Уилл Селф - Обезьяны

• Название: Обезьяны
• Автор: Уилл Селф
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 2005
• ISBN: 5-94145-307-8

Уилл Селф (р. 1961) — журналист, бывший «ресторанный критик», обозреватель известных лондонских газет «Ивнинг стандард» и «Обсервер», автор романов «Кок'н'Булл» (Cock and Bull, 1992), «Обезьяны» (Great Apes, 1997), «Как живой мертвец» (How the Dead Live, 2000), «Дориан» (Dorian, 2002). Критики сравнивают его с Кафкой, Свифтом и Мартином Эмисом. Ирония и мрачный гротеск, натуралистичность и фантасмагоричность, вплетенные в ткань традиционного английского повествования, — такова визитная карточка Селфа-прозаика. В литературных кругах он имеет репутацию мастера эпатажа и язвительного насмешника, чья фантазия неудержима. Роман «Обезьяны» эту репутацию полностью подтверждает.

---

Итак, Буснер передал свои педагогические обязанности другим профессорам, а номинально вверенных ему больных поручил заботам напористого восьмого рабочего самца, старшего по отделению, который спал и видел, как делает карьеру. В результате диссидентствующий специалист по нейролептикам все дни проводил дома, на Редингтон-Роуд, и выползал в больницу лишь на совершенно обязательные заседания и чистки с ну очень важными шимпанзе.

Заботливые лапы Прыгуна изменили заднюю комнату на втором этаже, служившую Буснеру кабинетом, до неузнаваемости — пятый самец из шерсти вон лез, только бы обустроить все так, чтобы Саймон чувствовал себя как дома. Он убрал все «подозрительные» фотографии и картины — те, где шимпанзе были изображены в контекстах, в каких художник мог вообразить только людей, — дабы Саймону стало спокойнее. Пришлось вынести в чулан даже любимую Буснером коллекцию душераздирающих глиняных фигур, изваянных его пациентами-копрофилами. На кухне воцарился плакат, извещавший членов группы, что им строжайше воспрещается зачетверенькивать в кабинет вожака, когда там находится его подопечный. Спаривание и акты по установлению иерархии разрешалось осуществлять только на кухне и в игровой комнате старших подростков. Карликовых пони посадили на короткий поводок.

Прыгун прибрался и на письменном столе босса освободив место с краю специально для Саймона: художник получил возможность держать там свои бумаги и прочие — пока что весьма немногочисленные вещи и тем самым вновь стал владельцем собственного куска пространства. С подачи Буснера Прыгун даже прикупил для экс-художника несколько альбомов для рисования, карандаши и пастель и положил на стол, чтобы Саймон мог всем этим воспользоваться, если ему вдруг захочется работать.

— Как знать, — показал Буснер Саймону, щелкая пальцами на фоне лежащих перед ним орудий ремесла, — вдруг музе причетверенькает в голову посетить вас прямо завтра утром.

— «Хууууу-уч-уч» ага, — резко взмахнул лапами Саймон, — и что я «уч-уч» в таком случае стану делать «хууууу»? Как следует займусь с ней чисткой?

Буснер, чувствуя, что физическое воздействие лишь спровоцирует художника на дальнейшие оскорбления, пропустил это мимо глаз.

С тех пор самцы каждый день усаживались за стол. Обезьяна пыталась представить себе, каково пребывать в шкуре человека, а человек — наоборот. Они листали книги, изучали фотографии, пялились в экран новенького компьютера, по очереди пускаясь в плавание по виртуальному антропологическому океану.

Они выучили на память все, что сообщалось на сайтах антропологических факультетов американских университетов, посетили сайт, продающий билеты на шестидневное сафари в Уганде по местам, где водятся люди, сайт, где собраны фотографии коллекций черепов животных, людей и шимпанзе, сайт «Зона людей», где размещены репродукции произведений искусства, исполненных людьми, с авторскими же обозначениями.

Они проштудировали онлайн-версию документов Института шимпанзеческо-человеческой жестикуляции, уделив особое внимание истории экспериментов с Уошо[116] и другими знаменитыми людьми,[117] которых группа Футсов[118] научила жестикулировать. И, разумеется, они забрели и на сайт Института д-ра Джейн Гудолл,[119] где Саймон обнаружил документ под названием «Как стать послом от шимпанзечества к человечеству» и очень долго хохотал.

В Сети оказалось поистине невероятное количество информации о людях. При желании можно было даже устроиться на работу в какой-нибудь центр по изучению людей (единственное условие — отрицательная реакция на наличие вируса гепатита «В») и, разумеется, вступить в переписку с многочисленными организациями по защите прав человека. Да что там — просто набрав в поисковой строке «человек», пациент с врачом через секунду получали список из четырех с лишним тысяч ссылок на сайты о людях.

Поскольку и для Буснера, и для Саймона это был первый опыт общения с Интернетом, они сразу решили, что глобальная система жестикуляции придумана для хранения информации о людях и ни для чего больше — своего рода электронные джунгли. Более того, Буснер, убедившись, каков подлинный масштаб обеспокоенности шимпанзечества судьбой своих ближайших биологических родичей, которые, быть может, скоро исчезнут с морды Земли, стал подозревать, что дух времени оказал самое серьезное влияние на психоз Саймона.

Время от времени самцы объявляли перерыв и отползали в комнату к экс-художнику смотреть фильмы. Впрочем, Саймон по-прежнему не мог выносить это сколько-нибудь длительное время. Казалось, он каждое утро просыпается с мыслью сделать, наконец серьезный шаг к излечению, но уже в середине дня силы у него кончаются. Пациент взял за обыкновение после второго обеда этаким человеком, живущим в неволе, подползать к Буснеру и протягивать ему свою изогнутую, покрытую поникшей шерстью лапу; психиатр сразу понимал: он хочет, чтобы Буснер отвел его в комнату, уложил в гнездо, набрал полный шприц диазепама, вонзил иглу в вену и медленно ввел лекарство, которое погрузит его в медикаментозный сон.

Ведь если, с одной стороны, Саймон не уставал совершать вполне сознательные, даже вдохновенные — хотя порой чересчур эмоциональные — попытки разобраться в своем психическом состоянии, то, с другой стороны, физическая половина его существа никак не поспевала за духовной. Саймон до сих пор ходил, дрожа, на задних лапах этакой пародией на театрального актера, загримированного под бонобо, и даже по сравнению с Буснером, давно разменявшим пятый десяток, передвигался невыносимо медленно. Симптом, который Буснер и Боуэн изначально приняли за нарушение моторики, спровоцированное истерией, проявлялся со все большей силой. Саймон никак не мог вписаться в окружающий мир. Он до сих пор ни разу ничего не поднял с земли задними лапами. Саймоновы способности к экстрацепции были буквально уполовинены: он не чувствовал, что происходит у него за спиной, точь-в-точь, показывал Буснер, как водитель, у которого в машине разбили зеркала заднего вида.

Мнения пациента о собственном физическом состоянии оставались загадочно непоследовательными. Периодически Саймон осмеливался поверить своим глазам и признать, что у него есть шерсть, что у него нет вытянутого носа, что у него очень большие уши. Но в другие минуты его странная телесная агнозия — или даже диплопия — решительно вступала в свои права. И тогда Саймон считал, что значительно выше всех окружающих, что у него гладкая кожа, что он, словно шимпанзе, который упал на Землю,[120] невыразимо и бесконечно прекраснее всех на свете.

— Я тут подумал, — показал Зак Буснер однажды вечером Питеру Уилтширу, которого ему наконец удалось зазвать к себе в гости как следует почиститься, — эта железобетонная «грруууннн» уверенность Дайкса, что у него человеческое тело, может оказаться чем-то вроде фантомной филогенетической памяти. Ведь, в конце концов, если зародыш шимпанзе последовательно претерпевает все морфологические изменения, отражающие филогенез нашего вида, то почему аналогичный процесс не может протекать при формировании психики?

— Любопытная мысль, Зак. Не нальешь мне «хууу»… — Уилтшир махнул лапой в направлении бара.

— Конечно, конечно… — Буснер взял стакан и на задних лапах отправился в другой конец комнаты; увесистая волосатая мошонка именитого психиатра дергалась вверх и вниз, как колокольчик на клоунской шапке. Уилтшир сполз со стула, догнал Буснера и нежно держал союзника за яйца, пока тот наполнял стаканы «Лафройгом»[121] с водой.

— Но что же ты намерен теперь делать, Зак «хуууу»? Будешь копаться в его психозе с помощью своего психофизического метода до второго причетверенькивания? И что ты вообще рассчитываешь найти «хуууу»? Я не поверю, что тебе нужен лишь неврологический материал, потому что, если бы ты собирался добыть именно его, тебе незачем было брать Дайкса домой… Я не хотел бы показаться бестактным, но… это все пустое махание лапами… — Уилтшир взмахнул лапами, иллюстрируя, что имеет в виду.

— Понимаю, понимаю, я совершенно не убежден, что непременно что-то найду, я даже не уверен, есть ли вообще в его психозе что-нибудь ценное. Просто чем больше времени я провожу с ним, тем более любопытные перспективы нового взгляда на шимпанзечество он мне открывает.

— Но ведь он сам — живой шимпанзе, Зак, у него есть чувства. «Хуууу» как же его детеныши, — наверное, он хочет их видеть «хууу»? А его самка?

Буснер сделал большой глоток из стакана с разбавленным виски, пополоскал рот, сглотнул и показал:

— Да, в этом-то и проблема. Если мы имеем дело с настоящим психозом, то встреча с потомством ничем Саймону не поможет — наоборот, ему станет хуже. Но если дело в органических повреждениях…

— То тебе придется его отпустить.

— Но куда его деть «хуууу»? В лечебницу для хроников? Ты забываешь, Питер, Дайкс — талантливый шимпанзе, он достоин того, чтобы мы попытались его спасти. Я так тебе ткну пальцем — мы обязаны либо помочь Саймону восстановить подавленное, но не утраченное сознание того, что он шимпанзе, либо же научить его приспосабливаться к реальному миру, хотя бы он и продолжал смотреть на него сквозь очки своего извращенного психоза.