Людмила Третьякова - Красавицы не умирают

• Название: Красавицы не умирают
• Автор: Людмила Третьякова
• Издательство: Изограф ЭКСМО_ПРЕСС
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2000
• ISBN: 5-87113-083-6

«Красавицы не умирают»... Эта книга Людмилы Тре­тьяковой, как и первая — «Российские богини», посвяще­на женщинам. Трудные судьбы прекрасных дам убежда­ют: умение оставаться сильными перед неизбежными ис­пытаниями, решимость, с которой они ищут свое счастье, пригодились им гораздо больше, чем их прославленная красота. Их имена и образы возникают из прошлого внезапно. Свиданье с ними кажется невозможным, но так или иначе оно случается. Библиотечные полки, сцена, кино­фильмы, стихи, музеи, города и улицы, хранящие легенды, учебники, биографии великих людей — оттуда они приходят к нам и надолго остаются в памяти.

---

Генерал, предполагавший выдать замуж сначала стар­шую, отказал Ковалевскому. Сестры, решив, что такой си­туацией все равно надо воспользоваться, рискнули идти до конца.

...В доме ждали гостей. Повара хлопотали на кухне. Генеральша вернулась с покупками: букетами цветов для украшения стола и новыми нотами для рояля. Прислуга занималась платьями для барышень. Те же, воспользовав­шись тем, что отец в клубе и до них никому нет дела, за­крылись у себя в комнате. И вот осторожно, стараясь ни с кем не встретиться, Соня в пальто и шляпе спустилась вниз в прихожую и выскользнула за дверь. Анюта, про­вожавшая ее, беззвучно закрыла замок. До самых сумерек она просидела у себя в комнате и вышла, переодевшись в нарядное светло-голубое платье, когда должны были съезжаться гости.

—     Хороша, Анюточка, душа моя, прелесть, — восхи­щалась мать. — А где же Софочка?

—     Она... она вышла, — запинаясь ответила Анюта.

—     Куда? С кем?

Лакей принес записку: «Папа, прости меня, я у Вла­димира. Прошу тебя не противиться больше моему браку».

...Соня постучала в дверь, и та немедленно открылась. Видно было, что ее ждали. В комнате находились Влади­мир и их друзья. Они бросились к девушке: «Ну как? Ну что, Соня?» Везде лежали книги, и, сбросив их с одного из стульев, ее усадили. «Да что рассказывать? Надо ждать...» Шумел самовар, но чай пить не сели. Очень скоро через незатворенную дверь послышались быстрые шаги. Они приближались, и сжавшейся Соне казалось, что сейчас раздастся удар грома. Она вскинула голову: в про­еме двери, облокотившись о косяк, тяжело дыша и при­жимая руку к боку, стоял генерал Круковский...

Домой они вернулись вместе с Владимиром Ковалев­ским. Генерал извинился перед гостями и произнес:

— Позвольте мне представить вам жениха моей доче­ри Софьи...

Голос его дрогнул.

Круковские перебрались в Палибино, где решили сыг­рать свадьбу. Владимир Онуфриевич писал Соне письма, которые невольно заставляют усомниться — только ли пе­редовые убеждения подвигнули его на фиктивное женихов­ство? «Вот уже целая вечность, как мы расстались, мой милый, чудный друг, и я опять начинаю считать дни, ко­торые остались до нового свидания. ...Прежде всего я принялся в городе за отыскивание квартиры... Комнаты у нас страсть какие высокие и светлые до крайности». Он рисует план их семейного гнездышка из пяти комнат. От­ветные письма Сони в меру веселы, полны палибинских новостей. Анна занимает в них большое место. «Невеста» как бы лишний раз напоминает об их тайном договоре, единении с целью, которая исключает всякий намек на ин­тимность, личные чувства. Ковалевского постоянно назы­вает «братом», а себя «сестрой».

В сентябре 1868 года Софья обвенчалась с Владими­ром Онуфриевичем в палибинской церкви.

                                                 Софья Васильевна Ковалевская

Дрогнула ли ее душа, когда, стоя перед алтарем, она давала свою лжеклятву? Или посеянные Анной семена да­ли всходы, подтвердив уверенность — «там» ничего нет?.. Трудно ответить на этот вопрос. Но быть может, не слу­чайно, довольно детально рассказывая о перипетиях своей жизни ближайшей подруге А.К.Леффлер, написавшей биографию Ковалевской, Софья Васильевна не вспоминала ликующие звуки «аллилуйя» под сводами палибинской церкви. Что ни говори, какой возвышенной целью ни оправдывай это «лжевенчание», у Ковалевской, натуры впечатлительной до нервности, неизбежно должно было появиться чувство душевного дискомфорта. Да и могла ли существовать такая идея, в угоду которой восемнадцатилетняя девушка в венчальном платье не пожалела бы о том, что стоит под руку с малознакомым нелюбимым че­ловеком? Добро бы, мы имели дело с циничной, много­опытной особой, давным-давно научившейся держать в уз­де сердце и душу. Но как могла на это решиться юная, романтическая Соня, с ее рано проснувшейся женствен­ностью, жаждой любви и ласки, обостренным вниманием к красивым, как дядюшка, или значительным, как Достоев­ский, мужчинам? Загадка.

                                                               * * *

История прорыва русских женщин в университеты весьма драматична. Справедливости ради надо сказать, что авторитетная мужская научная и общественная плеяда их поддержала. Среди таковых были Д.И.Менделеев, И.М.Сеченов, А.Н.Бекетов, А.М.Бутлеров, И.И.Меч­ников и другие.

В.В.Розанов, о котором говорили, что, когда он умрет, «русские женщины поставят ему памятник» в благодарность за его любовь к ним, был ярым противни­ком женского образования. Человек, чье философское творчество проникнуто обожествлением женщины, мыс­литель, первый восставший против трактовки плотской любви как греховной, в вопросе, пускать женщину в уни­верситет или нет, был полностью солидарен с генералом Круковским.

Так же, как и он, с беспредельной горечью, в бессиль­ной тоске, Розанов наблюдает, как его божество ринулось навстречу иной жизни, «сбрасывая с себя запястья, коль­ца, обстригая красоту свою — волосы, марая руки, лицо в трупной вони анатомических театров...».

Но Василий Васильевич не винит женщину. Без ма­лейшего сомнения указывает он на причину этого несчастья — мужчину. Прекрасная Ева в ее бегстве из до­ма, как считает Розанов, — это жертва мужчины, изме­нившего коренным чертам своей природы.

«Он разучился быть покровителем и вождем» — вот приговор философа сильному полу. Мужчина «потерял ин­стинкт правильной к женщине любви», любви, в которой мысли о равенстве, сотрудничестве, товариществе, парт­нерстве дики и неуместны. Потому что женщина — это Женщина, а мужчина — это Мужчина. И вот, рассужда­ет Розанов, поняв, что мужчина добровольно сложил с се­бя обязанности покровителя и вождя, женщина «покорно, без рассуждений, приняла новое требование. Она взялась за книгу, потянулась к скальпелю...».

Розанов язвит в адрес тех, для кого вериги мужского превосходства оказались слишком тяжелыми и кто заменил их на гораздо более необременительное — на отношение к женщине как к равноправному партнеру. Добролюбова, Писарева, Щелгунова, Стасова и прочих, как он выра­жается, «хлопотунов около «женского вопроса», он считает аномалиями, носителями «немужского». Этот дефект ощу­щают прежде всего сами женщины. Вот почему им так легко было стать «другом и товарищем» такому мужчи­не — «они не чувствовали того неудержимого влечения, которое покоряет женщину, к инстинктам и чертам сильно выраженной мужской природы».

Наверняка во всем этом есть какая-то своя, словно крючком резко вытянутая на свет Божий, правда. Однако нельзя забывать, что время диктует свое, капитализация России, наметившаяся с 30-х годов XIX века и вошедшая в свою развитую фазу к 60-м годам, расцвет науки, до­стижения в этой области, естественно, должны были на­толкнуть на мысль, что отсутствие профессионального обу­чения служит ей тормозом.

Разумеется, в те годы большинство женщин по-прежнему предпочитали семейный очаг университетской аудитории. Смелость переступить черту, отречься от заве­денного веками — это всегда удел немногих. «Вообще женское развитие — тайна, — писал А.И.Герцен. — Все ничего, наряды да танцы, шаловливое злословие и чтение романов, глазки и слезы — и вдруг является гигантская воля, зрелая мысль, колоссальный ум. Девочка, увлеченная страстями, исчезла — перед вами Теруань де Меркур, красавица-трибун, потрясающая народные массы, княгиня Дашкова восемнадцати лет с саблей в руках среди кра­мольной толпы солдат».

Ковалевская с ее гениальной одаренностью — тоже из ряда вон...

Няня хлопотала возле Сони, собиравшейся в Петер­бург. По правде, старушка, сильно одряхлев, была плохой помощницей, она и сама понимала это. Поэтому, посуе­тившись без толку, садилась в уголок. Ей хотелось быть возле своей любимицы. Няня то утыкалась в платок, при­читая, что им с Соней больше не свидеться, то, вытерев слезы, сердито выговаривала ей:

—     И что же ты, ясонька, такого некрасивого себе вы­брала? Сама-то какая пригожая, картинка ты моя. А муж? Ох, невидный из себя мужчина. Молодой, и уж тебе и стекла на глазах. Папенька ваш не в пример старше будет, а ведь герой героем перед ним.

Соня неожиданно для себя всякий раз, как нянюшка затрагивала эту тему, расстраивалась. Старушка замечала это и примирительно говорила:

—       Красота, однако, ежели рассудить, дело десятое. Мужик добрый должен быть, не обижать... Кажись, твой нраву мягкого. Говорит так тихо, ласково. А, касаточка моя? Ну да, ну да, разве сразу спознаешь, за несколько деньков-то?

Соня, не отрываясь от сборов, машинально повторяла в который раз, что Владимир хороший, добрый и пусть няня не волнуется. Ей хотелось поскорей уехать. Жизнь под пристальным взглядом, каким смотрят на новобрачных, угнетала ее. Как ни убеждала Анюта, Соне все казалось, что они с Ковалевским выглядят ненатурально. Молодо­жены, наверное, должны вести себя иначе. Соня уставала от своей роли и старалась как можно чаще уходить с Вла­димиром из дома. Они бродили по окрестностям, которые, разукрашенные сентябрем, были чудно красивы.