Майкл Даммит - Что такое теория значения?

• Название: Что такое теория значения?
• Автор: Майкл Даммит
• Жанр: Философия

Майкл Даммит (27 июня 1925, Лондон — 27 декабря 2011) — британский философ, видный представитель аналитической школы; также является разработчиком теории избирательной системы голосования и специалистом по истории карточных игр. В 1944 году он вступил в ряды римской-католической церкви и с тех пор оставался практикующим католиком. С 1979 по 1992 гг. — профессор логики в Оксфорде. Также Даммит преподавал в Калифорнийском университете в Беркли, в Бирмингемском, Принстонском и Гарвардском университетах. Занимаясь логикой и философией языка, Даммит стал автором работы, которая сейчас признается классической в соответствующей среде, — «Фреге: Философия языка» (англ. Frege: Philosophy of Language, 1973). Значителен также его вклад в области философии математики и метафизики. В 1995 году он получил премию Рольфа Шока за участие в дискуссии, посвященной философии Фреге, и за вклад в развитие теории значения.

---

Трудности возникают в связи с таким классом M, утверждения которого в принципе неразрешимы, и с наивно реалистическим истолкованием этих утверждений: мы принимаем принцип двузначности для членов M, но в то же время не считаем, что существует какой-либо нетривиальный способ определить, что же делает истинным утверждение класса M, когда оно истинно. В любом таком случае у нас нет средств для оправдания принципа двузначности, за исключением отброшенной выше концепции существа со сверхчеловеческими способностями, для которого утверждения M разрешимы. На самом деле может оказаться так, что признанная лингвистическая практика верна в применении к таким утверждениям и формам вывода, которые справедливы в классической двузначной логике. И этот факт приводит нас к предположению о том, что мы действительно обладаем понятием истины, применимым к этим утверждениям, согласно которому каждое утверждение либо истинно, либо ложно. Однако простой навык признания определенных форм вывода сам по себе еще не может наделить нас таким понятием истины, если только мы уже не обладали им раньше, или, по крайней мере, если невозможно объяснить, не ссылаясь на принимаемые нами формы вывода, что значит обладать таким понятием. Оправдание классической двузначной логики зависит от наличия у нас понятий истинности и ложности, которые позволяют предполагать, что каждое утверждение обладает одним из этих истинностных значений; сама по себе она не может породить этих понятий. Достаточно верно, что классическую логику можно оправдать с помощью различных семантик, в частности с помощью любой семантики, в которой истинностные значения, независимо от того, конечно или бесконечно их число, образуют булеву алгебру. Однако это не особенно помогает, поскольку использование любой семантики, опирающейся на некоторый ряд истинностных значений, всегда предполагает, что каждое утверждение обладает определенным истинностным значением из этого ряда, а такое предположение сталкивается с теми же трудностями, что и допущение о двузначности (которая представляет собой просто частный случай).

Таким образом, невозможно построить работающую теорию значения, применимую к предложениям этого класса, если предварительно не отказаться от принципа двузначности. Не сделав этого, мы будем вынуждены приписать себе, как говорящим, обладание понятием истины, которое в применении к этим предложениям является трансцендентальным, т.е. выходит за пределы любого знания, которое мы могли бы проявить в реальном использовании языка, поскольку условия истинности таких предложений в общем таковы, что мы не способны установить, когда они выполнены. Если мы отказываемся от предположения о двузначности, то для этих предложений мы можем построить семантику, не прибегающую к истинностным значениям. Вполне возможно, хотя и не безусловно, что в результате мы откажемся от классической логики в отношении этих предложений. В той мере, в которой наша обычная неосознанная практика считает все классические формы вывода справедливыми для таких предложений, это будет означать, что наша теория значения больше не является простым описанием реальной практики использования языка, а, напротив, вынуждает нас пересмотреть эту практику, в частности отвергнуть некоторые классически значимые формы рассуждения. Однако это не может служить основанием для того, чтобы с порога отбросить предлагаемую теорию значения. Очевидно, что из двух жизнеспособных теорий значения всегда предпочтительнее та, которая оправдывает нашу реальную лингвистическую практику и не требует ее пересмотра. Однако у нас нет оснований заранее предполагать, что наш язык во всех отношениях совершенен. Фреге считал, что многие особенности естественного языка — наличие в нем неясных выражений, предикатов, неопределенных для некоторых аргументов, и возможность образования сингулярных терминов, лишенных референции, — делают невозможным создание для него стройной и непротиворечивой семантики. Точно так же и Тарский утверждал, что семантическая замкнутость естественного языка делает его противоречивым. Такие воззрения могут оказаться неверными, однако их нельзя отбросить как абсурдные. Возможность того, что язык нуждается в корректировке, что, в частности, конвенционально признанные принципы вывода могут требовать переоценки, неявно содержится уже в той мысли, что язык должен поддаваться систематизации с помощью теории значения, которая определяет использование каждого предложения, исходя из его внутренней структуры, т.е. с помощью атомарной или молекулярной теории значения. Не может быть никаких гарантий, что сложный комплекс лингвистических действий, который сформировался в ходе исторической эволюции в ответ на запросы практической коммуникации, будет соответствовать какой-либо систематической теории.

В самом деле, это особенно очевидно, когда в качестве ядра теории значения принимают определение условий истинности предложений. Если такая теория считается адекватной для языка, содержащего условные контрфактические предложения, то условия истинности, приписываемые этим контрфактическим предложениям, должны позволить нам установить содержание утверждения любого контрфактического предложения. В языковой практике нам дано содержание контрфактического утверждения, т.е. тот вид оснований, который имеется у говорящего для такого утверждения, и понимание слушателем того, что побуждает говорящего высказывать такое утверждение. Какая бы процедура ни была избрана для задания условий истинности условного контрфактического предложения, она должна согласоваться с этой практикой. Теория действия — дополнительная часть теории значения, которая, исходя из условий истинности некоторого предложения, определяет содержание произнесения этого предложения, наделенное утвердительным или каким-то иным действием, — должна дать нам возможность из условий истинности контрфактического предложения, сформулированных теорией истины, выводить содержание утверждения этого предложения. Предположим теперь, что говорящие на естественном языке признают в качестве верного принцип чередования противоположных контрфактических предложений (выше мы уже говорили, что его следует отбросить): все, что следует из некоторого условного контрфактического предложения и из противоположного ему контрфактического предложения, признается истинным. Весьма возможно, что условия истинности, установленные для условных контрфактических предложений, не будут оправдывать этот принцип, т.е. не будут приводить к тому результату, что для любой пары противоположных контрфактических предложений одно из них должно быть истинно. Это возможно, если содержание контрфактических утверждений в этом языке совпадает с их содержанием в нашем языке. Возможно далее, что существует некоторый способ исправить это и оправдать признание говорящими на данном языке принципа альтернативности противоположных контрфактических предложений.

Иначе говоря, возможно, что существует способ расширить условия истинности контрфактических предложений таким образом, чтобы они стали истинными в тех случаях, в которых при первоначальной формулировке они не были истинными, и в конечном счете обеспечить истинность одного из двух противоположных контрфактических предложений, не ослабляя то содержание контрфактических утверждений, которым они обладали в реальной практике употребления языка. Но более вероятно то, что такого способа нет: мы должны прийти к выводу о том, что говорящие на данном языке являются жертвами ошибки, состоящей в допущении рассуждения, которое зависит от предположения о том, что одно из каждой пары двух контрфактических предложений должно быть истинно и что им следует отказаться от таких форм аргументации. Мысль Витгенштейна о том, что принятие любого принципа вывода влияет на определение значений соответствующих слов и что поэтому общепринятые формы вывода неуязвимы для философской критики, поскольку говорящие могут придавать словам какое угодно значение, оказывается правомерной только в рамках холистического взгляда на язык. Если язык должен допускать систематизацию посредством атомистической или молекулярной теории значения, то мы можем выбирать не любую логику, а только ту, для которой возможно построить семантику, которая согласуется также и с другими видами использования, которым подвергаются предложения нашего языка; принимая или отвергая любую конкретную форму вывода, мы должны учитывать значения логических констант, рассматривая эти константы как заданные некоторым единообразным способом (например, с помощью двузначных или многозначных таблиц истинности).

Таким образом, мы оказываемся в таком положении, что должны отказаться, по отношению к данным классам утверждений, от принципа двузначности или же любого аналогичного принципа многозначности. Мы не можем поэтому использовать в качестве репрезентации нашего понимания значения предложения знание об условиях, при которых предложение обладает независимо от нашего знания каким-то одним из двух или любого большего числа истинностных значений. Вместо этого нам придется построить такую семантику, которая вообще не имеет в качестве своего основного понятия понятие объективно определенного истинностного значения.