Мигель Унамуно - О трагическом чувстве жизни

• Название: О трагическом чувстве жизни
• Автор: Мигель Унамуно
• Жанр: Религиоведение

Miguel de Unamuno

Del sentimiento trágico de la vida en los hombres y en pueblos. Madrid, 1913.

La agonia del cristianismo, Madrid, 1925

МИГЕЛЬ ДЕ УНАМУНО

О ТРАГИЧЕСКОМ ЧУВСТВЕ ЖИЗНИ У ЛЮДЕЙ И НАРОДОВ

АГОНИЯ ХРИСТИАНСТВА

Перевод с испанского, вступительная статья и комментарии Е.В. Гараджа

---

К вере в Троицу привело не что иное, как чувство Бога как Отца. Ведь Бог Отец не может быть холостяком или монахом. Отец это всегда отец семейства. И чувство Бога как Отца постоянно настраивало на то, чтобы воспринимать Его уже не антропоморфически, то есть не как человека - antropos, - а андроморфически, как мужчину - aner. Действительно, в народе христианское воображение рисовало себе Бога Отца как мужчину. И это потому, что человек, homo, άνθρωποζ, представляется нам не иначе, как либо мужчиной, vir, άνήσ, либо женщиной, mulier, γυνή. К этому можно еще добавить ребенка, существо бесполое. И отсюда, дабы довершить с помощью воображения потребность нашего чувства в Боге как совершенном, то есть полном, человеке, иначе говоря, как семье, происходит культ Богоматери, Девы Марии, и культ младенца Иисуса.

В самом деле, культ Пресвятой Девы, мариолатрия, которая мало-помалу повышалась божественность Девы Марии, вплоть до почти полного ее обожествления, отвечает только потребности чувствовать в Боге совершенного человека, включить женственность в состав Бога. Католическое благочестие вначале дает ей имя Богородицы, θεοτοκοζ, Deipara, а затем, прославляя Деву Марию, объявляет ее заступницей и догматически утверждает, что ее зачатие свободно от первородного греха, а тем самым ставит ее между Человеческим и Божественным, и ближе к Божественному, чем к Человеческому. И кто-то высказал предположение, что со временем, возможно, из нее сделают что-то вроде еще одной божественной личности.

И разве не превратилась бы тогда Троица в Четверицу? Если бы слово πνεΰμα, по-гречески дух, было не среднего, а женского рода, кто знает, не стала ли бы тогда Дева Мария энкарнацией, или вочеловечением, Духа Святого? Одного только текста Евангелия от Луки (I, 35), повествующею о Благовещении Ангела Гавриила, который говорит ей: «Дух Святый найдет на Тебя», πνεΰμα αγιον έπελεύσεται έπί σέ, было достаточно, чтобы загорелось благочестие, всегда способное подчинить своим желаниям теологическую спекуляцию. И, возможно, оно потребует от нее произвести догматическую работу, аналогичную той, что была направлена на обожествление Иисуса, Сына Божия, и Его идентификацию со Словом.

Так или иначе, культ Пресвятой Девы, вечной женственности, божественного материнства, оказывается довершением персонализации Бога, который благодаря этому становится семьей.

В одной из моих книг (Жизнь Дон Кихота и Санчо, часть вторая, гл. LXVII) я говорил, что «Бог был и остается в наших представлениях мужчиной. Когда Он судит и выносит приговор людям, Он ведет себя, как мужчина, а не как человеческая личность вообще, без определенного пола; Он ведет себя, как подобает Отцу. И для того, чтобы компенсировать это, нужна была Мать, мать, которая всегда прощает, мать, которая всегда раскрывает свои объятия сыну, когда он спасается бегством от занесенной над ним руки или грозно нахмуренных бровей разгневанного отца; мать, у которой он ищет утешения в виде смутного воспоминания о том теплом мире бессознательного, внутри которого занималась заря его жизни, предшествующая нашему рождению, и о вкусе того сладчайшего молока, ароматом которого овеяны сны нашей невинности; мать, которая не знает никакой иной справедливости, кроме прощения, и никакого иного закона, кроме любви. Наше наивное и несовершенное представление о Боге с длинной бородой и громовым голосом, о Боге, который дает нам заповеди и изрекает истины, о Боге Отце семейства, Pater familias, как говорили римляне, нуждается в компенсации и дополнении; а поскольку мы, по сути дела, не можем вообразить себе личного и живого Бога без каких-либо человеческих, и даже именно мужских черт, а тем более Бога бесполого или гермафродита, мы вынуждены дополнить его Богом женственным, и рядом с Богом Отцом предположить существование Бога Матери, которая всегда прощает, ибо глядит на нас со слепой любовью, а потому всегда видит всю глубину нашей вины, а по глубине вины нашей только в прощении видит единственно возможную справедливость...».

Теперь же я должен прибавить к этому, что мы не только не можем вообразить себе живого и цельного Бога как только лишь мужчину, но и не можем представить Его как только лишь индивида, как проекцию какого-то одинокого я, существующего вне общества, а на деле - абстрактного я. В действительности мое живое я это некое мы; мое живое, личное я живет только в других, другими и для других я; я веду свое происхождение от целой вереницы дедов и прадедов, я несу их в себе, и в то же время я несу в себе в возможности целую вереницу внуков, и Бог, проекция моего я на бесконечность - или, скорее, я, проекция Бога на бесконечность, - это тоже целый народ. Стало быть для того, чтобы сохранить личность Бога, иначе говоря, сохранить Бога живого, потребность веры - то есть потребность чувства и воображения - состоит в том, чтобы представить и почувствовать Его как некоторую внутреннюю множественность.

Языческое чувство живого божества избежало представления Бога в качестве индивида благодаря политеизму. В действительности их Божество составляет целая совокупность богов, государство богов. Истинным Богом эллинского язычества является не Зевс Отец (Ju-piter), а целое сообщество богов и полубогов. И отсюда торжественный тон Демосфена, когда он обращался с молитвой ко всем богам и богиням: τοίζ θεσίζ εύχομαί πάσι καί πάσαιζ{188}. А когда диалектики субстантивировали термин «бог», θεόζ, который является, по сути дела, прилагательным, свойством, предицированным каждому из богов, и приставили к нему артикль, они создали ό θεόζ - абстрактного, то есть мертвого, Бога философского рационализма, некое субстантивированное свойство и тем самым нечто безличное. Ибо этот их Бог - не более, чем субстантивированное божественное. Дело в том, что без риска для чувства божественного, разлитого во всем, невозможно, субстантивировать божественное и превратить Божественность в Бога. И аристотелевский Бог, Бог логических доказательств, это не более, чем Божественность, понятие, а не живая личность, которую можно было бы почувствовать и с которой благодаря любви человек мог бы вступить в общение. Бог, являющийся не более, чем субстантивированным прилагательным, это какой-то конституционный Бог, который царствует, но не правит; Наука - вот его конституционная хартия.

А в самом греко-латинском язычестве, тенденция к живому монотеизму видна в восприятии и чувствовании Зевса как отца, lu-piter, или, если угодно, lu-pater, у латинян, и отца всей многочисленной семьи богов и богинь, которые вместе с ним составляют Божество.

Из соединения языческого политеизма с иудейским монотеизмом, который тоже, хоть и иными путями, пытался сохранить личность Бога, получилось католическое чувство Бога, который, как и языческий Бог, о котором я говорил, является обществом и имеете с тем единственным Богом, каковым в конце концов стал Бог Израиля. И вот вам Троица, глубочайший смысл которой редко удавалось понять рационалистическому деизму, более или менее пропитавшемуся христианством, но всегда унитаристскому{189} или социанскому{190}.

Дело в том, что мы чувствуем Бога не как сверхчеловеческое сознание, а скорее как сознание всего человеческого рода в его прошлом, настоящем и будущем, как коллективное сознание всего человечества, и даже более того, как тотальное и бесконечное сознание, объемлющее и включающее в себя все сознания, - дочеловеческие, человеческие и, быть может, сверхчеловеческие. Божественность есть во всем, начиная с низшей, то есть наименее сознательной, живой формы, и кончая высшей, которую, благодаря нашему человеческому сознанию, мы чувствуем персонализированной, то есть обладающей самосознанием, в Боге. И этой лестнице сознаний, ощущению скачка от нашего человеческого сознания к совершенному божественному, универсальному сознанию, соответствует вера в ангелов, с их различными иерархиями, которые являются посредниками между нашим человеческим сознанием и сознанием Бога. Эту лестницу сознаний последовательная вера должна считать бесконечной, ибо только через бесконечное число ступеней можно совершить переход от конечного к бесконечному.

Деистический рационализм трактует Бога как Разум Вселенной, но его логика ведет к пониманию Бога как разума безличного, то есть как идеи, тогда как деистический витализм чувствует и воображает Бога как Сознание, а тем самым как личность, или вернее, как сообщество личностей. Сознание каждого из нас, в действительности, является сообществом личностей; во мне живут различные я, хотя бы я тех людей, рядом с которыми я живу.

Бог деистического рационализма, Бог логических доказательств его существования, ens realissimum{191} и неподвижный перводвигатель, есть не что иное, как высший Разум, но в том же самом смысле, в котором мы можем назвать разумом падения тел закон всемирного тяготения, то есть его объяснение. Но пусть кто-нибудь скажет мне, является ли то, что мы называем законом всемирного тяготения, или любой другой закон или математический принцип, самобытной и независимой реальностью, такой как ангел, например, является ли подобный закон чем-то таким, что имеет сознание самого себя и других, одним словом, является ли он личностью? Нет, он не более, чем идея, не имеющая никакой реальности за пределами мыслящего ее ума. Таким образом, этот Бог-Разум либо имеет самосознание, либо не имеет никакой реальности вне сознания человека, который его мыслит. Если же он имеет самосознание, он уже тем самым является разумом личным, и тогда рациональные доказательства его существования теряют всякий смысл, потому что они доказывают только разум, но не высшее сознание. Математика доказывает некий порядок, постоянство, разум в последовательности механических феноменов, но она не доказывает, что этот разум является самосознанием. Это логическая необходимость, но логическая необходимость не доказывает необходимость телеологическую, или финалистическую. А где нет цели, там нет и личности, нет и сознания.