Евгений Акельев - Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина

• Название: Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина
• Автор: Евгений Акельев
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: История
• Год: 2012
• ISBN: ISBN 978-5-235-03508-9

Ванька Каин — беглый дворовый, лихой вор, «московский сыщик», каторжник, фольклорный персонаж — стоит на первом месте в череде знаменитых отечественных уголовников. С кем вместе он совершал кражи и почему сдал властям бывших приятелей? Кого в XVIII веке называли вором и чем занимались в то время мошенники? Что отличает тогдашних преступников от их современных коллег? На эти вопросы отвечает книга кандидата исторических наук Евгения Акельева, написанная на основе архивных документов, запечатлевших результаты семилетней доносительской деятельности Каина. Её страницы пропитаны атмосферой преступного мира Москвы середины XVIII века, когда на Красной площади бурлила торговля, воры чистили карманы зевак и сбывали добычу держателям краденого, нищие и арестанты громко требовали милостыню, конвоиры вели задержанных в располагавшийся прямо у кремлевской стены Сыскной приказ — предок современного МУРа, а в Зарядье усадьбы знатных господ, притягивавшие воров, соседствовали с притонами, где обитали беглые, карманники, разбойники, скупщики краденого.

---

Но и на дворе попа Ильи Елисеева облава на «товарищей» Каина ночью 28 декабря 1741 года не закончилась. Дойдя до Москворецких ворот и караульной будки, доноситель повел Петра Донского с солдатами направо, вдоль Китайгородской стены, мимо питейной лавки купца Кондратия Сидорова, в заброшенный дворик в углу между Китайгородской стеной и кремлевским рвом[150]. Московские обыватели издавна не любили это место. Так, еще в 1645 году протопоп Иоанн, которому девятью годами ранее оно было пожаловано, просил позволения переехать: «…позади, государь, моего дворишка грязь и болотина непроходная… погребенка выкопать нельзя, потому что место тесное и тиновато, а от городовой стены, где стоят мои воротишки, проход и проезд нужен, а от рыбного ряда и рыбников утесненье великое… и в пожарное время уйтить никуда не мочно»[151]. Если никто из законопослушных москвичей не хотел строить двор в столь низком, сыром и тесном месте, то для «мошенников» оно оказалось весьма подходящим: со всех сторон окруженное дворами, малозаметное, в самом центре города, к тому же вблизи от Китайгородской стены.

В XVI веке Китайгородскую стену строили качественно, по всем правилам тогдашней фортификационной науки, в расчете на быстро развивавшуюся артиллерию. Укрепления возвели невысокие, но мощные (толщиной до шести метров), а с их внутренней стороны были устроены печуры для установки тяжелых артиллерийских орудий. Спустя два столетия, когда стена уже потеряла свое оборонительное значение, обыватели стали использовать ее в других целях. Печуры забивались с уличной стороны досками или другим материалом и служили москвичам на протяжении XVIII–XX веков в качестве складских, торговых, хозяйственных и даже жилых помещений[152].

Когда солдаты, предводительствуемые протоколистом Петром Донским, оказались в темном заброшенном дворике, зажатом в углу между Москворецкими воротами, Москворецкой улицей, кремлевским рвом и Китайгородской стеной, Каин указал на одну из стенных печур, переделанную в «избу» (надо полагать, со стороны печуры была сооружена какая-то деревянная пристройка к стене). В ней были схвачены два человека: известный «мошенник», сорокалетний беглый солдат Алексей Иванов сын Соловьев, и сдававший ему жилье за плату хозяин, сорокалетний Степан Болховитинов. На допросе Болховитинов показал, что является купцом Басманной слободы, подушные деньги платит «во оную слободу погодно», «а пропитание имеет» от торговли на Красной площади железом, а также признался в том, что года три назад уже был осужден в Сыскном приказе «за прием под заклад краденой шубы». Можно предположить, что основным его занятием были скупка и перепродажа краденого[153].

При обыске в кармане Алексея Соловьева был обнаружен сложенный вчетверо лист бумаги. Развернув лист, Петр Донской увидел, что на нем рукой Соловьева написано «доношение… что он знает многих мошенников, и при том написан оным мошенником реэстр». На допросе в Сыскном приказе беглый солдат признался, что вот уже «ныне года три», как он, скрываясь в московских трущобах, занимался карманными кражами вместе с целой группой преступников, а затем с горечью поведал, что «об означенной своей вине и о показанных ворах он, Алексей, хотел объявить в Сыскном приказе и о том написал с реэстром доношение, токмо подать не успел» — Ванька Каин его опередил![154]

Это доношение было подшито в дело и также сохранилось. Грязный, засаленный, со следами складок лист бумаги — его как будто только вчера вытащили из кармана Алексея Соловьева. На нем светло-коричневыми чернилами, неровными крупными буквами, вкривь и вкось, написано:

«Доносит Казанского пехотного полку извощик Алексей Иванов сын Соловьев, а о чем, тому следуют пункты:

1.

Из оного полку был я от службы в укрывательстве, а сколько числом, о том значит в деле. А, пришет в Москву, жил я в Олексеевской слободе у посацкого человека, и знал я из воров, которые просили у меня, чтоб я промыслил им пистолет на разбойное дело, о которых доносил я Вашему Высоко Графскому Сиятельству, которые мною пойманы и в Сыскной приказ приведены и, по приводу, розысканы, и в розысках винились в разных разбоях, о чем значит в деле. А мне, нижеименованному, и поныне решения не учинено, токмо освобожден из Сыскнова приказу и доныне живу праз[д]но.

2.

Жив праз[д]но в Москве, усмотрел беглых салдат, драгун, матрос и праз[д]ноживущих, которые от службы и подушного окладу укрываются.

3.

Много разных чинов люди имеют за собой разкол, о которых именую роспись подам, а имено 607 человек.

4.

Много купечество праз[д]ноживущих, а другая и в подушном окладе, много женска полу, имеют купечество на… (часть рукописи утрачена. — Е.А.) и на Неглиной, однако ш, не боясь Божия страха, покупают краденое заведомо всякие вещи, в лакамство и в погибель приходят, а нас, шетающихся, х каторжно работе, но и к местной казне приводят к убыткам.

5.

Дабы высочайшим Вашего Императорского Величества указам повелено было по объявлению моему мною сыскивать»[155].

Доношение было адресовано московскому главнокомандующему графу Семену Андреевичу Салтыкову, к которому, как следует из самого документа и материалов допроса, однажды уже обращался Соловьев. Тот факт, что в реестре Соловьева фигурирует имя Ивана Каина, навело исследователей (вначале Г. В. Есипова, а затем и Е. В. Анисимова) на мысль о том, что Каин якобы знал о намерении Соловьева явиться в Сыскной приказ и решил его опередить[156]. Однако пристальный анализ следственного дела заставляет нас усомниться в основательности такого предположения. Ночью 28 декабря Каин повел солдат за Соловьевым в самом конце операции, когда уже был взят 31 человек, а в реестре Каина имя Соловьева вообще отсутствует. Иными словами, Каин вовсе не думал о своем нерасторопном коллеге, когда составлял доношение, а вспомнил о нем лишь тогда, когда не удалось поймать всех перечисленных в реестре «товарищей».

Тогда, может быть, наоборот, Соловьев знал об умысле Каина и писал свое доношение в надежде опередить его? Вряд ли может быть принято и это предположение, поскольку в реестре Соловьева имя Ивана Каина упоминается в самом конце списка, хотя именно оно должно было стоять в первых строках, если бы доношение действительно было спровоцировано намерением Каина явиться в Сыскной приказ. Скорее можно предположить, что оба документа были написаны независимо друг от друга.

Но при этом вне сомнений остается факт, что Каин и Соловьев принадлежали к одному кругу московских «мошенников»: они прекрасно знали друг друга, а списки их «товарищей» во многом совпадают. Можно предположить, что Алексей Соловьев, услышав в храме «милостивый манифест», глубоко задумался: если сейчас упустить случай, тогда, возможно придется до конца своих дней прозябать в жалкой печуре, в компании московских «мошенников» и торговцев краденым. Но он колебался дольше Каина: судя по всему, из его кармана вытащили черновой вариант документа, который автор намеревался переписать набело. Об этом говорит то, что реестр преступников, который следует за «доношением» и включает более восьмидесяти имен, составлен небрежно, некоторые прозвища написаны сокращенно, а после реестра следует текст, который, казалось бы, прямо не относится к содержанию документа. Это перечисление сворованного за последние дни имущества с указанием мест совершения краж (его мы рассмотрим ниже). Предположительно эти сведения решивший раскаяться преступник намеревался включить в чистовой вариант своего «повинного доношения».

На аресте обитателей печуры у Москворецких ворот операция по захвату «товарищей» доносителя Ивана Каина ночью 28 декабря 1741 года закончилась. В результате в Сыскной приказ были доставлены 33 подозреваемых — ровно столько, сколько было указано Каином в его реестре; правда, среди них оказались лишь четверо из тех, чьи имена были в нем названы.

«Явшейся доноситель»

На следующий день сыск преступников «по указыванию» доносителя Ивана Каина продолжился, но уже несколько в иной обстановке. Местом действия на этот раз выступила уже не ночная, а шумная, многолюдная торговая Москва. По «наказу» Сыскного приказа подканцелярист Дмитрий Аверкиев 29 декабря ходил с Каином и солдатами на Красную площадь и «взял» «по указыванью ево воров и мошенников, тако ж и торговок, которые покупали у него, Каина, и у товарыщев ево воровские пожитки и протчее» — всего 19 человек[157].

Благодаря некоторым протоколам допросов можно представить, что происходило в тот момент на Красной площади. Так, торговавшая «ветошьем» солдатская жена Дарья Богданова на допросе показала, что «как взяты были по показанию доносителя Ивана Каинова такие ж торговки, и то де она, Дарья, видя, и от страха с [Красной] площади побежала в ряды, и бывшие при том взятье салдаты, догнав ее, Дарью, поймали и привели в Сыскной приказ. А она, Дарья, воров и мошенников не знает и краденого ни у кого ничего не покупывала». Но при этом она призналась, что раньше однажды уже побывала в Сыскном приказе по обвинению в покупке краденого серебра и была наказана плетьми[158]. Неудивительно, что некоторые из пойманных, как сорокалетняя торговка солдатская жена Авдотья Афанасьева дочь, не признались ни в каких преступлениях («а у воров и машенников она, Авдотья, платков никаких заведомо и не заведомо не покупывала») — они могли быть схвачены по ошибке. Тем не менее и второй сыск оказался весьма продуктивным: в Сыскном приказе в этот день оказались восемь мужчин и одна женщина, которые на допросах повинились в различных «мошенничествах» и грабежах, а также пять женщин-торговок, признавшихся в покупке у «мошенников» «заведомо» краденых вещей[159].