Владимир Нарбут - Стихотворения

• Название: Стихотворения
• Автор: Владимир Нарбут
• Издательство: Современник
• Жанр: Поэзия
• Год: 1990
• ISBN: 5-270-00237-Х

Книга В. И. Нарбута (1888–1938) впервые широко и полно представляет его поэтическое наследие. В нее вошли стихотворения из сборников «Стихи», «Аллилуйя», «Плоть», «Советская земля», «В огненных столбах» и др., а также стихи, при жизни поэта не публиковавшиеся.

---

ВОСПОМИНАНИЕ О СОЧИ-МАЦЕСТЕ

1. АРАХИС

Орехом земляным усатый
Торгует с рундука суфлер.
(Его обветрили пассаты
Дубильной кислотою флор.)

И мне, и в мой карман подсыпьте
Побольше зерен-стариков,
Чтоб вспомнил я об эвкалипте,
Бесстрастнейшем из голяков.

Как вспомню сочинские ночи, —
Вспорхнет со спички голова,
Но насекомое короче
Не станет:
                 Фосфор, трынь-трава…

Как вспомню торс, подобный скрипке,
Смолу на пальцах, канифоль…
Ревекка-муза!
                           Дай мне штрипки,
За выслугою лет уволь.

Раскрытым шкандыбая пляжем
(В лодыжку щелкает песок),
У мокрой кромки рядом ляжем —
Пред раковиной из досок…

Малюсенький, серобородый
Раскроется бобовый дед
(Он блекл от сероводорода,
На нем башлык углом надет).

Но тут пошли в бурун колеса
Авто.
          — Мацеста, ванна —
Стой.
Я в орденах фурункулеза,
Торжественный сажусь в настой.

На волоске груди пузырясь,
Дрожит подземное ситро.
Что за предательская сырость?
В ней цвелью подтекло ведро.

Песочная мелькает скорость,—
Я выхожу; я обожжен.
Я под пижамой хорохорюсь,
Средь маленьких восточных жен…

Ревекка-муза!
                              Хоть словечко
Шепни, наушничая, мне, —
Про талисман, про человечка,
Тайком живущего в зерне…

Пассатом дует он на форум,
На эвкалипт, рундук под ним, —
Нырнув в башлык, сидит суфлером,
Шуршит орехом земляным…

Термометр (вроде карамели)
Он превращает вдруг в часы, —
Песок минуты-пустомели
Ему же сыплют на усы.

И ночью,
                 С призрачною лампой
(С пульсирующим светляком),
Не он ли к парочке сомнамбул
Подсаживается тайком?..

Любовь чернеет от историй
(Мацеста… ванна… серебро…), —
И все ж орешек в санаторий
Приносит лишь одно добро.

Скрипучий гриф в погибель согнут:
Заела канифоль смычок…
Конечно, музу средь инкогнит
На пляже
                  Сыщет старичок.

Мне рано думать об отставке…
Нет, нет, — Ревекка не права:
Купальской ночью
                                 В лютой давке
Летят и светятся слова.

И в каждом — только половина,
Чего так требует отбор,
И каждое — ко мне с повинной,
Как я к Мацесте —
                             До сих пор…

2. КАПИТАН ВОРОНИХИН

Столб телеграфа к югу направился,
Ласточка во фраке — нотой косой.
В бемолях Шопена,
                                  в диезах Штрауса
Танцует на поверхности лодка-фасоль.

А слева, под лесом
                                       (Откуда вылазки
Горцы на банды в девятнадцатом вели),
Семью крейсерами вырос Ворошиловский[120],
Башнями причалили эти корабли.

Пальмам букетами качаться нравится,
По самую макушку расчесан фонтан,—
И лестницу (к приему) выскребла здравница:
Милости просим, товарищ капитан.

Жуков, растревожив в пернатом шиповнике,
По гальке, по плитам
                                    (Наверх и вниз)
Вот они ходят —
                                Майоры, полковники, —
 Зажги папиросу, струей затянись.

Только в столовой,
                                         В условиях пленума,
И сохранен (на калории) ранг.
Обуглено сердце солдата рентгенами,
Разрознены темные кости фаланг.

То — снимок. А солнце прыскает спицею,
Воду из ванны нарезом вертит…
(Благоприятные имеет ауспиции
Добытый в гражданскую миокардит.)

Лежа в соломенном,
                                       Воздух просоленный
Запихивай поглубже, товарищ капитан!
Лодка в купоросе ездит фасолиной,
Пальма волосата,
                                  И букетом фонтан.

Снова (как некогда) венами полыми
Мужество и нежность к тебе идут,—
И всадник,
                 Конвоируемый бемолями,
Проскакивает через шопеновский этюд.

Сабля по желобу стлалась без памяти:
С каменными лицами, врага
                                                  (Чтоб не лез)
Китайской — до Чаквы — учили грамоте,
Рубясь за советский чайный диез.

Под музыку море выгладило заново.
Оба композитора бродят по пятам.
Домашнее сердце твое партизаново
Радуется людям, товарищ капитан.

Радуется людям, сидящим под башнею…

О чем разговорились полковник и майор?
В штабах ночевки,
                                Бой врукопашную,
Ночи в академии —
                                      Вспомнили вдвоем?

Или в шиповнике
                                (Лапами пушистыми
Карабкаясь)
                         Прополз перед ними жук,
Похожий на танк, сделанный фашистами,
Пышуший серой, размером в Машук?..

(В мире рентгена — видение-гипербола.)

Но мужества в тебе —
                                    Кровяной фонтан,
Но нежность к родине
                                        Себя не исчерпала,
Товарищ Воронихин, товарищ капитан!

Война, перелет…
                              Пунктиром натыкано
Нот на проволоке (чересчур прямой).
Штраус и Шопен берегут Воронихина:
Штык-диез и сабля-бемоль.

Война, а на сердце капитана — Ворошиловский:
Мамина забота,
                              Встречи с восьми…
Родина-ласточка, косые крылышки,
С кровью и мясом и меня возьми!

1936

БАБЬЕ ЛЕТО

Поникшая (…Sic transit…) [121]
На стекло
Брюшком дыханье муха распылила,
Хоть с ножницами,
Решетом,
Иглой
И возится садовница-Далила.
«И мы — грибы…» — опенки возле пня.
— Вас в маринад? — услужлив подбородок.
Шалаш.
Нахлюпано.
Гремит ступня
Среди листов и плах,
Бочонков, лодок.
Сквозняк на хворост прознобил стога.
Арапка-яблоко —
Шары крокета.
Ах, в августе
Как выпорхнет дуга,
Как выстрелит (не выдержав):
Ракета!
Под ней
(Там в бульбушках был вознесен
В седьмое небо ананас колхоза)
Далилу с агрономом
(…Звать Самсон…)
Столкнула тема:
Солод и глюкоза.
С капсюлей захватить,
По волоску
Разнять,
Чтоб искрами не уносилось
Добро,
А шло:
Бурак — в цилиндр: к песку;
Ботва, чубы — в бурду, лапшу:
На силос!..
Струна, пылая, плавится в длину.
(Ну, где еще рапсодии такие?)
— Полезно бабье лето, как взгляну, —
Самсон альтом Далиле
(Евдокии?).
У барбариса — не бордюр:
Нагар.
«Уже?» — в корыто глазенапом теги…
Судейской мантиею
Труакар
Далилу обступил в кромешной неге.
Но у нее
(И только ль у одной?),
При шапочке,—
Не табель преступлений,
Не ножницы, не кара в выходной[122],—
А сахар уст,
В пупырышках колени…
— Мой тезка был острижен, ослеплен.
Мой тезка просит:
Силу возвратите,—
И в мир я выйду
В грохоте колонн,
Взвалив на плечи
По кариатиде! —
Так говорит Авдотье агроном.
(…Мечтатель. Более того: вития…)
А девушка:
Пойдемте игранем
В крокет.
Шары, как яблоки, литые.—
В недоуменьи шар:
Пройду в дугу?
(Он в тире был,
Он выстрелом задымлен.)…
Молчит Самсон.
Далила ни гугу.
Нигде, нигде не слышно филистимлян!
И снова — солод: ночь.
Опять высок —
Взрыв ананаса:
Вытекла глюкоза.
Нет, ни один не рухнет волосок
С него, безусого,
С нее, бескосой!..
Все радуется первенцем твоим,
Любовь!
Ты — тега,
Ты толкаешь клювом.,
Мы в стратосфере
Головой стоим,
И, как никто,
Мы землю нашу любим…

ПИСЬМА К С. Г. НАРБУТ