Евгений Акельев - Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина

• Название: Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина
• Автор: Евгений Акельев
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: История
• Год: 2012
• ISBN: ISBN 978-5-235-03508-9

Ванька Каин — беглый дворовый, лихой вор, «московский сыщик», каторжник, фольклорный персонаж — стоит на первом месте в череде знаменитых отечественных уголовников. С кем вместе он совершал кражи и почему сдал властям бывших приятелей? Кого в XVIII веке называли вором и чем занимались в то время мошенники? Что отличает тогдашних преступников от их современных коллег? На эти вопросы отвечает книга кандидата исторических наук Евгения Акельева, написанная на основе архивных документов, запечатлевших результаты семилетней доносительской деятельности Каина. Её страницы пропитаны атмосферой преступного мира Москвы середины XVIII века, когда на Красной площади бурлила торговля, воры чистили карманы зевак и сбывали добычу держателям краденого, нищие и арестанты громко требовали милостыню, конвоиры вели задержанных в располагавшийся прямо у кремлевской стены Сыскной приказ — предок современного МУРа, а в Зарядье усадьбы знатных господ, притягивавшие воров, соседствовали с притонами, где обитали беглые, карманники, разбойники, скупщики краденого.

---

Каждая казарма была оснащена «парашей», которая, по-видимому, была отделена от главного помещения перегородкой. Хождение колодников в нужник часто не прекращалось до полуночи. Так, вышеупомянутый десятский Егор Костырев наутро после своего первого дежурства в казарме рассказал: «…будучи де он, Костырев, в той тюрьме с вечера и до полуночи не спал, и которые колодники ис той тюрьмы выхаживали к параше в другую полату, и он, Костырев, за теми колодниками смотрел, и по полуночи он, Костырев, лег спать для того, что де колодники в то время все поснули»[567].

Казармы Большого острога запирались только на ночь, после ежедневной переклички, а днем были открыты, и колодники могли выходить во двор.

Четырнадцатого декабря 1742 года во второй казарме Большого острога колодники Тимофей Бурдин и Иван Онятин вместе с тюремным старостой Александром Нееловым избили заключенного Алексея Беляева, а затем донесли, что тот якобы объявил за собой «слово и дело». Однако сам Беляев на допросе утверждал, что «слова и дела» не говорил, призывая в свидетели остальных арестантов. Тогда судьями и прокурором был произведен опрос всех сидельцев этой казармы с целью выяснить, где каждый из них находился в момент драки. Хотя многие могли сказать неправду, однако всё же их заявления очень важны для понимания специфики тюремного быта колодников Большого острога.

Итак, кроме участников инцидента в казарме на тот момент содержался 31 человек, но свое местонахождение во время потасовки в казарме вспомнил 21 сиделец, из которых лишь семеро в тот момент находились в своей казарме. Заключенный Федор Курочкин спал «на верху на нарах», поэтому драки не видел и ничего не слышал. Еще четверо ссору видели, но объявления «слова и дела» не слышали. Сам же Тимофей Иванов сын Бурдин показал: «…колодника Беляева как бил староста Неелов шелепом, то видел, а Беляев слово и дело сказывал ли, не слыхал». И лишь два свидетеля разыгравшегося побоища подтвердили, что действительно слышали объявление «слова и дела». Иван Михайлов сын Антипин «был в той же казарме на нарах» и видел, как «оной Беляев дрался с колодником Бурдиным, а Неелов бил ево, Беляева, шелепом» и в это время пострадавший «слово и дело за собою сказывал».

Но где же в этот зимний день находились остальные 14 колодников? Шесть человек в это время пребывали возле «острожной трубки» — отверстия в стене острога, специально проделанного для того, чтобы родственники, знакомые и просто жалостливые горожане могли передавать для заключенных деньги, пищу и одежду. Так, Яков Путилин показал, что он во время потасовки в казарме «был у трубки на часах для сбирания милостыни». Еще трое — Василий Сатин, Федор Зубков и Нестор Волынка — утверждали, что в тот момент находились в часовне (вспомним, что часовня была единственным отапливаемым помещением на территории Большого острога). Еще трое заключенных в тот момент сидели в соседней третьей казарме. Наконец, Антип Павлов «в то время в той казарме не был, а был во дворе», а Алексей Муховников «был взят в приказ»[568].

Как видим, часовня уступает в популярности «острожной трубке». «Трубка» имела в жизни всех заключенных огромное значение. Именно через нее осуществлялась связь колодников с вольным миром: сидельцы получали еду и одежду, а сами отдавали родственникам белье для стирки[569]. Тем же путем им подавали милостыню некоторые сердобольные прохожие. По инструкции вещи, передаваемые через отверстие в стене, должны были принимать караульные солдаты, после чего их обязан был осматривать караульный офицер. Пищу следовало «отведывать ему, унтер-офицеру, самому» из опасения, чтоб «в тех пищах отравы не подали». Затем хлеб, мясо и прочие продукты надлежало «разрезывать по частям и как возможно осматривать же, не имеется ль между тем каких инструментов, и ключей, и вина… понеже многие таковые явились, что вино принашивали, якобы квас, и под капустою, тако ж в трупке и между тыну острожного в щели подавали в пузырях… да им же, колодникам, по вымыслам их к утечкам приношены были в тряпье и отдаваны тайно пилы, зашитые в платье». Караульные, охранявшие острог с внешней стороны, должны были следить, чтобы «у трубки те податели не стояли б». Однако вряд ли это предписание соблюдалось. Из документов Сыскного приказа видно, что на посту у «трубки» стояли поочередно сами колодники[570], а другие постоянно толпились рядом с внутренней стороны стены, тогда как их родственники и податели милостыни — с внешней.

На стене острога висели запечатанные ящики для сбора милостыни. Распределение ее между заключенными происходило по воскресным дням. В соответствии с инструкцией эта процедура должна была происходить следующим образом: «А делить тою милостыню в Большом остроге при караульном обер-офицере, и во время того дележа в том остроге колодников запирать по тюрьмам всех, а к дележу… выпускать по одному человеку, и в то время за каждым человеком быть по одному караульному солдату, и во время того дележа за теми колодниками обер- или ундер-офицеру смотреть, чтоб шуму и драки у тех колодников и подозрительных поступок не было, и по разделении той милостыни означенных колодников разводить в прежние их места, где кто сидел, и по разводу в Большом остроге тюрьмы отпирать по-прежнему, а до разделу и по разделу как самому обер-офицеру, так и команде ево… от тех колодников денег ни под каким видом не брать и не требовать»[571].

Из дел Сыскного приказа видно, что многие колодники имели личные деньги, на которые они покупали себе квас и еду у харчевниц, ежедневно в определенное время допускавшихся в острог со всяким съестным[572]. Кстати говоря, регулярной раздачи еды в Сыскном приказе не было. В некоторых казармах сидельцы под началом тюремного старосты скидывались на ежедневную закупку каши (их называли «кашеядцы»). Видимо, эта практика становилась почвой для постоянных конфликтов между арестантами. Так, 14 декабря 1742 года во второй казарме Большого острога именно «кашеядцы», избив Алексея Беляева, отняли у него деньги, полученные им в милостыню[573].

Распитие спиртных напитков, несмотря на строгие запреты, было неотъемлемой частью повседневной жизни колодников Сыскного приказа. Об этом, в частности, свидетельствуют многочисленные дела об объявлении заключенными «государева слова и дела» в нетрезвом виде. Так, содержавшийся в пятой казарме Большого острога колодник Иван Черкас 26 марта 1740 года «сказывал за собою Ея Императорского Величества слово и дело», после чего был посажен под особый караул, а проспавшись, признался, что «слово и дело за собой сказывал ли, того он за пьянством не упомнит». Ночью 9 октября 1749 года крик «слово и дело!» раздался в четвертой казарме — и вновь из уст пьяного колодника, который затем на допросе показал: «…слово и дело сказывал ли, не упомнит, понеже был весьма пьян»[574].

Сами караульные солдаты и офицеры снабжали своих подопечных вином, неплохо на этом зарабатывая. Так, сидевший во второй казарме Большого острога Иван Квасников, который во время переклички 12 октября 1747 года оказался сильно пьяным, затеял драку с караульными солдатами, а затем объявил «слово и дело», на допросе рассказал: «…вино по просьбе ево, Квасникова, да колодника Алексея Вавилова принес им в острог имеющийся при Сыскном приказе барабанщик Данила Пушкарев, которого вина купил им на девять копеек, и оное вино он… с показанным Вавиловым выпили обще и стали быть пьяны». Барабанщик в приносе в острог выпивки не признался, а показал, что «оной Квасников дал ему для покупки вина девять копеек, на которые купя он, Данила, вина, выпил сам». На сей раз никакого взыскания не последовало. Но восемь дней спустя в застенок для пытки привели колодника Ивана Пестрикова, который при осмотре «явился весьма пьян» и после вопроса судей, кто ему достал вино, указал на того же Пушкарева. Караульного в тот же день вызвали в судейскую и строго допросили. Он вынужден был признаться, что «означенной Пестриков сего октября поутру, призвав ево… к трубке, и просил ево, чтоб он принес к нему вина, и подал ему денег девять копеек, которые он взял и купил того вина только без полушки на четыре копейки, которое ему, Пестрикову, и подал». Провинившегося барабанщика отослали из Сыскного приказа и отдали под военный суд. Но если таким наказанием и удалось напугать караульных солдат и офицеров, то совсем ненадолго. Содержавшийся в первой казарме колодник Никита Башкирев в 1749 году на допросе признался: «…он, Башкирев, слово и дело сказывал ли, того он… сказать не упомнит для того, что он сего апреля 19 дня был весьма пьян, а вина ему, Башкиреву, принес по просьбе ево на пять копеек и подал в трубку стоящий в Сыскном приказе караульной салдат, а как ему имя и отечество… не знает, и в лицо ево признать не может»[575].

Проносили в острог вино и сидельцы, которые ежедневно выпускались из острога для различных нужд. Так, в 1739 году из-за кувшина вина, принесенного одним из них, в остроге произошла драка. Сидевший во второй казарме участник потасовки Игнатий Сидоров так описал эту сцену: «…сего декабря 7 дня, как отпускали колодничьи связки по воду, и в то время содержащийся в том остроге второй казармы колодник Борис Никифоров по отпуску караульного сержанта Филиппа Кондратьева з десятским… для покупки щербы{61} отпущен был, и при выпуске… по просьбе той же казармы колодника Ивана Шветенка взял у него денег два алтына для покупки вина. И он, Никифоров, сходя для покупки… щербы и вина, пришед к острогу к передней трубке, и в тою трубку помянутое вино в малом кувшинчике подал ему, Игнатью, которое он принял, потому что в то время он, Игнатий, имелся по дневанью на часах… И в то время у той трубки прилучился быть первой казармы колодник Алексей Самарин, и то вино в том кувшине усмотря, стал у него, Игнатья, отнимать, и ухватился за кувшин, а он, Игнатий, тот кувшин держал за ручку, и между тем, отъемом, тот кувшин разорвали пополам, и тем вином оному Самарину залили кафтан и балахон»[576].