Александр Гольденвейзер - Вблизи Толстого. (Записки за пятнадцать лет)

• Название: Вблизи Толстого. (Записки за пятнадцать лет)
• Автор: Александр Гольденвейзер
• Издательство: Захаров
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2002
• ISBN: 5-8159-0273-X

Александр Борисович Гольденвейзер (1875–1961), народный артист СССР, доктор искусствоведения, пианист и композитор, более 50 лет (с 1906) профессор Московской консерватории.

В 1896 году счастливый случай привел еще студента А. Б. Гольденвейзера в дом Л. H.Толстого. Толстой относился к даровитому пианисту с большим доверием и нередко открывал душу, делился своими мыслями, чувствами, переживаниями, подчас интимного свойства. Он знал, что Гольденвейзер любит его искренней, горячей любовью, что на него можно положиться как на преданного друга.

Уникальная по продолжительности создания книга поражает — как и сам Толстой — своим разнообразием и даже пестротой: значительные суждения Толстого по острейшим социальным, литературным и философским вопросам соседствуют со смешными мелочами быта, яркими характеристиками самых разных посетителей Ясной Поляны и дикими перепалками жены Софьи Андреевны с дочерью Александрой Львовной.

«Записывал я главным образом слова Льва Николаевича, а частью и события его личной жизни, стараясь избежать отбора только того, что казалось мне с той или иной точки зрения значительным или интересным, и не заботясь о ка- ком‑либо плане или даже связности отдельных записей между собою».

Текст печатается полностью по первому изданию в двух томах Комитета имени Л. Н. Толстого по оказанию помощи голодающим:

Москва, «Кооперативное издательство» и издательство «Голос Толстого», 1922, с включением прямо в текст (в скобках) пояснений автора из его замечаний к этому изданию; часть купюр издания 1922 года восстановлена по однотомному изданию «Худлита» 1959 года (кроме записей за 1910 год, так как они не были тогда переизданы)

---

По поводу этого письма Л. Н. сказал мне:

— Как часто видишь, что люди религиозные, ищущие могут верить без веры в награду или наказание на том свете.

Софья Андреевна что‑то возразила о том, что вера в духовное начало в человеке — это та же вера в загробную жизнь.

Л. Н. сказал:

— У меня был на днях диакон, еще молодой, видно, недавно постриженный, и хочет выдвинуться, приезжал обращать меня. Меня много обращали, и у меня уже выработались ответы таким увещателям. Прежде всего я говорю им, что не хочу обращать их и прошу их и меня не обращать, — что я совсем не настаиваю, что моя вера истинная, но я так верю и не могу верить иначе, и надеюсь с этой верой умереть.

Л. Н. сказал еще:

— Когда бываешь нездоров, время необыкновенно быстро бежит. Я лежал нездоровый и читал в «Вестнике Европы» статью о Дарвине.

— Те, которые говорят, что мир был создан в шесть дней, гораздо ближе к истине, чем дарвинисты, говорящие о происхождении видов, о борьбе за существование. Они по крайней мере признают, что есть нечто, чего мы познать не можем, а дарвинисты думают, что они могут своими «происхождениями видов» объяснить сущность жизни. Может быть, их занятия и очень забавны и милы — вроде как мы с вами в шахматы играем, — но объяснить смысл жизни они никак не могут. Я предложил поиграть на фортепиано. Л. Н. обрадовался и сказал:

— Я хотел было вас просить, но вы говорили, что нездоровы, и я заробел.

Я сыграл Fis‑dur’Hyio прелюдию и As‑dur’Hyio балладу Шопена. После игры мы оставались недолго. Л. Н. неосторожно спросил Черткова:

— Вы согласны с тем, что я говорил относительно той бумаги?

Чертков ответил:

— Да, разумеется, я совершенно согласен с вами.

Софья Андреевна сейчас же оказалась около них и, очевидно, слышала часть их разговора.

Л. Н. еще спросил мнение Черткова о своем письме к Мооду относительно Марии Львовны, чего тоже не следовало говорить.

На обратном пути мы с Владимиром Григорьевичем говорили, что не миновать беды.

25 июля. Нынче я лежал после обеда. Неожиданно приехала из Ясной Ольга Константиновна и сказала, что ей нужно экстренно меня видеть. Жена привела ее ко мне в спальню. Ольга Константиновна рассказала удивительные вещи: вчера после нашего отъезда Софья Андреевна, разумеется, стала требовать, чтобы Л. Н. рассказал ей, о чем он говорил с Чертковым. Л. Н. сказал, что он не может ей всего говорить, что он может и желает говорить с Чертковым свободно и что странно, что она требует у него отчета в каждом слове.

Софья Андреевна ушла к себе и заперлась. Александра Львовна и Варвара Михайловна легли спать. Ольга Константиновна помещалась с детьми наверху, рядом с Софьей Андреевной. Она несколько раз прислушивалась, но у Софьи Андреевны ничего не было слышно. Среди ночи принесли телеграмму о приезде Андрея Львовича. Стучали Софье Андреевне в дверь, но она не отзывалась. Часа в четыре ночи Ольга Константиновна услыхала, что Софья Андреевна ходит. Ольга Константиновна заглянула к ней в спальню; в спальне ее не оказалось; она стояла в ночной кофточке внизу лестницы у выходной двери. Ольга Константиновна окликнула ее и спросила, куда она идет. Она сказала, что никуда не идет, а хочет посмотреть, какая погода. Ольга Константиновна насилу ее уговорила вернуться в спальню, где Софья Андреевна чуть не до шести часов говорила ей ужасные вещи про Л. Н. и Черткова и предлагала читать какие‑то молодые записки Л. Н.

Софья Андреевна сказала ей, что читала их Елизавете Валериановне, и та будто бы пришла в ужас. Ольга Константиновна отказалась слушать, говоря, что относится к Л. Н. как к отцу и не считает себя вправе этого слушать. Ольга Константиновна говорит, что Софья Андреевна рассказывает про Л. Н. такие вещи, которых она никак не может повторить.

Наконец, когда Софья Андреевна стала дремать сидя, Ольга Константиновна вышла от нее. Около восьми часов она разбудила Александру Львовну и Варвару Михайловну. (От Александры Львовны удалось скрыть с вечера волнение Софьи Андреевны). Александра Львовна наскоро оделась и поспешила к отцу.

Софья Андреевна опять стада приставать к Л. Н. со вчерашним разговором; потом повторила ему те гадости, которые она говорила об нем Ольге Константиновне.

Софья Андреевна объявила, что уезжает, что ее из дому выжил муж и оплевала дочь и т. п. Она собралась, благословила детей Ольги Константиновны, просила прощения у Александры Львовны и уехала на тех лошадях, которых посылали за Андреем Львовичем в Тулу.

Уезжая, она спохватилась, что что‑то забыла, побежала к себе и вернулась, держа в руке склянку с опиумом, со словами: «Вот мое спасение!» Софья Андреевна захватила также с собою «револьвер пугач», совершенно уже неизвестно для какой цели.

Лев Львович во время этой истории продолжал спокойно лепить внизу в библиотеке, пока его не вызвали оттуда. Он хотел было ехать с Софьей Андреевной, но пока он ходил за своим пальто, она крикнула кучеру:

— Ступай! я еще здесь хозяйка! — и уехала.

Александра Львовна, а позже Ольга Константиновна стали предлагать Л. Н. немедленно уехать со скорым поездом в Кочеты, но он отказался. Он очень расстроен происшедшим, беспокоится, как бы Софья Андреевна не сделала чего‑нибудь над собой. Кроме того, у него стеснение в груди, и он очень слаб. Он сказал, что нынче все выяснится, а завтра утром они поедут.

Узнав все это от Ольги Константиновны, я пошел на минутку к Чертковым, а потом, условившись с женой, что, может быть, останусь в Ясной ночевать, так как со вчерашней ночи, почти не переставая, льет дождь, уехал в Ясную.

Я ехал под проливным дождем. Приезжаю — в передней стоят: Лев Львович, урядник и становой, приехавшие арестовать Льва Львовича или взыскать залогу пятьсот рублей (по делу о брошюре Л. Н. «Восстановление ада», изданной Львом Львовичем). Лев Львович побежал к Александре Львовне занимать у нее, но она отказала. Он спрашивал у нее, где ключи Софьи Андреевны, говоря: «Мама всё равно дала бы мне».

Александра Львовна сказала, что не знает, где ключи. Лев Львович решил послать в Петербург телеграмму, чтобы ему выслали с текущего счета по телеграфу пятьсот рублей, и те на этом успокоились.

Представители полиции уехали. Лев Львович попросил меня к себе. Я пошел. Он спросил, отчего я не в урочный час. Я сказал, что узнал про случившееся у них и поспешил приехать. Он стал говорить о том, что Л. Н. дурно обходится с Софьей Андреевной, жесток с ней, что она больна и т. п. Я сказал ему, что ее, разумеется, очень жаль, но что о том, кто прав, можно быть другого мнения, что я об этом с ним спорить не хочу, да и не к чему: это дело убеждений и совести каждого, — а что дело в том, что все страдают и что состояние это угрожает здоровью и жизни Л. Н. и опасно также для здоровья Софьи Андреевны, и что из этого положения необходимо придумать выход. Выход же, по — моему, один: уехать Л. Н. на время в Кочеты, в крайнем случае пусть и Софья Андреевна едет, только бы прервать это кошмарное пребывание в Ясной.

Лев Львович стал мне рассказывать, как он говорил отцу, что он несправедлив к матери. Я сказал ему, что он напрасно учит отца.

— Хорошо, что Андрюша приезжает, — прибавил он, — я очень этому рад.

После этого я пошел к Александре Львовне в канцелярию.

Лев Львович спросил меня:

— Куда вы?

Я сказал. Он пошел за мной. Там были Александра Львовна и Варвара Михайловна, которые писали свои записки. Александра Львовна сказала:

— Я так и знала, что вы приедете.

Пока сидел Лев Львович, разговор шел об его аресте и о разных безразличных предметах. Он посидел, посидел, потом ему, видимо, надоело, и он ушел.

Когда он ушел, Александра Львовна и Варвара Михайловна рассказали мне обо всем происшедшем то же, что я уже знал от Ольги Константиновны. Мы довольно долго беседовали, высказывая различные предположения и жалея, что не удалось убедить Л. Н. уехать. Все мы были уверены, что Софья Андреевна вернется с Андреем Львовичем обратно.

Раздался звонок. Александра Львовна побежала к Л. Н. Через некоторое время она вернулась и сказала, что Л. Н. зовет меня — что он хочет посоветоваться со мной. Она сказала мне, что Л. Н. в крайнем случае думает сказать Софье Андреевне, что он составил такую бумагу, по которой он поручает руководство изданием и выбор того, что будет печататься после его смерти, Владимиру Григорьевичу.

Александра Львовна пришла в ужас от этой мысли и просила меня постараться разубедить его.

Я вошел ко Л. Н. Он сидел в кабинете за столом у стены, в халате, и делал пасьянс. Вид у него был измученный. Я поздоровался с ним. Мы поговорили о случившемся Л. Н. спросил меня:

— Вам Саша говорила?

— Да, Л. Н.

— Ну, что вы скажете?

— Я не знаю, Л.H., имею ли я право вам советовать, но я бы ни в каком случае не делал этого.