Н. И. Сагарда - Лекции по патрологии I—IV века

• Название: Лекции по патрологии I—IV века
• Автор: Н. И. Сагарда
• Издательство: Издательский Совет Русской Православной Церкви
• Жанр: Религия
• Год: 2004
• ISBN: ISBN 5–94625–092–2

Вниманию читателей предлагаются «Лекции» знаменитого патролога, библеиста и библиографа, профессора Санкт–Петербургской духовной академии Николая Ивановича Сагарды (1870— 1942/43), охватывающие материал о святых отцах и церковных писателях I—IV веков. Издание осуществлено на основании уникальных источников — рукописи–автографа и авторизованной машинописи, прошедших неоднократную правку Н. И. Сагарды и наиболее полных по количеству рассмотренных персоналий и произведений. К несомненным достоинствам «Лекций» относятся продуманность плана, подробность изложения и взвешенность оценок.

В процессе подготовки к изданию книга прошла скрупулезное редактирование и была снабжена предисловиями, современным научным комментарием, необходимой русскоязычной библиографией и обширным справочным аппаратом. Она будет полезна не только студентам и преподавателям духовных школ, но также всем, кто интересуется святоотеческим наследием.

---

Но вообще с половины IV в. сведения о Послании Варнавы становятся довольно редкими. О нем ничего не говорит Афанасий Александрийский в своем 39 Пасхальном послании даже при перечислении книг, которые не вошли в канон, но отцами назначены для наставления оглашенных; нет упоминания о нем и в произведениях других церковных писателей IV и V вв., даже у Епифания Кипрского и у позднейших жизнеописателей ап. Варнавы. Впрочем, Анастасий Синаит (ум. 599) определенно указывает Послание Варнавы между 24 книгами, которые у него поставлены вне 60-ти канонических книг. В стихометрии патр. Никифора (ум. 828) Послание Варнавы помещено между όσα ι (γραφαΐ) της νέας (διαθήκης) άντιλέγονται[202].

В западной Церкви, кроме Иеронима, достоверным и весьма важным свидетелем знакомства с посланием является латинский перевод; в единственной известной нам рукописи этого перевода послание стоит перед Посланием ап. Иакова.

Исследование свидетельств древности о Послании Варнавы показывает, что во весь патриотический период нельзя указать ни одного голоса, который отвергал бы происхождение послания от ап. Варнавы. Если и были возражения, то только против принадлежности послания к новозаветному канону; а тот факт, что еще в IV в. послание заявляло притязание на каноническое достоинство, доказывает, что оно пользовалось высоким авторитетом; но происхождение этого уважения едва ли можно объяснить каким-либо другим предположением кроме того, что послание всегда мыслилось с именем выдающейся личности апостольского века. Правда, древнейшие свидетельства принадлежат писателям александрийской Церкви, голос которых не может быть отождествлен с преданием вселенской Церкви; но свидетельства Евсевия и Иеронима выводят нас за пределы этой Церкви, хотя мы и не можем указать, в каких еще местах послание пользовалось известностью и авторитетом. Если даже согласиться, что близкая связь Послания Варнавы с каноном ограничивалась одной Александрией и что Евсевий и Иероним причисляли его к άντιλέγόμνα и απόκρυφα только на основании авторитета древних александрийских учителей[203], то и в таком случае остается непонятным и до сих пор не выясненным, почему оно приписано ап. Варнаве, каким образом достигло авторитета в Церкви и как и почему оно лишено было потом своего места в непосредственной связи с каноном[204]. Свидетельства александрийцев настолько категоричны, что не допускают никаких перетолкований.

Таким образом, если бы не было иных, осложняющих дело, обстоятельств, то принадлежность послания ап. Варнаве на основании исторических свидетельств, которые вообще имеют преимущественное значение, должна быть признана в достаточной степени обоснованной. Ввиду этого тем настойчивее требует тщательной оценки отрицательное отношение к подлинности послания в новейшей патрологической литературе.

Основания для отрицательного решения вопроса о принадлежности послания ап. Варнаве преимущественно внутренние, т. е. заимствуются из содержания послания. Исторические свидетельства при этом явно не устраняются, игдаже в некоторой степени признается их значение, но их сила, с одной стороны, ослабляется указанием на принадлежность всех свидетелей к одной области (что, во всяком случае, спорно), а с другой стороны, примером «Климентин» и «Второго послания Климента Римского» стараются наглядно показать, что вся древность может ошибаться и что даже «единогласное свидетельство» древности не имеет решающей силы[205]. Но «сравнение — не доказательство», а вывод, сделанный без каких-либо ограничений, лишает почвы всякое историческое исследование о памятниках древнехристианской литературы. Кроме того, оно само по себе страдает некоторым преувеличением, так как игнорирует тот исторический факт, что до Евсевия не доказано определенного пользования «Вторым посланием Климента» и что только с V в. оно часто упоминается в церковной литературе, — следовательно, желательной параллели нет.

Из Многочисленных возражений, заимствуемых из содержания послания, которые выставлены были в прежнее время, теперь уже многие оставлены, а именно: а) различные неправильности естественно-исторические, например, что в теле зайца ежегодно происходит перемена, противная естеству всех прочих животных, что гиена ежегодно меняет свой пол и т. п.; б) неправильное указание на обрезание всех сирийцев, арабов и всех жрецов языческих; в) слишком свободное применение аллегории в изъяснении Ветхого Завета; г) неправильные указания относительно ветхозаветных обрядов.

Но естественно-исторические ошибки в древности были общим явлением, и нет оснований требовать, чтобы левит Варнава в этом отношении был выше своего времени. Также нет сомнения и в том, что для нынешних читателей, хорошо знакомых с рациональными методами научного критицизма, аллегория послания может казаться странной по своей чрезмерности и явной ненаучности[206]; но в то время, когда господствовало увлечение мистическими изъяснениями, применение аллегорического метода могло казаться выражением глубокой мудрости. И для объяснения аллегоризма послания нет нужды непременно прикреплять его к александрийской почве, так как применение аллегоризма широко распространено было в Малой Азии, Сирии и Палестине, — естественно предположить его влияние и на Кипре, родине Варнавы, в особенности ввиду того, что аллегоризм имел основание в самом существе Ветхого Завета — сени грядущего.

Утверждение автора послания относительно обрезания сирийцев, аравитян и языческих жрецов, правда, несколько преувеличено, однако не может считаться совершенно безосновательным. Наконец, мнимо неправильное сообщение относительно ветхозаветных обрядов в настоящее время признано, напротив, совершенно правильным[207], почему в этом пункте можно находить даже подтверждение того взгляда, что послание написано лицом, близко знакомым с ветхозаветным ритуалом, каким был Варнава, по происхождению левит.

Ввиду этого, в настоящее время противниками происхождения послания от Варнавы выдвигаются главным образом два возражения, которым придается весьма существенное значение: 1) положение, какое автор послания занял по отношению к Ветхому Завету, и 2) тот факт, что послание, приписываемое апостолу Варнаве, не нашло места в каноне новозаветных книг.

1) Взгляд писателя послания на Ветхий Завет, говорят, стоит в вопиющем противоречии с учением апостолов и даже ап. Павла, самым решительным образом восстававшего против притязаний иудействующих; все они признавали в Ветхом Завете, в его жертвах и обрядах действительное, хотя и временное только, Божественное установление. Между тем автор послания видит в обрезании обольщение злого духа, богослужение иудейское ставит почти на одну линию с языческим («ибо почти как язычники» (σχεδόν γαρ ώς τα 'έθνη), иудеи чтили Бога в своем храме; cap. 16[.2]), в буквальном исполнении ветхозаветных установлений видит проявление человеческого неразумия, нарушение и искажение заповедей Божиих, утверждает, что иудеи никогда не состояли в Завете с Богом и т. д. Такие речи не могут быть вложены в уста ап. Варнавы, и он не может быть автором послания.

Против этих возражений необходимо прежде всего отметить, что противники подлинности послания заметно усиливают резкость выражений писателя, вырывая их из той связи с ветхозаветными пророчествами, в какую они поставлены им: он в изобилии приводит места из Ветхого Завета, направленные против исключительно плотского понимания ветхозаветного закона и его установлений, и почти все свои заключения относительно разных пунктов учения представляет как вывод из этих, авторитетных для него и для читателей, положений. Он хочет сообщить истинный гносис относительно Ветхого Завета, понимание истинной природы его. В целом ряде типологических изъяснений, часто странных, он стремится показать, как Ветхий Завет был прообразом Христа, Его страданий, христианских установлений. Но он не доходит до прямого утверждения, что предписания закона никогда не должны были исполняться в их буквальном смысле, что иудеи решительно не были в Завете с Богом, что установление обрезания плоти было делом диавола и проч. Чрезвычайный аллегоризм, господствующий во всем послании, не позволяет придавать исключительного значения его букве. И действительно, автор находит прообразы Христа во многих таких обрядовых действиях, которые совершали иудейские священники (например, 7.3—11); следовательно, он предполагает, что по воле Бога, установившего эти прообразы, определяющие их законы должны быть соблюдены по их буквальному смыслу Он упрекает иудеев в том, что они исполняли свой культ чисто материально, не умея возвыситься до духовного и прообразовательного смысла, который он заключал в себе и который Бог положил в основу Своих законов. Далее, не восхваляет ли он тех, которые, соблюдая ритуальные предписания по букве, освящали эти действия точным пониманием их высшего значения (9.7; 10.10)? Если в 14 главе он утверждает, что одни только христиане, а не иудеи, получили Божественный Завет, то для доказательства этого положения он приводит исключительно пророчества, провозглашающие, что Мессия будет светом народов, что Он избавит от мрака и откроет очи слепым. Очевидно, этим он хочет сказать, что иудеи не получили Завета в том смысле, что они не постигли истинной природы его. То же должно сказать и относительно обрезания: если иудеи придавали исключительное значение обрезанию плоти, то они были ослеплены злым духом. Таким образом, под иудеями разумеются служащие одной букве, с отрицанием духовного смысла закона, а самый Ветхий Завет оценивается с современной автору точки зрения, насколько он может иметь значение для христиан, почему и ветхозаветные праведники причисляются к «нам» — христианам. С этой точки зрения понятно, что в послании не указывается назначения Ветхого Завета быть пестуном во Христа, как у ап. Павла (хотя оно само собой предполагается, так как весь Ветхий Завет объявляется сплошь христианским), а выдвигается назначение его исполнить меру грехов беззаконников.