Юрий Щеглов - Бенкендорф. Сиятельный жандарм

• Название: Бенкендорф. Сиятельный жандарм
• Автор: Юрий Щеглов
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-17-010531-2, 5-271-02952-2

До сих пор личность А. Х. Бенкендорфа освещалась в нашей истории и литературе весьма односторонне. В течение долгих лет он нес на себе тяжелый груз часто недоказанных и безосновательных обвинений. Между тем жизнь храброго воина и верного сподвижника Николая I достойна более пристального и внимательного изучения и понимания.

---

Знатоки утверждали, что, не посетив салона Дарьи Ливен, нельзя было ничего понять в хитросплетениях европейской политики.

Император Александр не любил, когда ему давали непрошеные рекомендации, и избегал что-либо обещать ходатаям. Он умел принимать решения сам и никогда не торопился. Но умные женщины иногда, быть может под влиянием минуты, получали над ним власть. Ему хотелось выглядеть сильным и благородным правителем, если судьба обделила полководческими талантами. Его желание имело под собой прочный фундамент, что позже было закреплено в определении Благословенный, хотя он предпочел бы эпитеты, которые увенчивали царственных предков — Петра I и Екатерину II.

Император Александр в профиль походил на мать, великий князь Константин на отца.

Как-то Дарья Ливен заметила:

— Ваши профили — ваши характеры.

Император рассмеялся, но остался доволен. В Лондоне она выбрала удобный момент и тактично сказала сиятельному собеседнику:

— Военно-административный талант редкая вещь. Странно, что вы, ваше величество, не обратили внимания на эту сторону дарования семьи Бенкендорф.

Она рискнула и уколола его, намекнув, что его отец, назначив Христофора Бенкендорфа военным генерал-губернатором Риги, сделал правильный выбор. Император не рассердился и не подал вида, что понял, куда метит сестра генерала, которого он недолюбливал. Семья Ливен, в отличие от прочих павловских придворных, не вызывала раздражения. Однажды в теплую минуту он шепнул Аракчееву:

— Ты даже не можешь себе представить, как я тебе благодарен!

И он указал на овальную миниатюру с портретом отца, которую Аракчеев постоянно носил на груди.

Аракчеев упал на колени и, рыдая, произнес:

— Батюшка, ваше величество, да я… Да он…

Император бросился поднимать верного слугу:

— Что ты! Что ты! Алексей Андреич, Бог с тобой!

Они расцеловались. В голубых глазах императора стояли слезы. Аракчеев всхлипнул, утерся платком и поцеловал руку благодетеля.

Гвардейский генеральный штаб

В самом центре столицы напротив Адмиралтейства стоял трехэтажный каменный дом — второй от угла Невского проспекта. Твердая рубленая надпись на фронтоне возвещала: «Гвардейский генеральный штаб». Позже при императоре Николае Павловиче здание перестроили и присоединили к Главному штабу. На верхнем этаже располагалась квартирмейстерская часть, с двумя отделениями и чертежной, на втором находился кабинет начальника штаба, шесть отделений дежурства, две комнаты отвели для обширной библиотеки — шкафы мореного дуба с зеркальными стеклами были набиты книгами не только военного содержания. В конце коридора сидели писари. В нижнем этаже рядом с сенями устроили после войны типографию. Сторожа охраняли вход и ночевали в каморках у двери. Большая офицерская комната со столом для карт и планов посередине находилась на третьем этаже. Здесь же стоял стол обер-квартирмейстера и столы начальников отделений. У окна на специально приспособленных станках офицеры вычерчивали планы различных военных ситуаций и наносили на бумагу боевые порядки. Гвардейский развод делался или в Манеже, или в дворцовом Экзерциргаузе рядом. Корпусной командир жил на квартире в другом месте. Особую и даже, пожалуй, выдающуюся роль гвардейский штаб начал играть при генерале Сипягине. Сразу после назначения он начал превращать гвардейский штаб и своеобразный культурный центр, действуя в духе тайных обществ и союзов, столь распространившихся в Петербурге и Москве. Сипягин посещал ложу «Соединенных друзей» и многих приглашал на заседания Военного общества. В конце 1816 года заработала типография, открылась школа для кантонистов, любой офицер, в том числе и не принадлежащий к гвардии, мог выписать в библиотеке книгу. В следующем году Сипягин выпустил первый номер «Военного журнала».

Старшим библиотекарем и адъютантом Сипягина служил известный поэт Федор Глинка. Сипягин не скрывал масонских симпатий и позволял произносить вольные речи на различных заседаниях, особенно семеновцам-однополчанам. К старшим по званию относился с холодной вежливостью, к младшим — с доброжелательным участием. Непосредственный начальник Сипягина князь Петр Михайлович Волконский сперва поддерживал Сипягина, но вскоре переменил мнение о его нововведениях. В Главном штабе образовалась группа недовольных, которые хотели и у себя в полках открывать «ланкастерские школы» для взаимного обучения. Они хотели посещать заседания, где разбирались важные вопросы военного искусства, обсуждать сочинения генерала Жомини и другие книги, выходящие за границей. Каждый стремился прикоснуться к военной истории России, материалы которой предполагалось издавать в типографии специальными выпусками. Сипягин устроил камнепечатню, то есть литографию, и тиражировал картины, изображавшие сражения и ландшафты, а также портреты выдающихся военачальников.

Словом, гвардейский штаб превратился в центр притяжения для петербургского офицерства. Здесь можно было встретить фон дер Бриггена, Вальховского, Бурцева, Трубецкого и даже штатских, например, Василия Андреевича Жуковского. В день открытия библиотеки приехал император Александр. С той поры этот день отмечался Военным обществом, или, как его еще называли, «Обществом военных людей». В тот же день император торжественно объявил, что берет общество под покровительство. Это произвело большое впечатление на офицерство. Через год Федор Глинка в торжественном заседании прочел полные признательности к государю высокопарные строки:

Велик наш Бог!.. Велик избранный
К бессмертным подвигам монарх!
Он рек — и гром умолкнул бранный,
И мир на суше и морях!
О царь! наш вождь, надежда наша.
Тебе сия заздравна чаша!

Потом декламировали дифирамбы хором. Библиотеку укомплектовали быстро. Собрали более восьми тысяч томов. Федор Глинка взял в помощники некоего Грибовского — казначея восьмого класса. Грибовский человек образованный, знающий языки да и на руку скор — отлично составлял карточки, редактировал тексты, проводил подписку, покупал и продавал книги. Сразу завел обширные связи среди офицерства. Люди его полюбили, были искренни и доверяли сокровенные мысли, возникающие после прочтения различных философских и политических сочинений. Особенно ловко Грибовский проводил всякие торжества. Нужных и умных приглашал, неугодных необидно обходил. С Федором Николаевичем нашел общий язык и даже подружился. Вместе выпускали журнал, в свободное время читали стихи и спорили насчет европейской политики, общественного договора Руссо и личности Наполеона. Михаил Кириллович имел ученую степень доктора обоих прав, присужденную в Харьковском университете. В общем, обстановка в Гвардейском генеральном штабе при Сипягине будто бы складывалась самая благоприятная. Глинка и Грибовский устраивали часто разные сборища и по вечерам ходили к знакомым офицерам в гости для товарищеской беседы. Так, по крайней мере, считали сторожа, недовольные тем, что служащие после отъезда начальства задерживались в помещениях, из-за чего не удавалось вовремя вытереть пыль и натереть до блеска пол. Молодые офицеры-гвардейцы очень любили Глинку и прислушивались к его мнениям, охотно вступали в разговор о разных политических системах и формах правления. Глинка искренне был привержен к императору Александру, но еще более высоко ставил супругу Елизавету Алексеевну.

Бенкендорф близко сошелся с Глинкой, печатая в журнале воспоминания о военных действиях отряда под начальством барона Винценгероде. Отлично знающий французский язык, он придал статье Бенкендорфа русское звучание, что генералу, не имевшему литературного опыта, понравилось. Вдобавок Глинка понимал тонкости партизанской войны и ценил умение Винценгероде маневрировать. Бенкендорф с удовольствием общался с ним и даже был приглашен поэтом на одно из заседаний дружественной ложи «Избранного Михаила» в качестве личного гостя.

— А ведь под Красным мы оба попали в славную передрягу, — сказал Бенкендорф. — Да и братья мы по орденской линии.

Оба были награждены прусским орденом «За заслуги». Кроме того, Глинка имел золотую шпагу за храбрость, вручаемую государем как знак высочайшего благоволения.

В четвертой книжке журнала Бенкендорф вновь опубликовал мемуар, на сей раз переведенный Михайлой Грибовским, с которым его познакомил Глинка и отменно отрекомендовал. Грибовский производил серьезное впечатление точностью, вежливостью и скромностью. Будучи штатским, он часто брал у Бенкендорфа консультации по поводу тех или иных выражений.

— Статья военная от политической весьма разнится и должна быть лаконична и немногословна, как топографическая карта или чертежный план.