Сергей Брилёв - Фидель. Футбол. Фолкленды: латиноамериканский дневник

• Название: Фидель. Футбол. Фолкленды: латиноамериканский дневник
• Автор: Сергей Брилёв
• Издательство: Издательство «Зебра Е»
• Жанр: Политика
• Год: 2008
• ISBN: 978-5 94663 590-5

Предлагаю читателю вместе со мной проникнуть через границы. По земле — из Парагвая в Аргентину, из Уругвая в Бразилию. По воздуху — в Венесуэлу из США, из Гватемалы на Кубу, в Чили из Британии. Понятное дело — речь пойдёт о Латинской Америке. Естественно, не обойдётся без английского следа — не зря же я столько лет провёл в Лондоне. Само собой, не обойдётся и без следа русского. Эти три линии тем более сойдутся в главе, где я попытаюсь собрать воедино доселе разрозненные сведения о тайном участии СССР в войне за Фолклендские (Мальвинские) острова. Сразу беру набор участников этой войны в кавычки, потому что та война не была «англо-аргентинской». Берусь доказать — это была репетиция большой, возможно, мировой войны за Антарктиду.

...На берегах Южной Атлантики проникнем в «тайны уругвайского двора», этими тайнами до сих пор окутан первый чемпионат мира по футболу, прошедший в Монтевидео...

---

Я, кстати, заметил, как нехотя о той не вполне уругвайской полосе в истории своего клуба рассказывал мне президент «Пеньяроля», когда мы с ним расхаживали по штаб-квартире его клуба в Монтевидео. То есть датами, статистикой и именами он тоже меня засыпал не хуже, чем его коллега из «Насьоналя». Но если бы я не обратил внимания на стенд с «английским» вымпелом ещё CURCC, сам президент «Пеньяроля», кажется, мне про него рассказывать не собирался. Всё норовил перевести разговор на более поздний период.

По идее, конечно, проблема совершенно умозрительная. Тем более умозрительна она для такой иммигрантской страны, как Уругвай, где в других сферах, напротив, всячески пестуют и восхваляют это своё уругвайское умение перенять у других народов их самые полезные навыки и воспроизвести их на уругвайской земле, но с ещё лучшим результатом.

Взять, например, историю уругвайского красного вина. Есть, конечно, и каберне, но чаще всего красное сухое на Восточном берегу делают из винограда редкого ныне сорта таннат. Когда-то этот сорт массово выращивали во Франции, откуда лозу и вывезли. Но в самой Франции таких виноградников почти не осталось: они погибли в печально знаменитый мор.

А в Уругвае традиция выращивать именно таннат выжила и развилась. Так как относиться к такому уругвайскому вину? Как к французскому? Нет, конечно. Сегодня это уже типично уругвайский «нектар богов». Своеобразный, на любителя, но свой, уругвайский.

То же самое можно сказать и про уругвайский футбол. Для внешнего мира проблем с его «национальностью» вообще не существует. В конце концов, когда уругвайские футболисты забивают гол после прорыва по флангу и навеса в штрафную, то комментаторы из «третьих стран» говорят об этом как о «типично уругвайской манере». Хотя манера-то — английская. Ну и что? В Уругвае-то она зажила своей жизнью. Ну, есть у уругвайского футбола иностранные корни. Но не этот ли уругвайский футбол потом ещё как доказал свою состоятельность, сделав страну двукратным чемпионом мира?! И тем не менее в самом Уругвае продолжают переживать. И вот уже многие поколения поклонников клуба «Пеньяроль» по крупицам собирают все возможные сведения о всё-таки местном, уругвайском «замесе» если не клуба «Железная дорога», так самой железной дороги.

И если почитать материалы их исследований, то выходит, что заезжие, выписанные англичане, ну подсказали там что-то, а главными носителями прогрессивных идей были всё-таки свои, коренные. Например, подчёркивается, что ещё в 1866 году, похоже, без всяких англичан, в Монтевидео появилась конка. Больше того. Когда дело дошло до обсуждения строительства собственно железной дороги, то лживые предрассудки отсталых сограждан изобличал министр с фамилией никакой не английской, а самой что ни на есть коренной: Эррера-и-Обес. Ему, в частности, пришлось опровергать мнение о том, что «дым от топок убьёт всех пролетающих мимо птиц, искры из трубы подожгут поля и уничтожат урожай, а пассажиры будут умирать от удушья, потому что на скорости не смогут дышать». Тем большим подарком для болельщиков «Пеньяроля» стали раскопанные ими сведения о том, кто и при каких обстоятельствах ещё до прихода англичан в Уругвай сам основал первую железнодорожную компанию.

Оказывается, первоначальный консорциум инвесторов назывался всё-таки по-испански «Ferro Carril Central del Uruguay» и был поддержан руководством республики. Список «политических отцов» — это правивший тогда в стране генерал Венансио Флорес, будущий президент (а тогда министр армии и флота) полковник Лоренсо Батжже и доктор Франсиско Видаль. Русскому читателю эти имена, естественно, не говорят ничего.

Но для уругвайцев крайне важно увидеть в списке отцов-основателей железных дорог, а значит и «колыбели» своего футбола, родные, коренные, «креольские» имена и фамилии. Ну а учитывая, что двое из этой троицы ещё и носили погоны (то есть были по определению патриотами системными), картина получается уже совсем «исконной». И действительно. Англичане перекупили эту основанную самими же уругвайцами железнодорожную компанию только в 1878 году. Они называют её «Central Uruguay Railway Company». По сути — дословный перевод испанского названия. Это опять же не я подчёркиваю, а исторически подкованные болельщики «Пеньяроля». Само по себе это исследование — забавно. Но и установленные по ходу этого исследования факты неоспоримы. Для уругвайцев это очень важно.

Всё, прогресс было уже не остановить. В 1894 году в кварталах вокруг центральной столичной площади Независимости в Монтевидео появилось электричество. На следующий год электрифицировали и линии конки, которая превратилась в полноценный трамвай. Правда, при описании этой истории летописцы Пеньяроля (на чьи исследования я здесь и опираюсь) совершают досадный промах. Они проговариваются. Увлечённые своим повествованием о том, как же здорово носились те трамваи со скоростью 90 километров в час и никто при этом не умирал от удушья, они сообщают, что и линии трамвая строили иностранцы. Выясняется, что транспортный рынок Монтевидео осваивали немецкая компания «Ла Трансатлантика» и британская «Ла Комерсьяль».

Любопытно, что если свои трамвайные компании британским и немецким инвесторам хватило такта назвать на местный манер, «Трансатлантикой» и «Комерсьялем», то свои футбольные клубы сотрудники этих компаний называют так, что всё опять же становится очевидным. В дополнение к английскому клубу «Рэйлуэй», «Железная дорога», появляется ещё и клуб «Альбион». А немцы выходят на поле в майках клуба под ещё более характерным названием «Дойчер фусбаль-клуб».

Дальше, как говорится, некуда. Как бы кому вся эта дискуссия ни казалась забавной, но коренные уругвайцы отнеслись к ней со всей ответственностью. Похоже, именно такое чувство оскорблённого национального достоинства двигало теми, кто 14 мая 1899 года собрался в Монтевидео в уютном двухэтажном особнячке доктора Эрнесто Карпарио. Вот как не без пафоса, спустя более чем столетие описывают обстоятельства того времени официальные историки команды «Насьональ»:

«...Шёл 1899 год. В России выходит «Воскресение» Льва Толстого. В Англии - «Цезарь и Клеопатра» Бернарда Шоу.

В Париже строители впервые заливают бетон в опалубку с арматурой. В Южной Африке разворачивается Англо-бурская война. А в Уругвае, на дому у доктора Эрнесто Карпарио, собираются рядовые игроки и руководители атлетического общества «Уругвай» и футбольного общества «Монтевидео». И они решают основать по-настоящему национальный клуб с по-настоящему патриотичным названием «Насьональ».

1899 год. В университете Уругвая — ещё только 396 студентов. А во всей стране — ещё только неполный миллион граждан. Но этот неполный миллион уже проникся чувством состоятельности и дееспособности. Естественно, что «Рэйлуэй» вскоре после этого не мог не сменить название на такое же национальное «Пеньяроль».

Но создание «Насьоналя» — это больше чем ответ иностранцам. По сути, это и воспроизводство того, что происходило в уругвайской политике. А при всей своей малости и удалённости Уругвай преподнёс миру сразу несколько уроков того, как создать по-настоящему конкурентную систему, которая до поры до времени блестяще воспроизводила себя и в спорте, и в политике.

В том числе и в вечном соперничестве «Пеньяроля» и «Насьоналя» мы находим вечный уругвайский сюжет, который зародился ещё на заре уругвайской государственности. Этот вечный сюжет — тотальная двухпартийное^. Во всём. На «Пеньяроль» должен быть «Насьональ», и они должны биться до победы. На газету «Эль Диа» — газета «Эль Пайс», и их главные редакторы должны стреляться, желательно, конечно, на футбольном стадионе. То есть на партию цветных должна быть партия белых. И это, кстати, тоже пример из жизни, а не фигура речи.

Именно так, «белыми» и «цветными», сразу назвались две политические партии, на которые правящий класс республики рассчитался почти сразу после обретения независимости. Возникла классическая «двуногая» система. Основали эти две партии те самые генералы-освободители, чьи личные веши показывал мне хранитель исторического музея в «старом городе» Монтевидео. Партию «Колорадо», то есть цветных, основал любвеобильный президент-рубака Ривера. Партию белых, «Бланко», или иначе Национальную партию — президент-генерал Орибе.

Наверное, надо быть таким «почётным уругвайцем» как я, чтобы искренне полагать, что именно уругвайский опыт — непреходящ. Я-то действительно склонен так думать. Но в то же время прекрасно понимаю, что читатель сочтёт меня попросту сумасшедшим, если я начну рассуждать о судьбах планеты, разбирая, например, дуэль основателя уругвайской газеты

«Эль Пайс» Вашингтона Бельтрана (кстати, «бланко» и отца будущего президента) и основателя газеты «Эль Диа» и трёхкратного президента Хосе Батжже-и-Ордоньес (кстати, «Колорадо»). Хотя и их спор, и система их взглядов имеют самое прямое отношение к тому, что творилось, в том числе и в мировом масштабе. Например, именно Батжже задолго до европейских социал-демократов искоренил в Уругвае неграмотность, ввёл пособия по безработице и 8-часовой рабочий день. Именно с социальных экспериментов Уругвая брали потом пример и создатели «шведской модели», и даже британские лейбористы.