Питер Акройд - Кларкенвельские рассказы

• Название: Кларкенвельские рассказы
• Автор: Питер Акройд
• Издательство: Астрель, Corpus
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-271-44038-0

Питер Акройд — прославленный английский прозаик и поэт, автор бестселлеров «Процесс Элизабет Кри», «Хоксмур», «Журнал Виктора Франкенштейна», «Дом доктора Ди», «Чаттертон», а также биографий знаменитых британцев. Не случайно он обратился и к творчеству Джеффри Чосера, английского поэта XIV века — создателя знаменитых «Кентерберийских рассказов». По их мотивам Акройд написал блестящую мистерию «Кларкенвельские рассказы», ставшую очередным бестселлером. Автор погружает читателя в средневековый Лондон, охваченный тайнами и интригами, жестокими убийствами и мистическими происшествиями. А тем временем безумица из Кларкенвельской обители — сестра Клэрис, зачатая и родившаяся в подземных ходах под монастырем, предрекает падение Ричарда II. В книге Акройда двадцать два свидетеля тех смутных событий — от настоятельницы обители до повара, каждый по-своему, представляет их. Эти разрозненные рассказы соединяются в целостную картину лишь в конце книги, где сам автор дает разгадку той темной истории.

---

Не поднимая глаз от разделочной доски, Митток еще глубже всадил нож в имбирный корень и буркнул:

— Печенка до того жестка, хозяин, что ею впору вместо мяча играть. Вы когда на базар-то ездили?

— Ага, понял: виноват я. Помилуй меня, Дева Мария, ибо грешен.

Постоянные жара и шум добавляли пылу любой словесной стычке. Случайный прохожий наверняка решил бы, что в кухне идет нескончаемая свирепая грызня.

— Ладно вам, хозяин. От красивых слов только голова пухнет.

— Тебе, сукин сын, ясное дело, виднее. То-то у тебя задница с два бочонка.

В кухню вбежал половой Уолтер и, приложив к губам кулак, будто собирался протрубить в рог, крикнул:

— Пришли! Уже пришли!

На обед прибыли первые посетители и, стянув с головы шапки, уселись. Уолтер уже разложил на столах подносы с салфетками и деревянными ложками. Перед каждым едоком появился каравай хлеба и кружка, а также плошка с солью — на двоих. На столах стояли железные фонарики с роговыми окошками, в сумрачные дни их зажигали, хотя в харчевне вполне хватало свету. Оштукатуренные стены были украшены сценами охоты с собаками и ловчими птицами. Из охотничьих ртов вырывались обычные для этой забавы возгласы: «Ну, пошел!», «Ату его!», «Берегись!». Красный глинобитный пол был устлан свежим тростником.

Как только Роджер вошел в зал поздороваться с первыми гостями, раздался знакомый дружный хор приветствий: «Как жизнь? Что поделываешь? Как поживаешь? Дай тебе Бог удачного дня». Этими извечно повторяющимися фразами каждый новый день присоединялся к череде прожитых в ладу дней. Роджер принимал у них плащи и накидки, приветливо кивал незнакомым посетителям, а с давними знакомыми перешучивался, называя их «сэр ненасытная утроба», «сэр блюдолиз» или «сэр обжора». Едва колокола церкви Сент-Денис пробили двенадцать раз, как со всех сторон посыпались требования подать отварную говядину с гвоздикой и жареным миндалем, мидии в щучьем бульоне, сваренные в вине свиные уши, жареных куропаток с имбирем, обсахаренных жареных угрей и скумбрию в мятном соусе. Тем временем повара выкладывали на блюда вареные или тушеные фрукты и овощи — есть их сырыми считалось вредным для здоровья. Кушанья подавались на оловянных тарелках, а ножи едоки носили с собой. Напитки разливались в кожаные, деревянные или оловянные кружки. На каждом столе стояла миска для хлебных крошек и объедков; позже Роджер раздавал их нищим, ожидавшим за входной дверью.

Разговаривали громко, оживленно, не чураясь непристойностей. Кто слышал что-нибудь новое про короля? Посетители обменивались с соседями по столам слухами и домыслами, дружно сетуя на тяжкие времена. Одно было известно точно: Генри Болингброк, вместе с взятым в плен Ричардом II, недавно прибыл в Данстабл и с часовой башни объявил собравшейся на площади толпе, что в первый день следующего месяца рассчитывает быть в Лондоне. На первое сентября приходился день Двенадцати Мучеников; неудивительно, что посетители харчевни принялись толковать о тринадцатом. Всем было ясно, что Генри жаждет завладеть троном.

— Придет иное время года, а с ним, быть может, грусть-тоска для всех нас, — сказал Ханикин Файзелер Хьюджину Ричоксону.

— Молю Бога, чтобы послал нам жизни веселой, — ответил Хьюджин.

— Я не против. Как поживает твоя сестра?

— Хорошо. Лучше некуда.

За соседним столом Роджер разглядывал украшенную драгоценными камнями шкатулку, которую ему предлагал купить Генри Хаттескрейн.

— И сколько ж она стоит?

— Тебе, Роджер, — дешево.

— Нюхом чую: тут дело не чисто.

— Нет, клянусь тебе. Из Африки привезли.

Лекарь Томас Гантер обедал с ученым мужем Эмнотом Халлингом. Оба принадлежали к древнему ордену Мужчин, Которые Любят Гладить Кошек. Название ордена можно трактовать и буквально, однако выражение «гладить кошек» означало в те времена и другое: решать головоломную задачу тихо, мирно, полюбовно. Накануне вечером они обсуждали такой вопрос: если бы Адам никогда не знал Евы, было бы население Земли сплошь мужчинами? Во время этой беседы Гантер пригласил Халлинга отобедать с ним на следующий день. Он не подозревал, что Халлинг принадлежит к избранным, но очень уж ему было по душе общество ученого книжника и его рассуждения о разных заумных материях. За обедом Халлинг рассказал Гантеру про неожиданную встречу его двоюродного брата с какими-то вроде бы призраками. На это лекарь заметил, что фантомы, в телесном или бестелесном виде, могут быть сотворены силами, порожденными не землей или водой, не огнем или воздухом, и даже не их порожденьями. Он напомнил последние слова монаха Джервейса из Уинчестера перед своей внезапной кончиной: «Кто там стучится?» Много вокруг погрязших в ворожбе и чернокнижии, они плетут заговоры да ночами творят дьявольские заклинания.

— Верно, господин книжник. Кругом столько происходит безвестных убийств, столько притворства, что и говорить не хочется. Как ваш сыр?

— Слишком сух. Я люблю эссекский сыр, а не этот, сассекский.

— Тогда больше его не ешьте. Сухой сыр затрудняет работу печени и приводит к образованию камней. А залежалый сыр портит дыхание и кожу.

— Но я проголодался.

— Съешьте лучше сливочного масла. Вы же знаете поговорку: масло утром — золото, днем — серебро, а вечером — свинец. Отведайте-ка серебра.

— Я вижу, Томас Гантер, вы ни при каких обстоятельствах не забываете про свое ремесло, словно навеки к нему прикованы.

— Я же вам добра желаю. Сливочное масло очень полезно детям, пока они растут, и старикам, когда у них сдает здоровье. Вы — на середине пути. Ешь масло в начале, ешь масло в конце и живи сотню лет без морщин на лице. Слыхали этот стишок?

— Я слыхал такое присловье: хороший повар — наполовину лекарь. Это и к вам относится.

— А хороший лекарь — наполовину повар. Сам готовлю на огне экстракты и настои. Вы же знаете, вчерашние овощи никто есть не станет, точно так же никто не поверит в лечебную силу несвежего снадобья. Вот на днях..

— Кончай болтать, лекарь, — добродушно оборвал его Эмнот; в харчевне подобные вольности были в порядке вещей. — У меня от твоей трескотни уже уши ломит.

— От ломоты в ушах могу дать прекрасную мазь.

— Ни слова больше.

— Лучше остаться без обеда, чем без доброго совета.

— Молчите, говорю вам. Есть у вас новости, которые еще не навязли в зубах?

Лекарь пригнулся к столу и понизил голос:

— Только одна: монахиню собираются подвергнуть испытанию.

— За что?

— За то, что пророчествует против короля.

— Сейчас все так пророчествуют, Томас. Вряд ли она сильно ошибается, если предвидит его скорый конец.

— Город заткнет ей рот, будьте уверены. Лондонцы хотят, чтобы она помалкивала, пока не станет ясно, что нас ждет дальше. Они все — стеной за Генри, если он пожелает занять трон. Словом, ставят на победителя. Но у меня, Эмнот, есть и иные вести. — Лекарь придвинулся ближе, ощущая на лице дыхание Халлинга. — Могу я поговорить с вами по секрету?

— Можете.

— Вы про пять ран знаете?

— Про пять ран Спасителя?

— Нет. Нашего города.

Застучал дождь, Эмнот Халлинг перевел глаза на открытую дверь. За косыми струями вырисовывался силуэт впряженной в телегу лошади, праздно стоявшей у обочины.

— Уже над тремя святынями надругались, — доверительно зашептал Гантер. — Теперь, думаю, буйное пламя вспыхнет в церкви Сент-Майкл-ле-Кверн. А потом — в Сент-Джайлз-ин-зе-Филдз.

— Откуда вам это известно? А?

Книжник притворно закашлялся, будто поперхнулся сассекским сыром, и прикрыл лицо салфеткой. Кто сообщил Гантеру о планах избранных? На их заседании он не был, да и не мог быть; насколько Эмноту было известно, ни с кем из избранных, кроме него самого, лекарь не знался. Неужто ему удалось с помощью черной магии выведать, о чем шел разговор на тайных сборищах на Патер-ностер-роу?

— Один бедный человек, судебный посыльный, рассказал мне про стрелу, нацеленную на центр города. Про никому не ведомых людей и тайные средства. А потом я узнал многое другое от одной персоны, занимающей куда более высокое положение.

— Кто же это?

Гантер огляделся и, убедившись, что никто из соседей подслушать их не может, продолжил:

— То, что я скажу, Эмнот, нельзя передавать ни единой живой душе.

И поведал секретарю о том, как обедал у Майлза Вавасура и как обнаружил записи на обороте судебной бумаги. Рассказал он и о тайном ночном собрании лондонской знати в круглой башне. Тут Эмноту Халлингу незачем было изображать удивление. Рассказ Гантера встревожил и напугал его. Какая связь между этими сходками — с участием олдермена и помощника шерифа, рыцаря и барристера — и действиями избранных? Майлз Вавасур к избранным не принадлежит и ни разу не присутствовал, когда Уильям Эксмью давал им наставления, однако вот, записал же он что-то насчет грядущего пожара в церкви на Бладдер-стрит. Каким образом именитый законник мог прознать про готовящееся страшное злодеяние, да еще и с осквернением святыни? Вдобавок, он даже не попытался его предотвратить! Томас Гантер нашептывал про тайные шайки и никому не известных пособников, но об избранных он и слыхом не слыхал. Ему было известно только одно: главные попечители и заступники города тайком, под покровом ночи, сходятся на секретные толковища. И тогда Эмнот задал тот же вопрос самому себе: откуда они узнали о планах Эксмью? Халлингу почудилось, что он заблудился в лабиринте, в котором таится страшная опасность. Он-то считал себя с сотоварищами совершенно свободными во всех отношениях, ибо они носят в себе семена божественной жизни, но это оказалось лишь мечтой, на смену которой пришли подозрения и обычный человеческий страх. Трапеза закончилась. Ученый книжник и лекарь взяли из стоявшей на столе мисочки по щепотке зерен кардамона — освежить дыхание — и направились к конюшне Роджера.