Александр Перфильев - Стихи

• Название: Стихи
• Автор: Александр Перфильев
• Жанр: Поэзия
• Год: 1976

Александр Михайлович Перфильев (19 сентября 1895 года, Чита — 26 февраля 1973 года, Мюнхен) — русский поэт, прозаик, публицист, литературный критик «первой волны» эмиграции.

В поэзии Перфильева реализованы идеи бесконечного изгнанничества, оставленности и обречённости поэтической личности в чужом и неприязненно настроенном культурно-историческом пространстве. Стихи построены на оригинальном восприятии и идейном переосмыслении традиций классической русской лирики. Философское содержание поэзии Перфильева проявляется более фундаментально, поэтический язык — насыщен и богат. Его отличает ярко выраженная проникновенно элегическая тональность, выражающая непередаваемое авторское мироощущение, который испытывает неподдельную человеческую усталость от своей покинутости и эмигрантской судьбы.

Как пишет в предисловии к посмертному изданию Ирина Сабурова (поэт и прозаик русского зарубежья, а также бывшая жена А. Перфильева):

«Везде три главных темы: любовь, смерть и Россия. Можно отметить и некоторый дуализм творчества: в своих фельетонах он был язвительным и метким… писал остроумно и легко. Эта сторона его творчества совершенно не касалась поэзии — всегда глубоко пессимистической. Половина его стихов помечена в подлиннике: “Ночь. Тоска. Одиночество.”

Но пусть судят другие. Я считаю только, что у него безусловно есть “невянущие строки”, которые могут дать кому-нибудь что-нибудь и впоследствии, потому что и любовь, и смерть, и Россия слишком вечные темы».

Данное электронное собрание копия посмертного сборника стихотворений, изданного в Мюнхене в 1976 г. Так же сюда вошел, ряд стихотворений разных лет, не включенных в издание 1976.

Данное электронное собрание стихотворений стало возможным благодаря Андрею Никитину-Перенскому (создателю библиотек «ImWerden» и «Вторая литература), который разыскал и отсканировал мюнхенское издание Александра Перфильева. Итак, еще один русский поэт «возвращается в Россию — стихами», после многих лет скитания и забвения.

---

«Ты повторяешь только “нет” и “ни”…»

Ты повторяешь только «нет» и «ни».
Но ты взгляни, ты руку протяни, —
Вот снег. Он стает, потечет вода,
Появится подснежник, как всегда.

Пусть не для нас, но расцветет сирень,
И также будут солнце, ночь и день,
И кто-то будет вновь писать стихи,
Любить и петь, и совершать грехи.

Пусть даже и разрушат города,
Мир есть, свет есть, Бог есть…
и вот, когда Мы это все оставим навсегда, —
Когда-нибудь, при солнце, при луне,
Хотя бы в полусне, наедине,
Другая «ты» другому скажешь «мне»
Спокойно и без всякого труда
Не «ни», не «нет», а скажешь просто: «да».

Лебеди Туонела

Памяти Яна Сибелиуса

Бой окончен. Седые волосы
Треплет ветер, и даль темна.
Больше мне не хватает голоса,
И команда уже не слышна.
Рог зовет… Но куда? Не к победе ли?
Нет, он значит — конец борьбе…
Машут крыльями черные лебеди,
Призывая меня к себе…

Ушедшему в вечность

Памяти редактора и друга (Водова)

Еще один, от нас ушедший в вечность,
С себя стряхнувший тленный прах земной,
Носивший в чутком сердце человечность,
Еще один, ушедший в мир иной…

Редеет строй творцов живого слова,
На смену нам другая рать идет,
Мы из земли землею станем снова,
Но наше Слово в мире не умрет…

Еще один… но слез людских не надо,
Отбросившему боль земных обид…
Душа, достойная иного Сада
Безбольно тает в грусти панихид…

«Верю только в этот холод лунный…»

Верю только в этот холод лунный,
В этот вечер, шевелящий струны
Ничего не верящей души.
Только их дыханью чутко внемлю,
Скорбный взор от мира заслоня,
Чтоб не видеть ни людей, ни дня.
Верю в то, что ты пришла на землю
Чтоб измучить и убить меня.

«Остановить часы… докончить мысли строчку…»

Остановить часы… докончить мысли строчку
(Как будто этим что-нибудь спасем),
Последнюю на всем поставить точку, —
На жизни, на любви… на всем.

И отойти, без вздоха сожалений,
В прозрачный сумрак, сотканный из лжи…
Где нас обступят всех безумцев тени
И спросят: как ты жил, скажи?

Я жил, как вы, и так же был невнятен
Моей любви и пошлой жизни бред.
И тем, кого любил, был непонятен
Задумчивый и сумрачный поэт.

И вот, я с вами, тени всех великих,
Не в силах был снести судьбы никак…
И дружные в ответ услышу крики:
— Еще один… еще один… дурак.

«Молчит мой телефон, молчит звонок у двери…»

Молчит мой телефон, молчит звонок у двери,
Я никого не жду… меня никто не ждет.
А на календаре, в который я не верю,
Как будто Рождество, как будто Новый Год.
Мне чудится метель, мороз и снег упругий,
И город на Двине, и город на Неве,
Но это Рождество без снега и без вьюги,
А только лишь туман, как в пьяной голове.

Храпя, летит рысак в коричневой попоне,
Швыряя комья снега на бегу,
И женское лицо в пленительном поклоне…
Но это все мираж. Лишь елка на балконе,
Которую теперь я больше не зажгу.

Перед закатом

Как странно, что уйду я навсегда,
И ты вослед, как облако, растаешь,
И что тебе писали — никогда
Ты не услышишь и не прочитаешь…

Что ты была, любимая, проста,
И мне казалась образом России —
И не сбылась, как лучшая мечта —
Прочтут и не почувствуют другие!

Операция

В забытом пятьдесят шестом году,
В жару,
в бреду,
В больнице, что дворцом была когда-то,
Не думал я: живу иль не живу;
Вокруг шуршали белые халаты,
Я принимал за неба синеву
Голубоватый потолок палаты.
А за окном
в саду
Осенний ветер гнул деревьев ветки,
И сыпались каштаны на траву,
Где нимфенбургские смеялись статуэтки
Танцовщица, и Шут, и Птицелов —
Создания причуды королевской…
В обрывках мыслей и в осколках снов
Мне чудился полузабытый Невский,
Что по нему по-прежнему иду,
Опять влюблен,
опять чего-то жду…
…………………………………………..

Вот так бы и вернуться в Петербург
Веселым, беззаботным сумасбродом,
Уснуть, вздохнув столицей пред уходом.
Но… заставлял меня дышать хирург
Увы, не петербургским кислородом.

Сердце

Сердце, вечно ты в тревоге
Неизвестно от чего,
Все теряешь по дороге,
Не находишь ничего.
Любишь ты, во что-то веришь,
Что-то взвешиваешь, меришь,
И не знаешь одного,
Что бессмертно, непреложно,
То, во что поверить можно, —
В человеческую глупость
И бессмыслицу всего.
Можешь биться иль не биться,
Сердце — вот твой вечный путь:
У колодца — не напиться,
У окошка не вздохнуть,
У реки — не окунуться,
Засыпая — не заснуть,
Просыпаясь — не проснуться…
Все же, бейся как-нибудь.
Ты — такая же труха,
Мировая чепуха!

«Нет, меня давно не манит слава…»

Нет, меня давно не манит слава,
И любовь давно к себе не манит,
Не зовут далекие моря.
Слава — легковерна и лукава,
А любовь зажжется и обманет,
Море обрывает якоря.
Я не верю больше в узы дружбы,
Я не верю в родственные узы,
Не молюсь восходам и закатам,
В этом мире грубом и проклятом,
Даже свет обманчив и кровав,
Лгут глаза нам, губы, уши, книги,
Наши знанья давят, как вериги,
Даже сны — отрава из отрав.

«Да, ты уйдешь, как эти кольца дыма…»

Да, ты уйдешь, как эти кольца дыма
Из сигареты в медленном клубке,
Уйдешь спокойно и неумолимо,
Как и пришла — с душою налегке…

Ну что ж поделать, если мы с рассветом
Теряем все и не находим слов,
И остается, как всегда, поэтам
На утро пепел звуков и стихов.

1958

«Такая ночь у каждого была…»

Такая ночь у каждого была:
Лежишь забывшись в грустной полудреме,
Вдруг стукнет дверь, и станет тихо в доме —
То наша юность из дому ушла.

Как будто бы тебя покинул кто-то,
А ты не долюбил и все не взял,
Осталась только ночь, тоскливая дрёмота,
А он уже давно уехал на вокзал.

И молча думаешь, о Господи, за что же
Такая мука суждена нам так:
Есть прошлое у нас и будущее тоже,
А настоящего нам не дано никак!

«…Так приходит строка за строкой…»

…Так приходит строка за строкой…
День погожий, веселый такой,
Он, как будто, звенит и смеется,
Почему же в душе отдается
Самой черной, проклятой тоской?
Кто бы снял ее нежной рукой?
Рук таких, да и душ, не бывает,
Потонули в больном и своем,
О твоем — забывают.
Ну, а дню наплевать — он смеется,
Над тобой, над рукой, над тоской,
Над твоей гробовою доской.
Это, видно, его не касается,
Кто и с кем расстается, встречается,
Погружается в вечный покой —
Да и там — тишины никакой.
Ты на кладбище сядь и послушай,
Как терзаются пленные души:
Тот еще не успел долюбить,
Кто про деньги не может забыть,
А иной — в преступлениях кается.
Ясный день надо всем издевается,
Может быть, даже сам над собой —
Он такой
Голубой!
И кому эта жизнь улыбается?
Где ж прославленный вечный покой?
Так приходит строка за строкой…

Точка