Мигель Унамуно - О трагическом чувстве жизни

• Название: О трагическом чувстве жизни
• Автор: Мигель Унамуно
• Жанр: Религиоведение

Miguel de Unamuno

Del sentimiento trágico de la vida en los hombres y en pueblos. Madrid, 1913.

La agonia del cristianismo, Madrid, 1925

МИГЕЛЬ ДЕ УНАМУНО

О ТРАГИЧЕСКОМ ЧУВСТВЕ ЖИЗНИ У ЛЮДЕЙ И НАРОДОВ

АГОНИЯ ХРИСТИАНСТВА

Перевод с испанского, вступительная статья и комментарии Е.В. Гараджа

---

Верить в Бога - это значит страстно желать, чтобы Он существовал, и, кроме того, вести себя так, как если бы Он существовал; верить в Бога - это значит жить этим страстным желанием и превращать его в главную внутреннюю пружину своего поведения. Из этого страстного желания, или голода по божеству, рождается надежда, из нее - вера, а из веры и надежды - милосердие; из этого страстного желания вырастают чувства красоты, цели и добра.

Давайте же посмотрим, как это происходит.

IX. Вера, надежда и милосердие

Sanctiusque ас reverentius visum

de actis deorum credere quam

scire{194}

(Тацит, Германия, 34)

Мы приходим к этому сердечному, или живому, Богу, мы возвращаемся к Нему, отвергнув Бога логического, или мертвого, путем веры, а не рациональных или математических доказательств.

Но что такое вера?

Катехизис христианского вероучения, который мы изучаем в школе, отвечает на этот вопрос так: «Верить - это значит верить в то, чего мы не видели». Еще десять лет тому назад в одном из своих очерков я уточнил это следующим образом: «Верить в то, чего мы не видели! Нет! Творить то, чего мы не видим»{195}. И выше я уже сказал вам, что верить в Бога - это значит прежде всего хотеть, чтобы Он был, страстно желать существования Бога.

Теологическая добродетель веры, согласно Апостолу Павлу, а его определение служит основой всех традиционных христианских суждений о вере, состоит в «осуществлении ожидаемого и уверенности в невидимом», ελπιζομ ένον ύρόστασιζ, πραγμάτων έλεγχοζ ού βλεπομένων(Евр. XI, 1).

Осуществление, или вернее поддержание, подкрепление, надежды - гарантия надежды. Таким образом, вера сопряжена с надеждой, вернее подчиняется ей. Фактически дело не в том, что мы надеемся, потому что верим, скорее мы верим, потому что надеемся. Именно эта надежда на Бога, то есть страстное желание, чтобы существовал Бог, который гарантировал бы вечность нашего сознания, и заставляет нас верить в Него.

Но вера, которая в конечном счете представляет собой нечто сложное, включающее в себя наряду с элементом аффективным, биотическим, или чувственным, и, строго говоря, иррациональным, а также познавательный, логический, или рациональный, элемент, предстает перед нами в форме познания. Отсюда непреодолимая трудность отделения веры от всякой догмы. Чистая вера, свободная от догм, о которой когда-то я так много писал, ,это фантом. Выдумка о вере в самое веру - тоже не выход из положения. Вере необходима материя, в которой она могла бы осуществляться.

Вера это форма познания, пусть даже это познание нашего витального желания и его словесное оформление. По крайней мере в нашем обычном языке слово «верить» имеет двоякий и даже противоречивый смысл, означая, с одной стороны, высшую степень приверженности нашего ума какому-нибудь знанию как истинному, а с другой - приверженность слабую и нерешительную. Так что если в одном смысле вера во что-то означает величайшее признание, какое только возможно, то и выражение «верю, что так будет, хотя не уверен в этом», является обычным и тривиальным.

Это соответствует тому, что мы говорили о неуверенности как основе веры. Самая крепкая вера, в отличие от всякого другого познания, не являющегося pistico, религиозным - правоверным, как мы бы сказали, - основывается на неуверенности. Вот почему вера, гарант того, на что мы надеемся, это скорее доверие к личности, которая нас в чем-то уверяет, а не рациональное признание какого-нибудь теоретического принципа. На место объективного элемента познания вера ставит личный. Мы верим не чему-то, а скорей кому-то, кто нам что-то обещает или нас в чем-то убеждает. Мы верим личности и Богу, если только Он личность и персонализация Вселенной.

Этот личный, или религиозный, элемент в вере очевиден. Сама по себе вера, как обычно говорят, не есть теоретическое познание или рациональное признание истины; но, по сути дела, доверие к Богу тоже не является достаточным ее объяснением. «Вера это внутреннее смирение или признание духовной власти Бога, непосредственное послушание. И как только это послушание становится средством постижения рационального принципа, вера становится личным убеждением». Так говорит Сиберг .

В соответствии с тем, как определил веру Святой Павел, греческое πίστιζ, pistis, лучше было бы перевести как доверие. В самом деле, pistis происходит от глагола πείθω, peitho, который в одном залоге означает «убеждать», в другом - «доверяться» кому- то, «считаться» с ним, «полагаться» на него, «повиноваться». A полагаться, fidare se, происходит от основы fid, и отсюда fides, вера, а также доверие. Греческая основа πιθ, pith, и латинская fid, как видно, родственны. В итоге, само слово «вера» несет в себе исходный подразумеваемый смысл доверия, подчинения чужой воле, личности. Мы доверяем только личностям. Мы доверяем Провидению, которое мы воспринимаем как нечто личное и сознательное, но не Судьбе, которая есть нечто безличное. Таким образом, мы верим в того, кто говорит нам истину, в того, кто внушает нам надежду; а не прямо и непосредственно в саму по себе истину или в саму по себе надежду.

Этот личный, или, вернее, персонифицированный, смысл веры, очевидный уже в самых заурядных ее формах, превращает веру в некий дар свыше, вдохновение, чудо. Вот какая история приключилась с одним парижским врачем. Узнав, что в его районе объявился знахарь и начал отбивать у него клиентов, он перешел в другой, более отдаленный район, где его никто не знал, представился как знахарь и стал вести себя соответствующим образом. А когда его обвинили в нелегальной медицинской практике, он предъявил свой диплом, говоря приблизительно следующее: «Я врач, но если бы я был представлен как врач, то не приобрел бы ту клиентуру, которую имею в качестве знахаря; а теперь, когда мои клиенты узнали, что я врач с медицинским образованием и имею диплом врача, они сбегут от меня к знахарю, который даст им ручательство в том, что не имеет образования и будет лечить их по вдохновению». Ни врач, вынужденный доказывать, что он не имеет ни диплома ни образования, ни знахарь, вынужденный доказывать, что, он имеет образование и является дипломированным врачем, не заслуживают доверия, Ибо одни верят в науку, в образование, а другие - в личность, вдохновение и даже в невежество.

«В географии мира имеется некое разграничение, которое мы можем увидеть при рассмотрении различных мыслей и желаний людей по отношению к их религии. Вспомним, что в этом отношении весь мир делится на два совершенно разных полушария. Одна половина мира мистическая, это великий, темный Восток. Он стоит на том, что в познании мы никогда не достигаем абсолютной ясности. Представьте в качестве ясной и отчетливой любую из великих идей жизни, и тотчас же она покажется Востоку неистинной. У него есть какой-то инстинкт, который подсказывает ему, что самые глубокие мысли слишком глубоки для человеческого ума и что если они выражены в форме, доступной для человеческого ума, то тем самым совершается насилие над их природой и они теряют свою силу. А Запад требует ясности и не терпит тайн. Он предпочитает отчетливое суждение в той же мере, в какой его Восточному брату оно не нравится. Он стремится к познанию того, что значат вечные и бесконечные силы для его частной жизни, предполагая, что они должны его лично сделать счастливее и лучше, чуть ли не строить ему удобное жилище и варить ему ужин на огне... Есть, конечно, исключения; мистики в Бостоне и Сан Луи, с одной стороны, люди, приверженные фактам в Бомбее и Калькутте, с другой. Эти две противоположные духовные позиции не могут быть отделены друг от друга каким-нибудь океаном или горным хребтом. В некоторых странах и у некоторых народов, например, у иудеев и у нас в Англии, они сильно перемешаны. Но в основном, мир разделен именно так. Восток верит в лунный свет тайны; Запад - в полуденный свет научного факта. Восток в своих туманных порывах устремляется к Вечности; Запад легкой рукой ловит настоящее и не хочет отпускать его до тех пор, пока не выяснит его рациональных, интеллигибельных причин. Каждый из них плохо понимает другого, не доверяет ему, и даже в значительной мере презирает. Но только оба полушария вместе, а не каждое из них в отдельности, образуют мир в целом». Так сказал в одной из своих проповедей преподобный Филипп Брукс, который был епископом в Массачусетсе и великим проповедником унитаризма (The mistery of iniquity and other sermons, sermon, XII).

Точнее можно было бы сказать, что во всем мире, как Восточном, так и Западном, рационалисты ищут дефиниций и верят в понятие, а виталисты ищут вдохновения и верят в личность. Одни изучают Вселенную, чтобы вырвать у нее ее секреты; другие молятся Сознанию Вселенной, стремятся вступить в непосредственную связь с Душой мира, с Богом, дабы найти гарантию, или осуществление, того, на что надеются, а именно - что не умрут, и уверенность в невидимом.