А. И. Клибанов - Духовная культура средневековой Руси

• Название: Духовная культура средневековой Руси
• Автор: А. И. Клибанов
• Издательство: Аспект Пресс
• Жанр: Религия
• Год: 1996

Книга состоит из очерков, посвященных различным сторонам духовной жизни Руси XIV‑XVI вв. На основе уникальных источников делается попытка раскрыть внутренний мир человека тех далеких времен, показать развитие представлений о справедливости, об идеальном государстве, о месте человеческой личности в мире. А. И. Клибанов — известнейший специалист по истории русской общественной мысли. Данной книге суждено было стать последней работой ученого.

Предназначается для преподавателей и студентов гуманитарных вузов, всех интересующихся прошлым России и ее культурой.

---

Соответствующий рассказ, как и следовало ожидать, имеет идейную нагрузку: служит прославлению прозорливости святого. Но это не должно заслонять другой стороны рассказа, в свою очередь имеющей идейную нагрузку: любовное отношение к животному как представителю «меньшой братии» человека. Служила ли эта «другая сторона» своего рода ключом к сердцу простолюдина, неравнодушного к животному миру, чтобы вызвать его доверие к святости подвижника? Наиболее вероятно, что в данном, и во всех других однородных примерах святые и крестьяне говорили на одном и том же языке: если от крестьянина требовалось доверие к святому, то и святой должен был разделять мир интересов, понятий, представлений, образов крестьянина.

Животные, какими они предстают в житиях, иногда наделялись большей благочестивостью, чем их хозяева. У какого‑то поселянина пропал мерин. Поселянин, как и упоминавшийся выше крестьянин Симеон из жития Никандра, скорбел об утрате. Но этот поселянин, видимо, был побогаче Симеона или же очень привязан к животному. Во всяком случае он пообещал отдать мерина в дар Соловецкому монастырю, лишь только бы сыскался. Чудо не замедлило свершиться: мерин в тот же вечер вернулся к хозяину. Поселянин пожалел о скоропалительном обещании, однако и нарушать его не хотел. В то время село посетил соловецкий игумен Алексей. Поселянин предложил ему вместо лошади деньги. Тут мерин и показал благочестивую прыть: вырвался из рук, побежал: «И не вниде ни во един двор, но идеже игумен Соловецкаго монастыря обитая, ту и прибеже, и скоро вниде и ста с монастырскими конями при яслех». Следует сентенция: «Аще и нехотящим нам, но Бог сия приводит, и бессловесный сей скот сам собою хощет служити во обители преподобных»[166]. Правомерно видеть в этом рассказе назидание, целью которого являлось преумножение монастырского богатства. Это не отменяет убедительности сентенции для «поселян», на движимую собственность которых взирали монастырские власти: наличие элемента благочестия и у «бессловесного скота». В свою очередь приведенный рассказ содержит и живую зарисовку быта и нравов населения, повседневной прозы жизни, в которой неизменно могло найти место чудо.

Другая сходная ситуация: некий Федор, живший близ реки Онеги, решил обзавестись мерином: «случися жребя свое скопите, сиречь исхластити», но «оттоле жребя его начать болезновати, и отнюдь ухуждаше». Животное погибало: «и уже приблизися снедь псом и пьтицам быт и». В этой крайней обстановке Федор дал обет: «аще оздравеет жребя наше, дадим его в монастырь на службу братии». Чудо произошло: «и израсте конь добр и борз», но Федор (по наущению дьявола, как объясняется в житийном рассказе) заколебался и под нажимом неких детей боярских продал им коня. Последовало новое чудо: Федор тяжело заболел: «лице бо ему превратися назад и гортань скривися на едину страну». Федор погибал тяжелее, чем жеребец, которого неудачно оперировал. На утро Федор исполнил обет и «болезни в нем ни следа обретеся»®[167]. В этом случае подвергается испытанию благочестие не коня, а его хозяина. Но важно, в какой только обыденной обстановке ни происходит чудо. Условия чуда самые ординарные, как ординарны и его земные агенты — святые. Да и чудо манифестируется в зримых и наглядных материально–чувственных проявлениях. Чудесная кара, постигшая человека, не отдавшего лошади в монастырь: «лице бо ему превратися назад и гортань скривися на едину страну», — сделала его похожим на бесов, какими они изображаются в житийных повестях.

Болезни, от которых избавляют святые, обрисованы в том же круге воззрений — они и предельно отелеснены, и одновременно сверхъестественны, как порождение бесовских сил. Отелеснены и бесовские силы — бесы черны, мохнаты, уродливы, действуют с помощью «крючов» и веревок. И болезни, насылаемые ими на человека, предметны, зримы, имеют объемы — нечистые тела, внесенные нечистою силою.

Некая Мария, находившаяся при смерти от «чревной болезни», воззвала к Троице и помощи святого Трифона. К больной явились монахи–целители, держа нож, дабы разрезать ее утробу. Казалось, целители и нож могли быть представлены спиритуалистическими эквивалентами, что соответствовало бы христианским нормам. Но нет, иными были категории мышления как святых, так и их почитателей. Под стать представлениям о чудесных целителях, которые не могли обойтись без «ножа», оказалась и сама «болезнь». Она была не излечена, а извлечена: «И изъят болезнь ея, образом и твердостию подобно древу, и паки резаное зашиста, и поведе жене изъятыя болезни коснутися. Она же правая руки перстом коснуся, и на том персту ста вал, подобно огурцу»[168]. Целители сказали Марии: «Имей веру ко св. Троице и смиренных Трифона и Иону призывай», — и стали невидимы[169]. Под видом монахов и следует разуметь «смиренных Трифона и Иону», изъявших из чрева Марии «болезнь», подобную «древу», не забывших и наложить шов.

Другой пример. Некто Назарий обращается к святому с мольбой об исцелении. Святой просит: «Покажи ми недуга своего болезнь. Онже ему показа и не можеше срачицы своея отяти от телеса своего, прилепела бо бе к телеси его: и огради святый недуг крестообразно и отпусти его (Назария. — А К.) в келию свою». Святой проводит ночь в молении о Назарии, и тот «на утри же воста здрав бысть, недуг же его отпаде от тела его из срачицею вкупе, яко чешуя»[170]. Здесь то же самое представление о болезни, как и в случае с Мариею.

При таком понимании болезней и функций целителей вполне понятна дань, упорно приносимая человеком того времени волшебству. В сущности, субъект действия, его приемы и результаты понимались вполне однозначно, чтобы обращаться за помощью, смотря по обстоятельствам, и к святым, и к волхвам. Представления о взаимоотношениях между святыми и волхвами — тоже одна из показательных черт народной культуры.

Святые как целители, чтобы не уступать своим конкурентам, сами прибегали к приемам, мало чем отличавшимся от практики волшебства. Небезынтересно, что и волхвы, хотя и видели в святых соперников, все же в некоторых случаях признавали их «мастерство» и даже переадресовывали им недужных, не поддававшихся их влиянию пациентов. Это могло иметь место не иначе, как в условиях близости функций святых и волхвов, сходства приемов магических и, что посущественнее, народно- медицинских и психотерапевтических, а в целом при наличии точек соприкосновения между волхвами и святыми, если тех и других рассматривать в качестве культурно–исторических феноменов.

В одном из чудес святого Зосимы описано следующее: некто Никон, житель наволока Унежмы, на горе себе вмешался в распрю местных кудесников, «угодив» одному из них и оскорбив другого. Последний стал «бить кудеса» и призвал беса, поразившего болезнью Никона, да такой, что он «уже и живота отчаялся». Ничего не оставалось Никону, как обратиться к кудеснику, которому он «угоди». Кудесник оказался из благодарных, но, вникнув в дело, понял, что он не в силах помочь Никону: «Не мощно ми от тебе беса отвести, понеже предан еси самому сатане, да кости твоя на раздробление бесом». Во власти кудесника было лишь дать Никону месячную отсрочку от гибели. Но дал он Никону и совет: «Аще хощеши совершенно избыти от беса того, то поеди на Соловки к тамошнему старцу, а инако не можещи избыти от него, понеже сатане предан еси». Никон последовал совету кудесника, добрался до Соловков и лег у гроба святого Зосимы, где пробыл три часа. Чего только не натерпелся он за эти часы! В гробницу Зосимы «приидоша… множество бесов и начаша клокот велик творити, идеже аз (Никон. — А. К.) лежах, начаша стену надымати, хотяще„ мя восхитити отсюду; гласы страными устрашаху мя, овии же крючие поддевающе влечаху мя, кождо их поглотити мя хотяху»[171]. Живописный этот рассказ имеет счастливую развязку: святой исцеляет Никона. Оправдан, таким образом, и совет кудесника, трезво оценившего собственные возможности, и превосходящие силы святого.

В житийных повестях, где присутствует сюжет борьбы между святым и кудесником (волхвом, чародеем, жрецом), святой выступает как больший мастер одного и того же дела, благодаря чему торжествует над соперником.

В одной из повестей Волоколамского патерика содержится рассказ со ссылкой на Вассиана Санина, т. е. относящийся к концу XV в. В нем выступает поселянин («некий человек поселянин»), особенно почитавший святого Никиту и желавший получить его образ. Вассиан вступает в беседу с поселянином и слышит от него: «Господине отче, аз много времени болезнию одержим и всегда молящуся, и призывающего ми великаго мученика Никиту. И лежащу ми на одре, окно же открыто бе над главою моею и вси сущии со мной в храмине крепко спяху, един ж аз болезни ради не могии спати». За этим последовали чудесные и решающие для судьбы поселянина события. Но, чтобы оценить их, необходимо учитывать следующее: «Много же нудим бых от своих, иже призвати чародея в дом свой», однако поселянин был непреклонен и не к чародею, а к святому обратил свои надежду и призыв. Так вот, когда семья поселянина дружно спала, он «в нощи ж той слышах яко врата дому моего отверзошась. Воздвигже очи видех и се муж светел язде на коне. Приближися ко окну иже открыто над главою моею и рече ми: восстани и изыде ко мне… Аз же двигся и обретох себе здрава и изыдох ис храмины никому же слушавшу и поклонихся ему до земли». Но, по–видимому, в понятиях времени болезнь имела отношение во всех случаях к действиям темных сил. Они‑то и «входили» в человека под видом болезни, грозя ему не только смертью, а чем‑то похуже и после смерти. Ибо едва восстал с одра поселянин, как увидел «человека черна зело, меч огнен в руку его на коне борзо, яко птица прилете, и восхоте мене посещи», который был остановлен «светлым мужем». В рассказе о чудесах Зосимы кудесник советовал больному обратиться к святому. В рассказе Вассиана Санина святой (как выясняется, «светлый муж» и есть не кто иной, как святой Никита) рекомендует «черному зело человеку» (сатане или его ближайшему помощнику — бесу?) другие адреса, по которым он найдет поживу: «Светлый же он муж возбрани ему глаголя: не сего (т. е. не «поселянина». — А К.), но онсицу и онсицу (такого‑то и такого‑то. — А К.) во оной веси имя ей нарек, такоже и человеком имена, иже к чародеям ходиша»[172]. Каждому свое — святым принадлежат те, кто им молится, бесам те, кто молится чародеям.