Евгений Акельев - Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина

• Название: Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина
• Автор: Евгений Акельев
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: История
• Год: 2012
• ISBN: ISBN 978-5-235-03508-9

Ванька Каин — беглый дворовый, лихой вор, «московский сыщик», каторжник, фольклорный персонаж — стоит на первом месте в череде знаменитых отечественных уголовников. С кем вместе он совершал кражи и почему сдал властям бывших приятелей? Кого в XVIII веке называли вором и чем занимались в то время мошенники? Что отличает тогдашних преступников от их современных коллег? На эти вопросы отвечает книга кандидата исторических наук Евгения Акельева, написанная на основе архивных документов, запечатлевших результаты семилетней доносительской деятельности Каина. Её страницы пропитаны атмосферой преступного мира Москвы середины XVIII века, когда на Красной площади бурлила торговля, воры чистили карманы зевак и сбывали добычу держателям краденого, нищие и арестанты громко требовали милостыню, конвоиры вели задержанных в располагавшийся прямо у кремлевской стены Сыскной приказ — предок современного МУРа, а в Зарядье усадьбы знатных господ, притягивавшие воров, соседствовали с притонами, где обитали беглые, карманники, разбойники, скупщики краденого.

---

Иногда за мзду караульные офицеры отпускали арестантов в город даже без какой-либо определенной цели. Так, в 1737 году дежурный прапорщик Яков Зловидов отправил из Сыскного приказа «прогуляться» дворового человека Михаила Ординовского. Примечательно, что тот был вообще никак не закован и охранялся лишь одним караульным солдатом. Прапорщик потом утверждал, что он отпустил Ординовского «в дом помещика своего для взятья хлеба». Однако конвоировавший преступника караульный солдат Терентий Степанов так и не понял ни цели, ни конечного пункта прогулки: «…сего августа 18 числа, то есть в четверток, в обедни… по приказу… прапорщика Якова Васильева сына Зловидова послан для караулу колодника… которой отпущен был по приказу оного прапорщика… а для чего и куды имянно отпустил, о том он, Зловидов ему, Степанову, имянно не сказал».

Куда же отправилась эта парочка — незакованный арестант и караульный солдат? Терентий Степанов рассказал, что они сперва «пошли за Яузские вороты в Таганку для гуляния, и были в той Таганке часа с два, и потом с той Таганки пошли… за теми ж Яузскими вороты в приход церкви Всемилостивого Спаса, что словет в Гончарах, к нему, Степанову, на квартиру… и с ним, Ординовским… в той квартире ево обедали. И, пообедав… пошли в город на Красную площадь, и по полудни часу в другом оной Ординовский с ним, Степановым, пришли в Кремль на Потешной двор, а зачем ходили, того он, Степанов, не знает». Как видно, арестант и его конвоир за время этой прогулки успели подружиться. Но в конце концов Ординовский огорчил своего нового друга — скрылся от него в толпе[585].

Даже колодники, отпускаемые бесплатно для выполнения каких-то заданий (за водой или квасом, для выноса параши, за едой и пр.), не упускали возможность задержаться на свободе подольше, развеяться от мрачного тюремного быта, прогуляться по московским улицам или же зайти в кабак. Так, 22 марта 1740 года заключенные Семен Леонтьев и Василий Полетаев были отпущены с ушатом на Москву-реку за водой. Они были закованы в ножные кандалы, а при выпуске из казармы на них надели двушейную цепь и командировали для их сопровождения караульного солдата Федора Андреева сына Морозова. Чтобы добраться до места назначения, арестантам нужно было проделать всего несколько десятков шагов — немного пройти по Москворецкой улице, миновать Москворецкие ворота и спуститься к Москве-реке, что должно было потребовать никак не более четверти часа. Но колодники и охранявший их солдат не вернулись ни через полчаса, ни через час, ни даже через день. Лишь четыре дня спустя конвоир явился в Сыскной приказ один, без колодников, и рассказал о их похождениях:

«И те колодники, взяв ушат, с ним, Морозовым, пошли, и как они будут (так в рукописи. — Е.А.) близ Москворецких ворот, оные колодники показанной ушат в лавке поставили, которой тот ушат приказали смотреть той лавки лавочнику… а сами они… пошли за Москву-реку на Балчуг. И на том Балчуге, пришед на кабак… купили на три алтына вина, и выпили они, колодники, с ним, Морозовым, вместе. И выпив то вино, с означенного кабака сошед, и из них, колодников… Василий Полетаев стал ево, Морозова, просить, чтоб он за ними сходил к дяде ево, Полетаеву, в Новую Ладогу, что имеется в Новонемецкой слободе на Большом рынке, на фартину, которой де имеетца на той фартине целовальником… И по тем словам он, Морозов, с ними идти и обещался. И те де колодники на том Балчуге, наняв извощика, с ним… во оную Ладугу и поехали, в которую приехав, пришли на кабак. И на том кабаке оной Полетаев пришел к стойке и имеющемуся у продажи вина целовальнику, которого тот Полетаев называл дядею, просил вина. И тот де целовальник оному Полетаеву давал безденежно, и пили все вместе… И оные колодники… с того кабака сошед, наняли извощика, а куды, подлинно за пьянством сказать не упомнит, и сели с ним в сани, и поехали было с той фартины, и оные колодники с тех саней ево, Морозова, пьянова столкнули. И он де, Морозов, свалившись с тех саней, ночевал на улице, а оные колодники куды уехали, и ныне где сыскать, не знает»[586].

По договоренности с караульными некоторые подследственные имели возможность не только сходить в кабак, но также побывать у родственников и даже помыться в бане. Так, 3 июля 1749 года караульный капрал Михайла Тарасов отпустил Ивана Шевердяева, дворового человека Федосьи Петровой дочери Хрущевой, в «баню паритца» под караулом солдата Мины Ермолина, причем арестант был «без желез», то есть не закован в ручные или ножные кандалы. На допросе капрал объяснил свой поступок тем, что и ранее неоднократно отпускал Шевердяева в баню незакованного и под присмотром одного солдата, и заключенный всякий раз благополучно возвращался. Но на этот раз капрал поплатился за пренебрежение должностными инструкциями. Конвоир Ермолин рассказал, что колодник, выйдя из острога, попросил сводить его в дом его госпожи за Варварские ворота «для взятья рубахи». Они отправились к Ивановскому монастырю в дом полковницы Хрущевой, куда арестант зашел и через некоторое время вышел с чистым бельем вместе с еще двумя дворовыми, намеревавшимися пойти с ним вместе попариться. Вся компания прошествовала в баню на Яузе, где дворовые разделись и «на том банном дворе все обще парились». Ожидавший своего подопечного караульный в задумчивости прогуливался возле бани, а может быть, разговаривал с встреченным приятелем. Тем временем дворовые, «не сказався ему, Ермолину, оделись и побежали на вышеобъявленной помещицы своей двор, и он де Ермолин ис той бани побежал за ними… до того помещицы их двора, только догнать не мог, а на том дворе другие дворовые люди объявили ему, что оной Шевердяев после того, как пошел в баню, в дом помещицы их не бывал». Однако солдат утверждал, что «в то ж время показанного утеклеца Шевердяева видел сквозь решетчатые огородки в огороде{62}, только де в тот огород другие оной госпожи Хрущевой люди, которых тогда на том дворе было многолюдно, для поимки того колодника, тако ж и для докладу о той утечке к госпоже своей ево… не допустили»[587].

Отметим, что если отпущенные из Сыскного приказа арестанты совершали побег, ответственность почти всегда несли не дежурные офицеры или чиновники, по приказу которых те были отпущены, а охранявшие их караульные солдаты, допустившие побег.

Жены некоторых колодников старались снять угол вблизи от острога Сыскного приказа — в Зарядье или на Москворецкой улице, — чтобы ежедневно видеться с мужьями, передавать им чистую одежду и еду. 14 января 1748 года капрал Дмитрий Лобанов поймал возле острога жену одного из колодников. Капрал рапортовал, что «как он… ходил для осмотра караулов, и в то время он… у Большого острога у трубки усмотрел вышеписанную женку Катерину Владимирову и при ней пузырь с вином, которой подавала, завязав в платке… мужу своему Михайле Филимонову в трубку».

На допросе задержанная рассказала свою грустную историю, достойную пера романиста: «Катериною ее зовут Володимерова дочь. От роду ей осмнатцать лет. Отец де ее Володимер Иванов сын, прозвище не имеет, иноземец курляндской земли города Литавы (возможно, Митавы. — Е.А.) купец. И тому лет з десять она, Катерина, вывезена в Санкт-Петербург того ж города Литавы иноземкою Анною Ивановой дочерью, которая имелась при дворе блаженныя и вечно достояныя памяти государыни императрицы Анны Иоанновны камер-юнфором{63}. И жила она, Катерина, во дворце при оной иноземке года з два во услужении… И тому ныне осьмой год оная иноземка Иванова выдала ее, Катерину, замуж лейб-гвардии Семеновского полка за солдата Михайла Васильева сына Филимонова». Через год после свадьбы гвардеец за какое-то преступление «с вырезанием ноздрей послан был в ссылку в Сибирь». Вскоре он из ссылки сбежал и вернулся к жене. Супруги сперва тайно жили в Санкт-Петербурге, а потом в Москве. Ее муж регулярно «в ночные часы ходил незнаемо куды», а однажды и вовсе не вернулся. Поутру Катерина нашла его «содержащегося в полиции с поличною коробкой». Для расследования дела о краже Филимонова прислали в Сыскной приказ, но следствие затянулось более чем на два года. Между тем супруга подследственного сняла жилье возле острога — «близ Москворецких ворот в приходе церкви Всемилостивого Спаса, что словет Мокрого, той церкви у дьяка Михайла Тимофеева… в углу» за копейку в неделю. Зарабатывая на жизнь прядением «льняных петинок на продажу», она каждый день приносила мужу вещи и еду. Как обычно, 14 января женщина пришла к «трубке» Большого острога и подала супругу серый кафтан, а тот подал ей бычий пузырь и 24 копейки, «повелев» на эти деньги купить выпивки. Катерина отправилась на Каменный мост, где купила четверть ведра вина и перелила его в кувшин. Дома, «взяв воронку, чтоб того вина никто не видал, вышла в нужник и то вино из кувшина перелила в показанной пузырь». Обернув пузырь платком, женщина принесла его к острогу и хотела передать мужу через «трубку». «И в то время, усмотря ее караульный капрал… с тем вином поймав ее, Катерину, привел к стоящему на карауле у Сыскного приказа офицеру», — закончила свой невеселый рассказ жена сидельца.