Кальман Миксат - ИСТОРИЯ НОСТИ-МЛАДШЕГО И МАРИИ TOOT

• Название: ИСТОРИЯ НОСТИ-МЛАДШЕГО И МАРИИ TOOT
• Автор: Кальман Миксат
• Жанр: Классическая проза

---

— И вы, ваше высокоблагородие, это одобряете?

— Одобряю ли? Я в восторге! Этим и обязаны мы успеху. Что за тактический ход! Феноменальная идея, достойная Наполеона, а не Малинки. Но мне все-таки приятнее, что она пришла в голову Малинке, а не Наполеону. Был бы я королем, дал бы ему «Золотое руно»!

— А мы ему с Йошки сострижем, когда он вернется домой от цыган.

— Смотри у меня! Если будешь обижать этого молодого человека, ей-богу, в тот же час услышишь звон крапецких колоколов.

Это обещание, по образной семейной манере выражения, означало две звонкие оплеухи, которые, правда, не всегда раздавались вслед за обещанием, зато иной раз звучали и без всякого обещания. Нет единообразия в природе!

Коперецкому теперь больше хотелось бы целоваться. Ведь все шло так, как и представляет себе мадьяр: «Даст бог должность, даст к ней и ума в придачу». И вот — великий ум уже тут как тут, хотя события этого дня еще отнюдь не иссякли.

Коперецкий вернулся к своим гостям — их не убыло, напротив, явился и Фери Ности, который издали провожал до «Голубого шара» Марию Тоот (стан у нее был и в самом деле чарующий); когда она скрылась с его жадных глаз, он вернулся к своим, обуреваемый самыми различными планами, но отец тут же безжалостно усадил его разбирать написанную цифрами депешу: «Иди, иди сюда, ты, враг чисел!» Когда Коперецкий вошел, теперь уже с видом постаревшего бонвивана, с красной гвоздикой в петлице (Бубеник знал свое дело!), он сразу заметил по нацеленным на него глазам, что случилось нечто важное и что это знают уже все, кроме него. По лицам присутствующих — чужих и родственников (впрочем, и они были скорее чужими), он заметил, что они удивлены, полны зависти и почтения, все растянули губы в приличествующую случаю улыбку. Только лица обоих Ности — отца и сына — были, загадочны и выражали нечто более глубокое, что им не удавалось скрыть даже под маской барственного безразличия.

— Отец, — сказал Фери, — вы, может быть, сообщите Израилю содержание депеши? Возможно, он пожелает тотчас же послать ответную.

— О чем вы? — оживленно спросил Коперецкий.

— О депеше министра внутренних дел, которую мы расшифровали, — промолвил старик кротким голосом добряка Микулаша[54]. — Я хотел оставить ее до обеда, ну да ладно, узнай обо всем сейчас.

И он стал шарить в кармане, будто хотел вытащить оттуда елочные позолоченные орехи.

Коперецкий жадно выхватил у него депешу из рук, нацепил пенсне и начал читать. Все знали, что в ней, так как оба Ности успели уже похвастаться. Сорок тысяч годового дохода упало ему прямо с неба. Все глаза уставились на Коперецкого: как-то он поведет себя? Сорок тысяч форинтов не пустяк. Это уже деньги! Тут и гикнуть не грех, и заплясать, и броситься обнимать всю собравшуюся в его честь компанию. Сорок тысяч, форинтов в год! Черт побери, да на такие деньги можно скупить всю Словакию! Denique [55], — кому господь дал ума, тому и именье дает в придачу.

И вот Коперецкий прочел следующее: как стало известна министру внутренних дел от министра дел иностранных, находившийся в Неаполе барон Исаак Израиль упал во время верхов вой езды с коня, да так неудачно, что тотчас скончался.

«Зная, что означенный вельможа, — дружески заканчивал министр внутренних дел, — хотя и затеявший недавно процесс против тебя из-за пражского наследства, приходится тебе близким родственником, я, предварив официальное уведомление, слешу сообщить тебе об этом лично. Жду донесения о том, как прошли торжества».

Как ни вглядывались присутствующие, ни в лице, ни в глазах у Коперецкого нельзя было подметить даже искорки радости. Да, ничего не скажешь, голубая кровь есть голубая кровь! Этот нищий словацкий барончик получил сорок тысяч годового дохода и даже не ликует. Почти невероятно! Более того, гляньте, гляньте, как омрачилось у него чело, какой свинцовой пеленой покрылись глаза, как вытянулись черты лица, будто ветром сдуло с них радость и веселье.

Пал Ности погладил себя по животу, так доволен он был поведением зятя. А мысли понеслись в таком направлении: «Да, наш Израиль славный малый, он далеко пойдет. Умеет управлять лицом соответственно обстоятельствам. Из него выйдет государственный муж что надо. Кто бы подумал? Гм, великие загадочные силы живут в этой чертовой славянской породе».

Коперецкий еще раз медленно прочитал депешу, а сам судорожно сжатой рукой нервно теребил алую гвоздику в петлице. Потом, совсем расстроенный, сунул телеграмму в карман и сказал Малинке, который изучал висевшую на стене карту комитата:

— Малинка, я пойду пообедаю сейчас, а вы отправьте господину министру внутренних дел депешу о том, что комитетское собрание прошло как обычно и в полном порядке. Никаких витиеватостей. Все.

Сопровождаемый свитой, он стал спускаться по лестнице, а приближенные, двигаясь небольшими группками, высказывали свое мнение, разумеется, тихо, in camera charitatis [56].

— Вот это благородный человек! Как возобладало в нем родственное чувство утраты над мещанской алчностью! А ведь он получил сорок тысяч годового дохода. Другой на его месте не только не опечалился бы, а даже не мог бы скрыть своей радости. Сердце у него, ей-богу, мягче воска.

Пал Ности услышал это замечание и остался им не слишком доволен — ему вовсе не хотелось, чтобы зять прослыл мягкотелым человеком. Уж пусть лучше суровым считают, пускай лучше боятся, чем любят, ибо страх — кормилица авторитета, а любовь только нянька при нем.

— Не думаю, между нами говоря, — вмешался он, — что Израиля опечалила смерть родственника, ведь они были врагами и даже теперь судились друг с другом. Насколько я знаю зятя и его гордость, он расстроился скорей всего потому, что усопший Коперецкий ухитрился свалиться с лошади, опозорив таким образом фамилию Коперецких.

Такое объяснение еще больше возвысило его в глазах бонтойских дворян, и они только покачивали головами: «Ах, раздуй его горой!»

На самом деле ни то, ни другое не соответствовало истине: Коперецкий состроил кислую физиономию просто потому, что сразу представил себе, какое кровопускание захотят произвести тесть и милейший его шурин, воспользовавшись новыми обстоятельствами. Ведь Фери Ности, еще пока читали депешу, так вскидывался перед ним, будто он и есть тот самый свирепый жеребец, который сбросил несчастного Исаака Израиля Коперецкого.

ДЕСЯТАЯ ГЛАВА Куда черт не пронырнет, бабу за себя пошлет

После обеда господа проследовали в курительную. С дамами остались только Фери да ценитель изящных ручек — Хорт.

Старик Ности отлично знал цену обычаю продевать ленточки всяческих планов сквозь голубоватые колечки дыма, что вылетают из трубок в послеобеденное время. Поэтому он пригласил Коперецкого и Хомлоди на кушетку, стоявшую в сторонке, и завел разговор о том, что настала пора помочь и Фери.

— Ты, Израиль, уже вельможа, а мальчик еще ни то ни се. Поймите, сила родства, сила всей семьи — это здание, которое стоит наперекор столетьям, у него есть стены, башни и башенки, но есть и трухлявые балки и трещины, сквозь которые дождь затекает под крышу. И здание это надо непрерывно обновлять там, где оно ветшает, надо затыкать дыры, ставить подпорки, прибивать железные скобы. Сейчас такая ненадежная балка — Фери, потому и надо как-то помочь ему.

— А ты устрой какое-нибудь назначение, — заметил Коперецкий; он сидел, выпучив глаза и весь налившись кровью, так как не желал выпускать чубук изо рта, — ведь ароматный пурзичанский табак только-только начал загораться.

— Устроить назначение? Но какое?

— Я же предлагал ему быть секретарем еще до того, как он прислал ко мне Малинку.

— Глупости! — прошипел Пал Ности и надменно вскинул голову. — Если бы речь шла о должности исправника, я ничего бы не сказал. Но секретарь?.. Что это тебе в голову взбрело? Чтобы отпрыск семейства Ности служил у тебя секретарем? Да знаешь ли ты, что вождь Нос был сыном вождя Таша[57] и союз вождей, скрепленный кровью в Пустасере[58], мог решить и так, что теперь Фери назначил бы тебя губернатором, а не ты его — секретарем. Вернее сказать, я, а не Фери. То есть… — Он потерял вдруг нить разговора. — Словом, не зли меня, чтоб тебе пусто было, и пойми: прежде чем искать для Фери какую-нибудь должность, ему надо условия создать.

— Какие условия?

После минутной вспышки Ности опять вернулся к своей обычной манере говорить притчами.

— Путь к этому указывает, дружок, наш высочайший императорский дом: «Bella gerant alii et tu felix Austria nube!» (Пускай воюют другие, а ты, счастливая Австрия, женись.) Одним словом, Фери должен жениться. Коперецкий вытаращил глаза на Хомлоди: что он скажет на это?

— Уже и невесту присмотрели, — небрежно заметил Хомлоди.

— По-моему, в жизни обычно порядок другой, — заметил губернатор, — рассуждая логически, человек подыскивает себе сначала службу, а потом, в зависимости от службы, и жену…