Леонид Пузин - ВАШЕ ВЕЛИЧЕСТВО ГОСПОЖА РАБЫНЯ

• Название: ВАШЕ ВЕЛИЧЕСТВО ГОСПОЖА РАБЫНЯ
• Автор: Леонид Пузин
• Жанр: Детектив

Выстрелом в спину убит предприниматель Бутов. Помимо деловых партнёров, подозрения следователя Брызгалова падают на жену, друга и сексуальных рабынь убитого…

---

Пообещав Пушкарёву сразу же, как только немного освободится, связаться с Кандинским, Геннадий Ильич попрощался с бизнесменом и, заперев свой кабинет, поспешил в соседний: попытка самоубийства Сидоренко резко меняла все планы на сегодня.

Андрей Сергеевич, когда Брызгалов пересказал свой, только что состоявшийся разговор с Пушкарёвым, помрачнел лицом, задумался и, помолчав две, три минуты, неожиданно начал с извинения:

— Меня, старика, Геннадий Ильич, прости. Ну, за моё ехидство в четверг. Когда ты мне сказал об осиротевших рабынях Бутова — а я тебя, не подумав, высмеял. В общем-то — по-дурацки. Да… дела… ничего не скажешь… и в голову не могло прийти… выходит, товарищ Люмбаго копал не зря?.. выходит, в экспериментах Бутова содержалось что-то такое глубоко запрещённое?.. не законами запрещённое — здесь прокурор дал промашку — а самой человеческой сущностью?.. да, Геннадий Ильич, дела… Хочешь не хочешь, а теперь я с тобой должен согласиться — бутовские рабыни! К ним сейчас необходимо самое пристальное внимание. И в этой связи, майор, будь добр, поделись своими соображениями? А также, если имеешь — планами?

Брызгалов, довольный, что к попытке самоубийства Веры Максимовны полковник отнёсся серьёзно, предложил на сегодня поиски музыканта полностью передать Анисимову, а самому, не откладывая, встретиться с Кандинским. На высказанное Зубовым опасение, не боится ли майор, что пока он будет консультироваться у доктора, ещё какая-нибудь из рабынь попробует свести счёты с жизнью, Геннадий Ильич ответил отрицательно:

— Нет, Андрей Сергеевич, не боюсь. С Пушкарёвым — особый случай. А Бутова и Долгов — "нормальные рабовладельцы". Уверен, их подопечные скованы сейчас так, что ни рукой, ни ногой пошевелить не могут. Какие уж тут самоубийства.

На этом обмен мнениями завершился; Анисимов, прихватив Костенко, поехал на квартиру к Сазонову; полковник, вздохнув, что к огорчению супруги на выходные придётся остаться в городе, отправился домой; Геннадий Ильич, созвонившись с Кандинским и выслушав от него множество комплиментов, спустился во двор — к своему, терпеливо дожидающемуся хозяина, "жигулёнку".

— 9 —

Городская психиатрическая больница находилась на самой окраине — ехать пришлось через центр. Трамвайные пути, светофоры, пробки, бестолковые пешеходы — дорога полностью поглощала внимание. Для мыслей о чём-нибудь постороннем места в голове совершенно не оставалось — лишь выехав на широкое и по движению относительно упорядоченное шоссе Моторостроителей Геннадий Ильич позволил себе немного задуматься.

Смущающие комплименты Кандинского — об огромном, данном ему природой таланте психолога — майор постарался на время забыть, дабы, возгордясь собой, не упустить из вида докучные "мелочи": необходимость, к примеру, заниматься расследованием убийства какого-то там Игоря Олеговича — бизнесмена средней руки и самодеятельного теоретика "неорабовладения" постмодернистского толка по совместительству.

Приложив значительное усилие, Брызгалов заставил себя размышлять именно об этом убийстве. Однако поначалу мешало желание охватить всё разом: Аллу Анатольевну с Лидией Александровной, ночные пробежки Яновского, страсть Пушкарёва к Вере Максимовне, смерть Лисовского, бред прокурора, исчезновение Сазонова. Поэтому, чтобы зря не растратить силы в бесплодных обобщениях, майор намеренно сузил угол зрения: показания Прохорова и Кондратьева — нельзя ли, внимательно их проанализировав, сделать хоть какой-нибудь вывод о судьбе музыканта?

"Сазонов промокшим не был, зонтика при себе не имел, материл грозу, со случайно встреченными знакомыми пожелал распить бутылку вина, которую вёз с собой, хотя ни выпившим, ни возбуждённым свидетелям не показался. С большой долей вероятности — сел в электричку в Здравнице. Между двадцатью тремя пятнадцатью и двадцатью тремя сорока — что легко уточнить. Левая штанина запачкана чем-то чёрным, скорее всего — мазутом", - вспоминал Геннадий Ильич.

"И что нам это даёт? Промокшим не был — значит, от двадцати двух пятнадцати до, примерно, двадцати трёх находился под крышей. Причём — под надёжной. Гроза-то была — ого! Ни ёлочки, ни шалашики ему бы не помогли. Равно, как и зонтик, которого к тому же он, скорее всего, не имел. Под крышей — и что? Если Бутова застрелил всё-таки он — допустим, где-нибудь в 21.30 — времени, чтобы до грозы найти укрытие, у него оставалось вполне достаточно. Ладно — проехали — дальше. Застрелив ближнего, чувствовать себя Сазонов был должен как? Скверно! Нервы у музыканта вряд ли железные. И то, что Сазонов возбуждённым не выглядел, будто бы говорит в его пользу… но… только — в среднем. У десяти из ста, впервые совершивших убийство, реакция может быть самой парадоксальной: от глубочайшего раскаяния — до полного равнодушия. И что у Сазонова проявилось именно так — исключать нельзя. Однако главное, что настораживает — исчезновение музыканта. Если поиски у родственников, друзей, знакомых в ближайшие несколько часов не дадут результата — тогда… а что — тогда?"

Ни что в голове у Геннадия Ильича ни во что хоть сколько-нибудь оформленное не складывалось: мысли кружились по замкнутому кругу — дорога всё-таки отвлекала. Но и тупое пережёвывание в уме свидетельских показаний от дороги — тоже. Не заметив, майор проскочил поворот на ведущую к больнице улицу Бехтерева и вынужден был, чертыхаясь, почти три километра катить вдоль сплошной разделительной полосы, пока она наконец-то — аж за мостом — не перешла в спасительный пунктир. Лихо развернувшись почти под носом у допотопного "КРАЗа", Геннадий Ильич уже без приключений добрался до места.

Больница от последних городских построек отделялась глубоким узким оврагом — по дну которого весело пробегал зловонный ручей. Переехав по дамбе эту топографическую несообразность, Геннадий Ильич оказался перед железными двухстворчатыми воротами в сплошном бетонном заборе.

Следуя инструкции Кандинского, майор дал три коротких гудка — из будки высунулся охранник и, не удосужив взглядом водителя, впился глазами в номер его автомобиля. Попялившись несколько долгих секунд, скрылся и что-то там у себя нажал: створки ворот, слегка повизгивая и слабо погромыхивая, поползли в разные стороны — брызгаловский "жигулёнок" без промедления скользнул в образовавшуюся дыру. Попетляв по аллеям чахлого больничного парка, майор отыскал трёхэтажное унылого вида строение — корпус номер семнадцать, "вотчину" Владимира Моисеевича Кандинского.

Высокий лоб в обрамлении седеющей львиной гривы густых волос, пышная щётка усов под носом, полные губы, волевой подбородок, пытливый взгляд тёмно-карих глаз — чёрт побери, ещё двойник! "А не многовато ли? — мелькнуло в уме Геннадия Ильича, пока он, здороваясь, пожимал протянутую руку Кандинского. — Алла Анатольевна и Лидия Александровна, Владимир Кандинский и… Альберт Эйнштейн! Ничего себе — шуточки! Можно подумать, что Бутов действительно продал душу дьяволу, и теперь, получив своё, сатана изгаляется над следствием!"

Конечно, внимательно всмотревшись в лицо Владимира Моисеевича, Брызгалов обнаружил, что сходство психиатра с великим физиком не столь уж и велико, но тем многозначительнее и ехиднее оно представлялось. Сравнивать несравнимое, проводить фантастические параллели — да это впору самому обращаться к доктору! "А что, — в сопровождении психиатра поднимаясь по лестнице на второй этаж, продолжал размышлять майор, — расскажи я Кандинскому о своей "картинке", он, чего доброго, смотреть на меня начнёт как на будущего пациента!"

В кабинете, усадив Брызгалова в кресло, Владимир Моисеевич, чтобы быть на равных, не прошёл за стол, а, пододвинув стул, устроился сбоку, напротив майора, в полутора шагах от него — оптимальная дистанция для непринуждённой дружеской беседы.

— Польщён, Владимир Моисеевич, очень даже польщён. Но всё-таки, — отвечая на комплименты, выслушанные по телефону, первым заговорил Брызгалов, — чего особенного было в моём совете? Ну, относительно Веры Максимовны? Когда я велел Пушкарёву её связать?

— А чем, Геннадий Ильич, вы располагали, давая этот совет? Одно самоубийство, один несчастный случай — и всё! Но главное — даже не это. Из массы бутовских женщин выделить тех, кого вы назвали "рабынями по убеждениям" — далеко не всякому психиатру пришло бы такое в голову!

— Но ведь, Владимир Моисеевич, это же совсем по другому поводу. Просто я проверял одну из версий: ну, что убийца Игоря Олеговича — человек с крайне неустойчивой психикой. Причём — из его хороших знакомых. А где, спрашивается, искать таких, как не среди бутовских рабынь? Ну, вот я и проверил список. Благо, в девяносто восьмом году прокурор постарался. Ох, как постарался! Допросил едва ли не шестьдесят свидетельниц. Он, правда, упорно именовал их "потерпевшими"… Но это его проблемы…