ СКЕПСИС
(опыт раздвоения личности)

Небо высинено, берлинская лазурь!!!
(это почему это — берлинская, когда — Крым?)

Море высверкано, полный ажур!!!
(это почему это — ажур, если ни одной дыры?)

Солнце надраено, как медный диск!!!
(это почему это — медный, и почему не шар?)

Душа от радости устраивает визг!!!
(ну, визг, ну, допустим, но при чем тут это — душа?)[427].

Обратим внимание на заглавие и подзаголовок: раздвоение личности, вызванное доверием и недоверием языку, в котором буквальное и переносное значения слов противоречат друг другу, понимается автором как здоровье.

Медицинская терминология формирует заглавия поэм «Паранойяна», «Больная Р. Хронический склерофимоз. Из истории болезни», «Великий Могук. Поэма-эпикриз» и т. д. Многие тексты становятся своеобразной диагностикой болезненного сознания, направляемого языком в разные стороны. Языковые структуры уводят от однозначного понимания явлений в хаотическое пространство столкновения смыслов, причем столкновение это обычно предстает конфликтным. Конфликт чаще всего бывает спровоцирован присутствием в сознании нескольких разнонаправленных фразеологических связей слова:

Лечу стрелой насквозь больную жизнь
чей незабвенный образ я веду
за ручку до которой сам дошёл
своим умом когда с него сходил
на землю где сегодня прохожу
по делу о хищениях по складу
души своей где был я проведён
кладовщиком как ясельный младенец
чьими устами истину как мёд
да пить дать Маху чей идеализм
пришелся впору бурного расцвета
борьбы за чистоту моральных Норм
и Правил над народами Иосиф
неистовый Виссариона сын
принявший власть за способ извлекать
из целей средства от любой болезни
посредством ампутации больных
и поражённых членов их семей
под общим политическим Наркозом
госбезопасности и внутренних болезней
от детской левизны и до окраин
где человек проходит как хозяин
то есть кулак по пятьдесят восьмой
весьма распространённой параллели
с той северной российской широтой
и долготой восточной хлебосольства
на каковую все подряд ссылались
обширные источники дешёвой
рабочей силы воли не видать
век не поднять тебе родимый край
нам наступает медленно но верно
на пятки вместе с тем великим кормчим
а также ловчим кравчим и охочим
до красной дичи что ему несли
на подпись и Ежов и ныне дикий
Лаврентий Павлович и многие ещё
иных уж нет а те ещё долечи-
вают страны насквозь больную жизнь.

Сам Строчков говорит о том, что полисемантика этого текста[428] связана с многократным преломлением смысла, которое вызвано памятью слова о различных контекстах употребления (Строчков, 1994: 399). Отсутствие знаков препинания отражает сознание, не структурирующее действительность: она описывается серией синтагматических (сочетаемостных) ассоциаций без различения прямого и переносного значения слов, без различения омонимов.