Самир Сельманович - Это все о Боге История мусульманина атеиста иудея христианина

• Название: Это все о Боге История мусульманина атеиста иудея христианина
• Автор: Самир Сельманович
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Религия
• Год: 2010
• ISBN: 978–5–699–42643–0

ЖИТЬ В ОДНОМ МИРЕ…

Миллионы людей предпочитают безличную духовность определенной религии, миллионы ставят свою религию выше других, миллионы просто ни во что не верят.

Эта книга — дерзкий вызов всем нашим представлениям о духовности, вере и атеизме. Ее с восторгом приняли представители всех величайших религий.

Это оригинальный рецепт жить счастливо в мире, где есть «свои» и «чужие». Уже сегодня эта история изменяет мир! Здесь все по–настоящему.

«Поразительная книга, в которой сочетаются воспоминания, озарения, мудрость, страсть и сострадание».

Маркус Борг, религиовед

«Сельманович, сын мусульманина и христианки, был воспитан в традициях ислама, но позднее обратился в христианство, хотя и не утратил почтения к мусульманской вере… Читатели этой книги обнаружат, что перед ними открываются новые важные перспективы их собственной религии, чужих религий и даже их отсутствия».

Дейзи Хан, исполнительный директор Американского общества распространения ислама (ASMA)

«Самир совершил то, что казалось невозможным — написал книгу о Боге, которая выглядит свежо. Книгам о Боге, вере и религии в наше время грош цена, но эта исполнена надежды и энтузиазма. И абсолютной честности».

Карл Медеарис,. писатель

«В мире, где религиозные традиции слишком часто упорствуют на давно утративших актуальность позициях собственной исключительности и правоты, эта песнь любви, обращенная к Богу всего сущего, — долгожданный труд, полный надежды и оптимизма».

Раввин Марсия Прагер

Сзмир Сельманович — писатель, доктор философии, оратор, консультант и общественный деятель. Он родился и вырос в семье этнических мусульман, в атеистической городской среде Загреба — столицы Хорватии.

---

Его слова перенесли меня в прошлое, в день 11 сентября 2002 года, когда мне позвонили с одной христианской семейной радиостанции по поводу телефонного интервью. Я приготовился рассказать о своем опыте работы в Нью–Йорке за двенадцать месяцев, прошедших после атаки террористов, и о том, что у нас появилась возможность научиться любить этот город и его людей. Но пока я ждал своей очереди в прямом эфире, я услышал, как двое ведущих расхваливают христианство и в буквальном смысле снисходительно говорят о мире в целом. Растерянный и слегка ошеломленный услышанным, я понял, что совсем не готов к интервью. Когда ко мне обратились в прямом эфире, я запаниковал и в ответ на первые, предварительные, вопросы, пробормотал что–то невнятное, лишь бы выиграть время и обдумать ответ на вопрос, который, как я уже понял, вскоре прозвучит. И он был задан точно в срок все тем же знакомым баритоном ведущего христианского радио:

— Пастор, скажите, вы не замечали, что в Нью–Йорке после трагедии люди с большей готовностью принимают Благую весть? Разве они не стали более восприимчивы к ней? У нас есть шанс завоевать этот город для Иисуса?

Я судорожно сглотнул — раз, потом другой. И за долю секунды, прежде чем заговорить, почувствовал, что конфуз, который должен был настигнуть этих двух покорителей мира, неминуем.

— Нет, — нервно признался я, и вдруг меня прорвало: я заговорил быстро, чтобы меня не остановили. — Нью–Йорк — прекрасная возможность для нас, христиан, кое–чему научиться. Большинство местных жителей считают, что воспринимать мир так, как мы, — значит сделать в нравственном отношении шаг назад. Для них христиане — не преданные последователи Иисуса на земле, а люди, одержимые своей религией. Нас считают людьми, которых, в отличие от Иисуса, на самом деле не интересуют земные страдания: нами движет потребность увеличить поголовье поклоняющихся Великому Иисусу на небесах. Они гадают, почему именно мы первыми бросаемся решать проблемы мира с помощью оружия, а не терпением и смирением. Я пришел к выводу, что именно нам после 11 сентября необходимо обратиться к путям Иисуса. — И я умолк.

Пояснений они не попросили. Внезапно они заговорили о чем–то совершенно постороннем, словно и не слышали меня. Интервью быстро закруглили, я не пробыл в эфире и половины обещанного мне времени. Повесив трубку, я завертелся в офисном кресле, потом уставился в далекую воображаемую точку, ожидая, когда уйдет нервная дрожь, и надеясь, что тиканье часов на стене подействует как акупунктура и принесет мне облегчение.

Я думал о моей собственной религии, осознавая, что именно наш комплекс превосходства превращает нас в низшую силу из всех, которые меняют мир к лучшему.

Но взглянув на ряд книг, недавно изданных новыми авторами, я почувствовал, что есть надежда. В этих книгах обсуждалась давняя одержимость христианства властью, жажда добиваться ее любыми путями в каждый исторический период — от времен императора Константина до эпохи императора Консьюмеризма. Меня утешило, что новое поколение пасторов, активистов, художников и писателей сумело высказаться за учение Иисуса и открыть множество поразительных примеров христианского смирения — и отдельных личностей, и общин, в прошлом и настоящем, любящих и меняющих мир.

Кроме того, я понял, что в наших самых обыденных обрядах и обычаях мы видим не того Бога, которого видят желающие «завоевать Нью–Йорк для Иисуса».

Вся полнота славы Божьей

В моей христианской конфессии, церкви адвентистов седьмого дня, мы регулярно вспоминаем одно довольно специфическое событие из жизни Иисуса. В библейские времена раб или слуга мыл ноги всем прибывающим гостям — эта практичная любезность была необходима после ходьбы по немощенным пыльным или грязным дорогам. Автор Евангелия от Иоанна сообщает, что когда все ученики собрались на Тайную вечерю, Иисус решил явить им славу Божью. Он встал из–за стола, снял верхнюю одежду, подпоясался полотенцем и налил воды в умывальницу. И принялся мыть всем ноги[63].

Каким образом это действие должно было явить славу Божью? Славу «до конца», как пишет евангелист.

Христианская религиозно–мистическая писательница Тереза Авильская говорит о состоянии человека:

Боже, я не люблю тебя,

Я не хочу даже любить тебя,

но я хочу захотеть тебя любить!

Вот почему умывальница и полотенце для меня — самые убедительные символы христианской веры. Они вызывают во мне любовь к Богу.

Из этой истории мне известно, что Бог не «большая космическая шишка», а космический слуга, встающий на колени перед всем живым в знак смиренного служения.

Когда я начал ходить в церковь в Битоле, городке в Македонии, где служил в армии, мне нравилось слушать проповедника (подробнее об этой церквушке и проповеднике рассказано в восьмой главе). Чаще всего меня завораживали его рассказы о библейской поэзии и сюжетах. Но иногда на протяжении всей службы я витал в облаках. Однажды, когда я грезил о нежном теле моей подружки, оставшейся дома, проповедь вдруг оборвалась, поднявшийся шум заставил меня очнуться. Все направлялись в другое помещение, где были приготовлены ведра с теплой водой, полотенца и белые тазы.

Я заволновался. «И что теперь будет? Операция? Э, да они хотят кому–то устроить обрезание!» Затем до меня дошло, что я самый, младший из присутствующих мужчин. Я приготовился объяснять, что, несмотря на весь мой интерес к этой религии, я еще не готов к обязательствам такого рода, и кроме того, уже был обрезан в детстве как мусульманин.

Но моя паника была напрасной. Прихожане расселись по стульям, расставленным двумя кругами — мужчины заняли стулья в одном кругу, женщины — в другом; перед каждым стулом на пол был поставлен таз для воды. Один человек давал указания и молился. Не говоря ни слова, участники обряда сходили наполнить тазы водой и вернулись. Встав перед другими людьми, сидящими на стульях, участники обряда вымыли им ноги и вытерли полотенцем. Несколько человек монотонно напевали какую–то старую церковную мелодию.

Каждый раз, когда очередной прихожанин вставал на колени, чтобы вымыть другому ноги, все они будто мягко внушали мне: «Тебе ни за что не познать Бога, пока ты не увидишь, как Бог стоит перед тобой на коленях и моет тебе ноги».

Один старик наконец повернулся ко мне.

— Сынок, так поступает Бог, — слабым голосом объяснил он. — Так Бог изменяет мир. Таков путь Божий. — И он вымыл мне ступни.

Тем утром я перенес операцию.

Обрезание.

Моего сердца.

Почему неверующие ближе к Богу

Мне запомнилось, как мы, десять жителей Нью–Йорка, собрались в одной кофейне неподалеку от «Нулевой отметки»[64], через несколько дней после 11 сентября. Каждый из нас высказывал свое мнение о том, каким образом можно прекратить нападки разрушителей на нас. В то время мы яснее, чем когда–либо прежде, осознавали, что следует делать. Нас окружал дым, но наш разум не был замутнен. Мы опьянели от боли, горя, гнева и страха. Но в тот момент все мы были в здравом уме. И все высказались за низвержение террористов, но так, чтобы одновременно выразить уважение к народу, земле, культуре и религии, к которым они принадлежали. Узнать и порадоваться благодати и красоте. И быть благодарными за то, что все это есть на земле.

Сегодня большинство подлинных изменений в мире именно так и происходит, благодаря неудержимой силе смирения. Смирение имеет отношение не просто к доброте или к добродетелям, а к познанию того, как на самом деле Бог меняет мир.

Вопреки представлениям о Нем Бог мал. Его последователи ниспровергают зло добром. Если мы попытаемся преодолеть человеческую одержимость величием, особенно в сфере религии, пользуясь при этом только силой, мы станем врагами. Наша ненависть не смущает и не обезоруживает врага: это делает любовь. В духовной реальности (то есть в мире как таковом) не стоит надеяться на силу. Просто она делу не поможет.

Беда в том, что мы уверовали, будто смирение не действует. Проявления слабости считаются наивными. Для многих из нас, религиозных людей, слово «маленький» никак не связано с верой.

Но величайшее потрясение человеческого существования превращается в величайшую радость: мы малы потому, что являемся частью чего–то, превосходящего нас.

Перед нами, христианами, Иисус стоит на коленях, и от этого нам неловко. Мы считаем, что это неуместно. Если наш божественный учитель мал, значит, и наши мечты о величии должны быть ошибочными.

Как ни парадоксально, у тех, кто не верит в Бога, есть окно, вид из которого помогает понять духовную реальность. Гораздо чаще, чем традиционно верующие, они сознают, насколько малы на самом деле мы, люди. Мы, религиозные люди, раздули нашего Бога до гигантских искаженных пропорций, и себе придали такие масштабы, что ни наши представления о Боге, ни мы сами не вмещаемся в жизнь как таковую. И пока мы бьем себя в грудь, далекие от религии люди живут настоящим, радостью и болью повседневной жизни. Парадокс их жизни в том, что, мирясь с малостью человеческого существования, они зачастую, даже не замечая этого, принимают смирение. Они творят добро ради добра. В итоге они живут той самой ниспровергающей верой, о которой говорим мы, религиозные люди. Пока мы восхваляем Бога за Божье величие, а себя — за наше, неверующие просто делают — еще один парадокс — то, что имеет для Бога большее значение, чем любые разговоры о Его величии[65].