Людмила Третьякова - Красавицы не умирают

• Название: Красавицы не умирают
• Автор: Людмила Третьякова
• Издательство: Изограф ЭКСМО_ПРЕСС
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2000
• ISBN: 5-87113-083-6

«Красавицы не умирают»... Эта книга Людмилы Тре­тьяковой, как и первая — «Российские богини», посвяще­на женщинам. Трудные судьбы прекрасных дам убежда­ют: умение оставаться сильными перед неизбежными ис­пытаниями, решимость, с которой они ищут свое счастье, пригодились им гораздо больше, чем их прославленная красота. Их имена и образы возникают из прошлого внезапно. Свиданье с ними кажется невозможным, но так или иначе оно случается. Библиотечные полки, сцена, кино­фильмы, стихи, музеи, города и улицы, хранящие легенды, учебники, биографии великих людей — оттуда они приходят к нам и надолго остаются в памяти.

---

История, случившаяся в доме Елениной кормилицы, имела счастливый конец. Жених девушки, которую хотели похитить, поторопился со свадьбой, и через пять дней они обвенчались.

Вскоре после этого случая Елене, которой привольно жилось у добрых людей в горном селении, пришлось с ними прощаться. Князь Орбелиани затребовал ее к себе. Слез-то было! Еле оторвали Елену от кормилицы и на­званых сестер. «Провожатый был, видно, деревяшка, — вспоминала Щепкина. — Начал меня разными сластями унимать. Я его толкнула, сказавши: «Не хочу!» Броси­лась в подушки, плакала, плакала и не опомнилась, как заснула...»

                                                       * * *

Начались странствия с места на место, из Анапы в Моз­док, из Моздока в Польшу. Здесь Орбелиани передал девочку князю Салагову. Неясно, почему так вышло... Можно думать, что слишком резвый ребенок утомил же­ну Орбелиани. Салагов отослал девочку в Новгород, к своей супруге. С появлением воспитанницы у той не было отбоя от гостей: всем хотелось взглянуть на турчаночку.

—      Алена, поди сюда!.. — звала княгиня воспитан­ницу.

Та выходила в турецком наряде, специально для нее сшитом: кафтанчик из полосатой материи, голубые атлас­ные шаровары. Розовая рубашка была перехвачена широ­ким поясом с пряжкой. На голове девочки красовалась красная шапочка, вышитая серебром.

К Алене относились хорошо, но того приволья, что у кормилицы, здесь не было. К тому же озорнице не раз доводилось выводить из себя своих благодетелей. Салаговы старались приструнить воспитанницу, но наткнулись на характер ершистый и самостоятельный.

Однажды Алена увидела, как княгиня за какую-то провинность высекла дочь, а та у нее поцеловала руку.

—     За что ты руку целовала? — озадаченно спросила Алена.

—    За то, что маменька меня уму-разуму учит... — от­вечала девочка.

—  Я этого никогда не сделаю, — решительно тряхну­ла черноволосой головкой Алена. — Чтобы руку целовать за то, что высекли?!

Девочка оказалась очень смышленой, легко выучилась читать, считать, но всего более удивительно то, что она очень рано научилась отличать дурное от хорошего. Ее пробовали подсылать в людскую, чтобы узнать, какие разговоры идут о хозяевах, но это вызывало у Алены про­тест: «Я не сродна была на это... Я всегда это считала низким для меня...»

Безыскусственно и искренне, самыми простыми слова­ми описывает Щепкина таинственный процесс пробужде­ния женственности, ту неуловимую пору, когда кокон пре­вращается в бабочку.

В Туле, куда перевели полк Салагова, хорошенькая, как кукла, турчанка оказалась в центре внимания на местных балах и обедах. Гусары-усачи говорили ей: «Поцелуй!» — и дарили конфеты.

Алене очень хотелось выглядеть взрослой барышней. Она упросила княгиню купить ей туфельки на каблуках, стала вертеться у зеркала и однажды, желая стать еще пригожее, остригла себе ресницы, за что чуть было ее не выпороли. На ночь, подсмотрев, как это делает княгиня, натерлась кислым молоком.

«Все проказы мои тем не кончились, — вспоминала Елена Дмитриевна. — Нет, тем не унялась. Мне очень нравилось, что напереди у всех женщин хорошо, я давай и себе устраивать так же... Напихала себе оба чулка за па­зуху и старалась, чтобы возвышение было выше. Я почти оба чулка на одну сторону запихала и сделала себя кри­вой, но была очень довольна. Прихожу к княгине и стою возле нее, она смотрит на меня и сейчас заметила и гово­рит: «Что это?.. Посмотри, мать моя, что она себе за па­зуху наклала!»

Как иногда шутят с красивыми девочками, Алене го­ворили, что один человек хочет жениться на ней — только, мол, у господ разрешенье получит. На это Алена важ­но отвечала:

—     Пусть прежде спросит, пойду ли я за него. Меня никто принудить не может. Я турчанка и вольная.

—    Ишь, какая гордая... — смеялись в людской.

—     Конечно, я за господского человека не выйду ни­когда!

Где семилетке, только что молочные зубы поте­рявшей, знать, что будет годков так через двенадцать? А ведь выйдет за господского, за крепостного, ничего не убоится... Но я еще не рассказала, какие таланты откры­вались в турчаночке, уже перестававшей быть озорной малышкой.

                                                      * * *

К одиннадцати годам девочке снова пришлось поменять крышу над головой — Салаговы отдали Алену в офицер­скую семью Чаликовых. Однажды к ним пришла сосед­ская девушка в нарядной кофточке. Алена быстро сообра­зила, как надо сделать выкройку, и, к всеобщему удивле­нию, сшила кофточку, не хуже заправской портнихи. Руки у девочки оказались золотые: она научилась прекрасно вышивать, и гусары сулили ей 25 рублей, чтобы она им золотом да серебром расшила двуглавых орлов на офицер­ских сумках.

Разумеется, красивая девочка-подросток притягивала к себе пылкие взоры офицеров, среди которых по воле судь­бы росла. И ее молодое сердечко не было вполне равно­душно ко вниманию удальцов в расшитых доломанах.

Пожалуй, лишь один из них, высокий, богатырского сложения, обросший густыми усами и бакенбардами, вну­шал ей ужас. Завидя его, Алена старалась поскорей удрать.

—     Куда? Вернись-ка, голубушка!.. — кричала ей вслед Чаликова.

—     Боюсь, страшный какой...

Слух о том дошел до офицера-богатыря.

—    Каково же! Меня она боится! Чем же я вам, Аленочка, страшен кажусь?

—    Да волосами очень уж обросли...

—    Что же делать? Так надобно для того, чтобы иных детей пужать! Но тебе, моя турчаночка, нечего бояться. Вот скоро я уеду, посиди хоть немножко с нами...

На прощанье великан просил девочку: «Вот теперь поцелуй меня, я уезжаю, и, может, мы никогда не уви­димся».

И правда, больше они не увиделись. А великан этот был один из самых прославленных русских генералов, ге­рой войны 1812 года Яков Петрович Кульнев. Храбрец и добрейшая душа, он пользовался любовью не только у се­бя, но и во вражеском стане. Шведы, зная о его рыцар­ском поведении по отношению к населению, избегали стрелять в него.

Кульнев героически погиб вскоре после начала войны с французами, не успев исполнить своей мечты, о которой как-то поведал брату: «...Не выходит у меня из головы поймать Бонапарте и принести его голову в жертву наи­первейшей красавице; не назови это химерою, ибо все на свете сотворено для прекрасного полу».

Браво, Кульнев! Жаль, что пригожая турчаночка не отгадала в вас тогда героя и рыцаря. Ей, молоденькой ду­рочке, был по сердцу другой...

                                                         * * *

Зачастил к Чаликовой гусар Лосев. Тогда мода пошла — мужчины стали носить сережку в одном ухе. Вот он и го­ворит Алениной покровительнице: мол, ухо проколол, нет ли сережки на короткое время. Чаликова ответила отка­зом, но обратилась к Алене: «Нет ли у тебя?» Девушка вспыхнула, вынула из уха сережку и протянула Лосеву.

 Через некоторое время Алена напомнила гусару о ней. А он шепнул ей на ухо: «Как сделаетесь моею, тогда и от­дам».

Стал Лосев осаждать Алену. Подослал к ней жену своего денщика.

—     Мой барин покоя не дает, просит вам сказать, что влюбился смертельно и желает на вас жениться. Да только такую молодую вас не отдадут, а потому просит он пове­рить ему. Уедете с ним в другую деревню и там повенчае­тесь. Так что передать барину?

Осторожная Алена, как ни ныло ее сердечко по бра­вому гусару, ответила решительно:

—    Я на это никогда не соглашусь. У меня есть благо­детельница. Пусть поговорит с ней. Коли даст она согла­сие — выйду. А увезти себя не позволю. Я наложницей быть ни у кого не соглашусь...

—     Ах вы, матушка, да сжальтесь, пропадет мой ба­рин-то. Он сказал, когда вы ему откажете, то он будет развратную жизнь вести, и пить, и гулять, и что вы буде­те всему виноваты... Сжальтесь...

Но Алена брови сдвинула:

—    Ступай, и больше я с тобой говорить не хочу. Ба­рину же своему передай — никогда на это не соглашусь ...

Однако где было девочке-подростку знать, какую ин­тригу затеял против нее Лосев: сказал Чаликовой, что, мол, дала слово уехать с ним. Крупный скандал вышел. Алена целый месяц оплакивала свою несчастную любовь. Гусар же искуситель, казалось, навсегда скрылся с ее го­ризонта.

И вот однажды сидит она со своей опекуншей в гости­ной у окна и видит, кто-то едет в санях, пьяный- препьяный. Песни поет. Чаликова присмотрелась, так и ахнула: «Это же Лосев! Что с ним сделалось, с бедным, как жаль его! Примерный был офицер, никогда не видела, чтобы он был пьян. Слава Богу, мужа нет...»

После истории с Лосевым Чаликов строго-настрого запретил своей жене пускать офицеров в детскую, где вместе с дочками хозяев жила и Алена.

Прошло некоторое время, и вот, когда Чаликовых до­ма не было, перед глазами Алены в ее комнате появился Лосев.

—     Как вы вошли сюда? — ужаснулась девушка.