Джеймс Типтри-мл. - «Если», 2000 № 08

• Название: «Если», 2000 № 08
• Автор: Джеймс Типтри-мл.
• Издательство: ООО "Любимая книга"
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2000
• ISBN: 0136-0140

ФАНТАСТИКА
Ежемесячный журнал
Содержание:

Джеймс Типтри-младший. ДЕВОЧКА, КОТОРУЮ ПОДКЛЮЧИЛИ, рассказ

Вернисаж

*Вл. Гаков. ЧУЖАК В ЧУЖОЙ СТРАНЕ, статья

Кир Булычёв. ЧЕГО ДУША ЖЕЛАЕТ, рассказ

Видеодром

*Атлас

--- Галина Компаниченко. НА РОДИНЕ РОБОТОВ, статья

*Скандал сезона

--- Вл. Гаков. «НО НЕ ЛЮБИМ МЫ ЕГО НЕ ЗА ЭТО…», статья

*Рецензии

*Экранизация

--- Дмитрий Байкалов. СТРАННАЯ ИСТОРИЯ СО ЗНАМЕНИТЫМ РАССКАЗОМ, статья

Брайан Олдисс. ВИДИМОСТЬ ЖИЗНИ, рассказ

Владимир Хлумов. МОЛЧАНИЕ КОСМОСА, статья

Александр Громов. ВЫЧИСЛИТЕЛЬ, повесть

Джеймс Келли. КРОШКА-МОШКА-ПАУЧОК, рассказ

Александр Ройфе. В ПОИСКАХ НОВОГО ИДЕАЛА, круглый стол

Конкурс «Альтернативная реальность»

*Валерия Илющенко. НАКАЗАНИЕ ПЕРВОЙ СТЕПЕНИ, рассказ

Владимир Михайлов. ХОЖДЕНИЕ СКВОЗЬ ЭРЫ, окончание эссе

Рецензии

Крупный план

*Дмитрий Володихин. ИЛЛЮЗИЯ РЕАЛЬНОСТИ, статья

2100: история будущего

*Алексей Зарубин. НА ЧАРЕ ВСЕ СПОКОЙНО…, рассказ

Курсор

Personalia

_{На обложке иллюстрация И. Тарачкова к повести Александра Громова «Вычислитель».Иллюстрации А. Филиппова, А. Жабинского, А. Балдина, И. Тарачкова, О. Дунаевой.}

---

Анд воскликнул:

— Это я! Я!

Она отвлекла его. И смятение сразу же лишило его сил.

— Что это, слезы на твоих щеках? Да, это слезы. Не плачь. Дай яду мне. Я отравлюсь. Я знаю, ты меня не любишь.

Отец умолк, морща лоб.

— Там еще что-то о сестрах, — пробормотал он.

— Да, — напомнил анд. — Сестры твои меня терзали без вины.

— Нечего скармливать мне затертые строчки! — завопил он. — Черт побери, все-таки я Питер Фэнси!

Когда она утихомирила его, мы сели за ленч. Она позволила ему сделать сэндвичи с арахисовым маслом и бананами, а сама разогрела кэмпбелловский суп с томатом и рисом, который подала в старомодной кастрюльке. Сэндвичи вышли нескладными; отец никогда не умел их делать. Девчонка попыталась уговорить его рассказать мне о лилейнике, так красиво расцветшем позади дома, в саду, или о старом Бостонском парке, или о том завтраке у Буша, пригласившего их с мамой. Она попыталась выяснить, что он предпочтет на ужин — блюда, заказанные по ТВ или мясной пирог в формочке. Однако отец не поддался ни на одну из ее уловок. Но съел только половину тарелки супа.

Отодвинувшись от стола, он объявил, что ей пора поспать. Девчонка в ответ учинила легкий скандальчик, хотя было ясно, что устал именно отец. Однако это представление чуточку взбодрило его.

— Ладно, дорогая, — согласился он, — разок сыграем, но только разок, иначе вечером будешь капризничать.

Они устроились рядышком на постели девчонки. Отец затянул и девица немедленно присоединилась.

— Крошка-мошка-паучок забрался повыше.

Их жесты отражали друг друга почти как в зеркале, только ветхие руки отца действительно напоминали поднимающихся по ниточке пауков.

— Хлынул дождь, и паучка тут же смыло с крыши.

— Вышло солнышко и враз осушило лужи. Паучок на крышу влез и опять не тужит.

Когда руки отца вновь взлетели, она хихикнула и прижалась к нему. Отец опустил руки, отвечая на объятие.

— Умница моя! Моя Дженни!

Выражение его лица свидетельствовало: это не спектакль. Для него сцена была столь же реальной, как и для меня. Невзирая на все старания, я до сих пор помнила, как мы играли вместе: папочка и дочечка, папка и дочка.

И ждали, когда придет мама.

Он поцеловал ее, и девчонка зарылась под одеяло. Глаза мои защипало.

— А когда ты вернешься домой, — спросила она, — если уедешь играть?

— Что играть?

— Ну, эту пьесу. О короле и дочерях.

— Дженни, такой пьесы нет, — он взъерошил пальцами ее черные кудри. — Есть пьеса о короле и дочери. Но я никуда от тебя не уеду. Не беспокойся. Еще раз этому не бывать.

Неловко поднявшись на нетвердых ногах, он оперся рукой о шкаф.

— Покочи ночи, — сказала девочка.

— Спи сладко, моя милая, — пожелал отец. — Я тебя люблю.

— И я тебя тоже.

Я ждала слов, обращенных ко мне, однако отец как будто совсем забыл о том, что в комнате находится кто-то еще. Он проковылял через детскую, открыл дверь в свою спальню и вышел.

— Прости его, — сказала девочка, — но опять почти взрослым голосом.

— Не за что, — отозвалась я и закашлялась: что-то попало в горло. — Все отлично.

— Обычно он держится бодрее. А иногда возится в саду. — Девочка откинула одеяло и спустила ноги с кровати.

— Это радует.

— Я хорошо забочусь о нем.

Кивнув, я потянулась к кошельку.

— Вижу. — Надо было идти. — Ты довольна?

Она пожала плечами.

— Он мой папа.

— Если вам чего-то не хватает, я хотела бы помочь.

— Спасибо. У нас все есть.

Передо мной открылась дверь, однако я не спешила выходить.

— А что будет… потом?

— Когда он умрет? Мои обязанности закончатся. Он обещал оставить мне этот дом. Я знаю, что ты будешь оспаривать это решение, но мне придется продать его, чтобы оплатить двадцать лет техобслуживания.

— Нет-нет. Все в порядке.

Подойдя к двери, она поглядела на меня снизу вверх. Крохотная Джен Фэнси перед женщиной, которой ей не суждено стать.

— Ты ведь понимаешь, что он любит тебя, — сказала она. — Я всего лишь суррогат.

— Он любит свою малышку, — ответила я. — Ко мне эти чувства не относятся — мне уже сорок семь.

— Если бы ты сумела принять их… Интересно, не потому ли мама устроила все это? Впрочем, не знаю. Разбирайся сама.

— Наверное, ей было просто жалко его. Мать была умной женщиной.

— Итак, миссис Фэнси, надеюсь, вы когда-нибудь вновь посетите нас. — Ухмыльнувшись, девочка пожала мою руку. — Папа обычно пребывает в хорошем настроении после дневного сна. Он сидит в этом шезлонге и дожидается появления грузовичка с мороженым. Он всегда покупает нам какое-нибудь. Но любимое у нас — «Желтая субмарина». Ванильное, со сливочными завитушками и покрытое белым шоколадом. Название странное, но вкусное.

— Да, — ответила я. — Мне будет очень приятно.

Перевел с английского Юрий СОКОЛОВ

Кир Булычев ЧЕГО ДУША ЖЕЛАЕТ

(начало см. на стр. 49)

Резиденция будущего диктатора Земли занимала психлечебницу. Преимущества этого места определялись высоким бетонным забором и крепкими решетками на окнах обоих этажей. Резиденция была окружена парком, оставшимся с дореволюционных времен. В парке щебетали воробьи, так как к осени остальные птицы замолкают.

Минцу не спалось. Наступил день «П», что означает: «Поехали!»

С рассветом Лев Христофорович навсегда покинет этот городок, в котором прошел ряд лет его жизни, и вскоре забудет местных жителей, людей ничтожных, недостойных сожаления, но в чем-то привычных и даже приятных.

Остаток жизни Льву Христофоровичу придется провести на командных пунктах, в походах и бомбоубежищах.

Не в силах сопротивляться сентиментальному душевному порыву, столь опасному для диктаторов, Лев Христофорович тихонько поднялся с кровати, раздвинул бронированные шторки, защищавшие от случайного злоумышленника, натянул сапоги, галифе, китель без знаков различия, перекрестился на портрет Калигулы и спустился в сад по водосточной трубе.

Охрана этого не заметила, потому что смотрела наружу и не ждала опасности изнутри.

Неприступных крепостей не бывает.

Минц поднял с травы забытую малярами стремянку, прислонил ее к забору и перебрался на улицу.

Рассвет только подбирался к Великому Гусляру, и воздушная синева была густой, как в чернильнице минцевского детства.

Звук шагов профессора легко пронесся над примолкшими садами и зелеными крышами.

За несколько минут профессор дошел до дома № 16 по Пушкинской улице.

Знакомый двор. Стол для игры в домино под кустом сирени. Куст разросся, стол покосился — увлечение этим видом спорта осталось в прошлом.

У двери в двухэтажный дом сверкала медная доска.

Мемориальная.

На ней были выбиты буквы:

В ЭТОМ ПОДЪЕЗДЕ В КВАРТИРЕ ДВА ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XX ВЕКА ПРОЖИВАЛ ПОКОРИТЕЛЬ ЗЕМЛИ ЛЕВ ПЕРВЫЙ НЕСГИБАЕМЫЙ

«Лакеи, челядь, блюдолизы! — с тоской, свойственной великим завоевателям, подумал Минц. — Какая убогая фантазия!»

Минц вошел в общий коридор и остановился перед своей дверью. Он опасался, что здесь уже успели соорудить музей, но, на его счастье, музея пока не было, зато на двери оказалась сургучная печать.

Минц сорвал печать и отворил дверь.

Странное предчувствие опасности охватило его. Настолько, что Минц замер, протянув руку к выключателю. И лишь сделав над собой усилие, смог на него нажать.

В комнате были гости.

Трое сидели в ряд на постели. Один на стуле, один в кресле за этажеркой, еще один стоял у окна.

Минц нащупал пистолет, который был прикреплен под мышкой.

Другая рука потянулась за пазуху, за мобилем.

Гости смотрели на резкие и даже суетливые движения диктатора без страха и удивления.

— Не узнаешь? — спросил один из них.

Единственное знакомое лицо… Корнелий Удалов!

— Что ты здесь делаешь? — строго спросил Минц. И добавил, обводя ледяным взглядом остальных: — А вы все что здесь делаете?

— Лев Христофорович… — Удалов развел руками. Он был в пижаме. Пижама разъехалась на животе. — Ты ж меня с молодости знаешь. Зачем тебе все это?

— Уходите, а то буду стрелять, — приказал Минц.

— Еще неделю назад ему бы такое и в голову не пришло, — заметил мужчина средних лет с величественным лицом римского императора. — Поднять руку на ближних — нет, настоящий ученый так не поступает!

И тогда Минц хладнокровно нажал на курок. Спасенья нет. Его пустое сердце билось ровно, в руке не дрогнул пистолет.

И все-таки в Удалова он стрелять пока не стал — пуля попала в грудь суровому гостю.

Следов на одежде не обнаружилось.