Густаво Беккер - Чертов крест: Испанская мистическая проза XIX - начала XX века

• Название: Чертов крест: Испанская мистическая проза XIX - начала XX века
• Автор: Густаво Беккер
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-9985-0227-9

Рыцари, встречающиеся один на один с жуткими кровожадными призраками из-за прихотей прекрасных дам; красавицы, заставляющие своих кавалеров совершать неслыханные преступления; бароны, чьи деяния вызывают ужас и отвращение у простолюдинов; мачехи, готовые пойти на сговор с убийцами с целью избавиться от ненавистных им падчериц; грешники, которых лишь личная встреча с Богом способна наставить на путь праведный и отвратить от дьявольских соблазнов… — какие только образы не порождает богатая народная фантазия. Слушай да записывай! Были и небылицы, жуткие сказки, мистические легенды, таинственные предания составили основу многих художественных произведений таких выдающихся испанских литераторов XIX — начала XX века, как Густаво Адольфо Беккер, Рамон дель Валье-Инклан, Эмилия Пардо Басан и Антонио Мачадо.

Многие тексты были переведены специально для данного издания и публикуются впервые.

---

Легенда гласит, будто ему пришла на ум счастливая мысль, чему до тех пор не бывало примеров.

Зная, что рыцари других могущественных народов собирались огромным войском, чтобы отвоевать Гроб Господень, находившийся во власти мавров, он решил присоединиться к ним. Для того ли барон сделал это, чтобы очиститься от грехов — а их было немало, — проливая кровь за праведное дело, или для того, чтобы переселиться в такое место, где никто не знал о его позорных деяниях, нам неизвестно. Как бы то ни было, он собрал много денег, отпустил вассалов на волю, взяв с них громадный выкуп, оставил себе из всех владений только утес Сегре да четыре башни наследственного замка и исчез в одно прекрасное утро, к великому удовольствию старых и малых, равных и подчиненных.

Весь край вздохнул свободно на некоторое время, точно проснувшись от страшного сна.

Перестали качаться на деревьях трупы повешенных; деревенские девушки без помехи ходили по воду, с кувшинами на голове; пастухи не водили больше стада на водопой потайными горными тропинками, опасаясь при каждом повороте ущелья встретиться со сподвижниками своего возлюбленного сеньора.

Так прошло три года. Рассказы про «злого рыцаря» (другого имени ему не было) сделались достоянием старух, которые повествовали о нем притихшим детям бесконечными зимними вечерами. Матери усмиряли расшалившихся не в меру или плачущих малюток, восклицая: «Смотри, барон заберет!» Как вдруг, не знаю уж, днем ли, ночью ли, с неба или из ада, только страшный барон появился собственной особой меж прежних своих вассалов.

Я не берусь изобразить, как приняли этот неприятный сюрприз. Вы и так можете себе представить, особенно когда я скажу вам, что, вернувшись, барон стал требовать обратно проданные права; что возвратился он еще хуже, чем был. Перед отъездом он мог рассчитывать только на свое безделье, теперь же — только на свое бесстыдство, на копье да на полдюжины разбойников, таких же бессердечных, как и он сам.

Конечно, местные жители отказались платить дань, от которой уже откупились дорогой ценой; за это барон поджег их дома и жатву.

Тогда они обратились за правосудием к властелину, но барон посмеялся над указами владетельного графа, приказал их прибить на самой верхушке башни, а герольдов повесил на дубу.

Не находя другого средства к спасению, жители согласились между собою, препоручили себя Божьему промыслу и взялись за оружие; барон же собрал своих людей, призвал черта на помощь, засел в замке и приготовился к борьбе.

Она началась, страшная и кровавая. Бились всяким оружием, всюду и во всякое время — мечом и огнем, на горах и равнинах, днем и ночью. Тут уж не то что дрались, чтобы жить, а жили, чтобы драться.

Наконец правое дело одержало верх. Послушайте, как это случилось.

В одну темную-претемную ночь, когда на земле не слышно было ни звука и на небе не видно ни единой звезды, гарнизон замка, возгордившись недавней победой, делил награбленную добычу. Опьяненные вином, в полном разгаре шумной безобразной оргии, разбойники пели богохульные песни в честь своего адского покровителя.

Вокруг замка только и раздавались их нечестивые голоса, которые носились под покровом ночи, как носятся в вихре дýши прóклятых грешников.

Беспечная стража оглядела с высоты селение, которое мирно отдыхало, насколько можно было различить в темноте. Потом часовые спокойно заснули, опираясь на толстые древки копий и не опасаясь засады. Тогда несколько человек, решившихся умереть за правду, стали взбираться на утес и, скрытые тьмой, в полночь достигли вершины.

На остальное понадобилось немного времени: часовые одним прыжком перескочили преграду, которая отделяет сон от смерти; огонь смоляных факелов, подложенных под ворота и подъемные мосты, сообщился стенам замка с быстротою молнии; пользуясь всеобщим замешательством, нападавшие проложили себе путь в пламени и мигом покончили с обитателями звериного логовища. Все они погибли.

Когда приближающийся день высветил кусты можжевельника, обуглившиеся развалины башен еще дымились, и сквозь узкие бойницы легко можно было рассмотреть латы страшного барона, висевшие у одной из почерневших колонн пиршественной залы. Яркий луч солнца задел их, и они засверкали, меж тем как труп владельца замка, покрытый кровью и пылью, валялся в горячем пепле вместе с телами его мрачных сподвижников.

Время шло. Пустынные залы заросли тернием, плющ обвил массивные колонны, закачались голубые колокольчики, свесившись с каменных зубцов. Только неровное дыхание ветра, крики ночных птиц да шорох змей, пробиравшихся в высокой траве, нарушали мертвую тишину проклятого места. Непогребенные кости прежних обитателей замка белели в лунном свете, и по-прежнему виднелись латы барона, висевшие под черным сводом. Никто не осмеливался взять их, но множество небылиц порождало бесконечные слухи и страх у всех, кто видел, как сверкает сталь под солнечным лучом, или воображал в часы глухой ночи, будто слышит звон металла и протяжные, печальные звуки.

Несмотря на россказни об этих латах, которые втихомолку повторяли окрестные жители, все оставалось пока пустой болтовней. Люди покорились страху и скрывали его, как могли.

Если бы тем и кончилось, было бы прекрасно. Но, по-видимому, нечистый не удовольствовался делом рук своих и вмешался снова, конечно не без попущения Бога, которому было угодно покарать жителей во искупление грехов.

Небылицы, до поры так и остававшиеся небылицами, начали принимать осязательную форму и со дня на день казались все более вероятными.

И впрямь уже несколько ночей кряду наблюдалось странное явление.

Вдали, среди ночных теней, замерцали какие-то таинственные огни, и никто не мог объяснить, откуда они появились. То подымаясь вверх по обрывистым склонам утеса, то блуждая в развалинах, то колеблясь в воздухе, они скользили, сливались, исчезали и являлись снова, чтобы потом рассыпаться.

За один месяц это повторялось три или четыре раза — все по ночам. Смущенные жители селения беспокойством ожидали плодов этой странной новости, и, разумеется, они не заставили себя долго ждать: три-четыре поджога, похищение скота и несколько обезображенных трупов, сброшенных со скал в пропасть, повергли в ужас весь край на многое расстояние вокруг.

Не оставалось сомнения в том, что шайка разбойников поселилась в подземельях разрушенного замка.

Сначала они появлялись только поздней ночью и в определенных местах леса, который и до сих пор растет вдоль берега реки, но кончили тем, что заняли почти все горные ущелья, устроили засаду близ дороги, стали грабить долину и спустились на равнину неукротимым потоком, разорив ее, как могли.

Убийства множились, девушек похищали, младенцев хватали из колыбелей, невзирая на крики матерей, и все полагали, что утаскивали их для чудовищных пиров, где вместо кубков употребляли священные сосуды, украденные из оскверненных церквей.

Ужас до такой степени овладел всеми, что после вечерней молитвы никто не решался выйти из дому, да и дом не считали защитой от разбойников. Но кто же они были и откуда пришли? Как звали их таинственного вожака? Эту загадку хотелось разрешить, но она оставалась неразгаданной, хотя с того времени все заметили, что латы убитого барона исчезли, а потом многие поселяне утверждали, что предводитель чудовищной шайки шел впереди в тех самых или очень похожих латах.

Если отделить от этих рассказов то, чем страх неминуемо украшает произведения своей фантазии, здесь не было ничего необыкновенного и сверхъестественного.

Разбойники всегда жестоки, а вожак шайки мог присвоить латы барона.

Однако некоторые признания умирающего разбойника, взятого в плен, превзошли всякую меру и заставили призадуматься самых недоверчивых. Вот его исповедь.

«Я, — сказал он, — принадлежу к знатному семейству. Заблуждения молодости, безумная расточительность, а под конец и преступления навлекли на меня гнев родственников и проклятие отца, который, умирая, лишил меня наследства. Очутившись один и без всяких средств, я послушался бесовского наущения и решил собрать несколько молодцов, бедных и одиноких, как я, которые согласились бы исполнять мои приказания, соблазнившись привольной, веселой и беззаботной жизнью. Мои же намерения заключались в том, чтобы набрать шайку молодых удалых людей, беспечных и не робеющих перед опасностью, и жить с ними за счет округи, полагаясь на свою храбрость, до тех пор пока Богу не угодно будет распорядиться каждым из нас по своему усмотрению, что и случилось теперь со мной. Вот почему мы решили совершать набеги именно здесь и выбрали для своих сборищ развалины замка не только за его выгодное положение, но еще и потому, что суеверный страх оберегал его от народа. Однажды ночью, когда мы собрались под разрушенными сводами вокруг пылающего костра, который освещал красноватым светом пустынные галереи, у нас завязался горячий спор о том, кому быть вожаком. Всякий ссылался на свои заслуги; тогда я предъявил свои права. Одни роптали, грозно поглядывали друг на друга, другие бранились охрипшими от вина голосами и хватались за рукоять кинжала, желая разрешить им спор. Как вдруг мы услыхали странный звон оружия, и вслед за тем раздались глухие, тяжелые шаги, которые все приближались. Мы тревожно оглянулись, вскочили и подняли кинжалы, решив постоять за себя, но замерли неподвижно, когда увидали, что к нам ровной и мерной поступью подходит высокий человек в латах, с опущенным забралом, вооруженный с ног до головы. Он обнажил меч, который едва могли бы поднять два обыкновенных человека, положил его на обломок упавшего свода и воскликнул глухим могучим голосом, подобным шуму подземного водопада: „Если кто-нибудь из вас отважится стать вожаком, пока я обитаю в замке, пусть он возьмет этот меч, символ власти“. Все молчали, но, когда прошли первые минуты изумления, мы с громкими криками провозгласили его нашим вожаком и предложили ему кубок вина, от которого он молча отказался, может быть, потому, что не хотел открывать лицо, которое мы тщетно старались рассмотреть сквозь железное забрало. В ту же ночь мы произнесли самую ужасную клятву, а на следующую начались наши похождения. Таинственный вожак всегда впереди. Огонь его не берет, опасности не устрашают, слезы не трогают. Он никогда не говорит ни слова; лишь когда руки наши в крови, когда рушатся храмы, пожираемые пламенем, когда обезумевшие женщины мечутся среди развалин, а дети испускают отчаянные крики, когда старики гибнут под нашими ударами, — лишь тогда отвечает он зловещим и страшным смехом на стоны, проклятия и жалобы. Никогда, даже после победы, он не оставляет оружия и не подымает забрала, не пирует с нами и не предается сну. Мечи, направленные против него, вонзаются в латы и не только не ранят его, но даже не окрашиваются кровью. Когда огонь накаляет докрасна его наплечники и кольчугу, он бесстрашно идет среди пламени, разыскивая новые жертвы. Он презирает золото, ненавидит красоту и не ведает честолюбия. Некоторые из нас считают его сумасбродом, другие думают, будто он разорившийся вельможа, скрывающий лицо из стыда, а есть и такие, кто убежден, что это сам черт».