Георгий Адамович - «Жаль, что Вы далеко»: Письма Г.В. Адамовича И.В. Чиннову (1952-1972)

• Название: «Жаль, что Вы далеко»: Письма Г.В. Адамовича И.В. Чиннову (1952-1972)
• Автор: Георгий Адамович
• Издательство: Библиотека-фонд "Русское зарубежье", Русский путь
• Жанр: Филология
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-85887-309-X

Внушительный корпус писем Адамовича к Чиннову (1909–1996) является еще одним весьма ценным источником для истории «парижской ноты» и эмигрантской литературы в целом.

Письма Адамовича Чиннову — это, в сущности, письма отца-основателя «парижской ноты» ее племяннику. Чиннов был адептом «ноты» лишь в самый ранний, парижский период. Перебравшись в Германию, на радиостанцию «Освобождение» (позже — «Свобода»), а затем уехав в США, он все чаще уходил от поэтики «ноты» в рискованные эксперименты.

Со второй половины 1960-х гг. в письмах Адамовича появляются нотки несогласия с устремлениями Чиннова, и он деликатно, но настойчиво пишет о своем устойчивом неприятии новаторства ради новаторства. Чиннов же чем дальше, тем больше продолжает экспериментировать, все отдаляясь от поэтики «парижской ноты». Адамович, продолжая высоко оценивать его как поэта и «мэтра», все чаще хвалит его «вообще», все реже отмечает у него целые понравившиеся стихотворения, предпочитая говорить об отдельных строчках.

Для Чиннова годы переписки — начало нового периода в жизни и творчестве, а для Адамовича — своего рода подведение итогов, завершающая глава недолгой истории «парижской ноты».

Из книги: «Если чудо вообще возможно за границей…»: Эпоха 1950 гг. в переписке русских литераторов-эмигрантов. М., 2008. С. 11–96.

---

Сборник стихов должен был выйти к концу года[221]. Но Ранит[222] (Yale), который за это дело взялся и хочет написать предисловие (или, кажется, послесловие), медлит, тянет и до сих пор ничего не написал[223]. Я его не тороплю, т. к. торопить и нет причин. Вероятно, к лету книжка все-таки выйдет. «На Западе» войдет в нее частично[224]. Там очень много дряни, и я постарался выбрать то, что не совсем дрянь или дрянь «не на все сто», как выражаются в СССР.

Очень рад, что Вы выпускаете новую книгу. «Мне время тлеть, тебе — цвести»[225], и не только в жизненном смысле, а непоэтическом. Ваши стихи в «Н<овом> ж<урнале>» (№ 80)[226] — прелестны чем-то неуловимонеуловимым, что мне и не снилось. Особенно первое. Я понимаю, что Вы, — как тоже говорят в СССР, — «ломаете форму», Вам это к лицу, и это вообще нужно, в пределах и с оглядкой (т. е. не сломать бы того, что после ломки не выпрямится). Но я настроен консервативно и ничего «искать» не хочу. По крайней мере, внешне. Была чья-то идиотская статья в газете о «необходимости новаторства». Читали Вы или нет? У Вас, по крайней мере, новаторство хорошо тем, что концы его спрятаны в воду. Иначе это нестерпимо.

О Гингере еще не написал[227]. У меня было очень много дела (в частности — Мюнхен, для денег), я все запустил. Хомяков угрожает, что поздно. Но на днях напишу, только едва ли так, как надо бы. Очень жаль.

Советские поэты. Я их видел в частном доме[228]. Долго разговаривал с Твардовским, умным, но каким-то плоским. Очаровал меня Кирсанов, да и стихи его, из всех приезжавших, самые лучшие.

Ну вот, дорогой Игорь Владимирович, это все пустяки, а как «за жизнь»? Мне написал Иваск, что у него умерла мать, и письмо какое-то растерянное. Я за него встревожился. Когда я о нем думаю, то вспоминаю то, что Блок когда-то говорил Кузмину, на вечере, уже после революции: что-то в том смысле, что «мне страшно за вас в этом грубом и жестоком мире»[229]. Иваск действительно цветок, одуванчик, и за него может стать страшно. Это между нами, не для передачи.

До свидания, дорогой Игорь Владимирович. Скоро праздники, Новый год. От души желаю Вам успехов («творческих»), благополучия и чтобы и Вам в нашем мире не было очень страшно.

Ваш Г. Адамович

Не помню точно, как Вы пишете свою фамилию. Простите, если ошибся.

38

Paris 8

7, rue Fred<eric> Bastiat

6 янв<аря>1966

Дорогой Игорь Владимирович

Получил сегодня Ваше коротенькое послание.

По-моему, «Мелодия» — хорошо, очень Вашим стихам соответствует. Во множественном числе, т. е. «Мелодии», было бы невозможно, и надеюсь, никто не спутает единств<енного> числа с множественным. Впрочем, все бывает: Верлен когда-то прочел название Бодлера «Fleurs du mal» как «Fleurs du mai» и был уверен, что это майские цветочки!

Послезавтра я еду в Ниццу до 20 февраля приблизительно (4, avenue Emilia, с/о Heyligers). Но мой парижский адрес всегда годится.

Ваш Г. Адамович

39

Paris 8

7, rue Fred<eric> Bastiat

18/IV-1966

Воистину Воскресе!

Дорогой Игорь Владимирович

Спасибо за память и простите, что только отвечаю на Ваше пасхальное приветствие, а не удосужился написать первым. Кстати, я вовсе не противник «церковности», — как Вы пишете, — нет, чем дольше живу, тем больше нахожу в ней нужного и вечного сквозь все лицемерное или обветшалое. Эстетически это, во всяком случае, едва ли не лучшее, что люди создали. Но сейчас я не об эстетике говорю.

Продолжения моих «черновиков» в «Нов<ом> ж<урнале>» нет и даже в ближайшем № не будет[230]. Надеюсь, что Вы о них справляетесь не из простой любезности. Мне трудно сейчас писать, — отчасти потому, что все кажется пустяками и вздором. С другой стороны, как-то неловко «вещать» о том, что — не пустяки. Вот я и в недоумении (помимо усталости). Очень бы мне хотелось написать кое-что на темы «божественные», т. е. христианские. Но не знаю, когда напишу и как об этом писать (две опасности: или бесстыдство, или патока, — и не знаю, какая хуже).

Жаль, что Вы далеко. Мне хотелось бы поговорить с Вами о Ваших стихах в «Н<овом> ж<урнале>»[231]. Я Вас слишком люблю, и как поэта, и как друга, чтобы просто написать Вам: «прелестно!» Нет, стихи эти меня озадачили. Вы на каком-то перепутье, и я не уверен, что это было необходимо и в вашей поэтической судьбе как бы заложено, обещано. Я не против «новаторства», но боюсь заразы новаторства, т. е. обновления во что бы то ни стало. Какой-то дурак Рив (кто это?) в том же «Н<овом> ж<урнале>», в рецензии на переводы Евтушенко, пишет, что «русская поэзия отстает от англо-американской»[232] (это же писала другая дура, Берберова[233]). Не отстает, а как бы не соприкасается. Наверно, казалось (могло казаться), что Пушкин «отстает» от Гюго, — но разве это было так? Слава Богу, что Пушкин «отстал» и нам воспретил, нас на 100–300 лет охранил от поэтической болтовни, которой несомненно стала поэзия западная, почти без исключений. Поэзия — менее всего мечта и бегство от жизни, скуки, прозы, т. е. не наркотик.

Ну, дорогой Игорь Владимирович, простите за болтовню, — и даже не поэтическую, а критическую. Это от лучших чувств к Вам и от доверия к Вам. Не сердитесь. Может быть, я и ошибаюсь.

Ваш Г. Адамович

40

Paris, 4 июля 1966

Дорогой Игорь Владимирович

Я написал Вам что-то нескладное о Ваших стихах в «Н<овом> ж<урнале>», а сейчас читал «Мосты» (давно они у меня, но до сих пор не читал!) и восхитился Вами[234]. Как хорошо, как по-своему— и все верно, т. е. в том смысле, что каждое слово найдено окончательно и чему-то отвечает. Все бы должны у Вас этому учиться, п<отому> что Вы «мэтр», хотя Бахрах тут же пишет, что Бунин этого слова не терпел[235], и правильно. Как живете вообще?

Ваш Г. Адамович

41

Paris, 31 дек<абря> 1966

Дорогой Игорь Владимирович

Спасибо за память и карточку. От души желаю Вам в новом году благополучия, здоровья и «творческих успехов», как пишут в СССР. Простите, что не написал вовремя. Что Вы не приехали летом в Ниццу, действительно было очень жаль! Но зато Вы теперь — домовладелец. Не приедете ли этим летом? Е. б. ж.[236], буду искренне рад погулять, поговорить, осмотреть достопримечательности!

О том, что вскоре выйдут мои стихи, я узнал впервые от Вас. Не совсем это верно. Филиппов[237] пока молчит, а Камкину я об этом не писал (у него должны выйти мои «Комментарии», но книгу я еще не составил). Так что «темна вода во облацех»[238]. Поживем, увидим. Как Вам понравился Евтушенко? Я ни разу не слышал его «выступлений», едва ли это хорошо, но человек он очень одаренный. Мне надоело спорить о нем с его противниками вроде Трубецкого, который осаждает меня письмами и упреками. До свидания, дорогой друг Игорь Владимирович.

До лета, — да или нет?

Ваш Г. Адамович

У меня, верно, совсем нет вкуса, п<отому> что Ваша «ужасная» карточка мне очень понравилась.

42

Paris, 1 мая 1967

Воистину Воскресе! — дорогой Игорь Владимирович. От души желаю Вам благополучия и всяческих успехов (в СССР написали бы «творческих»!). Спасибо за добрый отзыв о моих стихах в «Нов<ом> ж<урнале>». Представьте себе, я его еще не получил и Вас, значит, не прочел. В Париже он давно получен, вероятно, произошло какое-то недоразумение. Подожду еще дня три и напишу Гулю.

Очень жаль, что Вы не собираетесь в этом году в Европу, предпочтя стать домовладельцем! Погуляли бы в Ницце, поговорили бы «обо всем и ни о чем». Алданов спрашивал: «будет ли 21-й век?»[239], — я всегда не уверен: «будет ли следующий год?» — и поэтому мне жаль, когда, например, встреча с Вами откладывается.

Всего доброго. Спасибо за память.

Ваш Г. Адамович

43

4, avenue Emilie chez M-mе Heyligers 06 Nice

18 авг<уста> 1967

Я в Ницце приблизительно до 10 сент<ября>.

Но писать можно и в Париж.

Дорогой Игорь Владимирович

Получил вчера письмо (от 9 авг<уста>) будто бы «вдогонку толстому письму»… Но этого «толстого» не получил![240] Объяснение, м. б., в том, что Вы пишете на 8, rue Fred<eric> Bastiat? А номер моего дома не 8, а 7. Однако обычно письма с легкой ошибкой в адресе доходят.

Что мне сказать Вам о трех присланных стихотворениях? («Да, недужится…»[241] и др.). Вы теперь — самый тонкий, самый искусный мастер в нашей поэзии. У вас необычайная, тончайшая, какая-то безошибочная словесная находчивость, — чего нет ни у кого. Я читаю и завидую (по Гумилеву, чувство неизбежное и ничуть не низменное). Но, завидуя, прельщаясь (например — «В Погребалию плыву…»[242]), чуть-чуть все-таки удивляюсь. Вы, конечно, правы в Ваших чувствах и опытах. Без них нельзя ни жить, ни писать. Но, очевидно, я уже не хочу ни жить, ни писать: единственно, чем могу объяснить свое удивление.