Сергей Брилёв - Фидель. Футбол. Фолкленды: латиноамериканский дневник

• Название: Фидель. Футбол. Фолкленды: латиноамериканский дневник
• Автор: Сергей Брилёв
• Издательство: Издательство «Зебра Е»
• Жанр: Политика
• Год: 2008
• ISBN: 978-5 94663 590-5

Предлагаю читателю вместе со мной проникнуть через границы. По земле — из Парагвая в Аргентину, из Уругвая в Бразилию. По воздуху — в Венесуэлу из США, из Гватемалы на Кубу, в Чили из Британии. Понятное дело — речь пойдёт о Латинской Америке. Естественно, не обойдётся без английского следа — не зря же я столько лет провёл в Лондоне. Само собой, не обойдётся и без следа русского. Эти три линии тем более сойдутся в главе, где я попытаюсь собрать воедино доселе разрозненные сведения о тайном участии СССР в войне за Фолклендские (Мальвинские) острова. Сразу беру набор участников этой войны в кавычки, потому что та война не была «англо-аргентинской». Берусь доказать — это была репетиция большой, возможно, мировой войны за Антарктиду.

...На берегах Южной Атлантики проникнем в «тайны уругвайского двора», этими тайнами до сих пор окутан первый чемпионат мира по футболу, прошедший в Монтевидео...

---

— Оригинально. А что вообще говорят? Может, восстановят пассажирское сообщение?

Его ответ заглушает скрежет о ржавые рельсы грузового состава. На вагонах — трафаретом выведено: «Груз для Исламской Республики Иран». Вот это да! Был Ирак, а теперь Иран. Ну а что Уругваю делать, если другие рынки скукожились? Но если завтра и с Ираном будет война? В главе про Фолкленды—Мальвины я уже рассказал, как в случае с Ираком уругвайская дипломатия выкрутилась и в качестве компенсации за присоединение к международным санкциям выторговала себе возможность поднять штандарт Артигаса на кораблях из состава ВМС распущенной ГДР. Интересно, какие компенсации уругвайцы выторгуют теперь, когда дело дойдёт до разборки Запада не с Саддамом, а с аятоллами?

Впрочем, трафаретные штампы на вагонах об уругвайских поставках в Иран были занятным, но лишь «побочным» кадром. А «базовой» картинкой, за которой я тогда и приехал на станцию «Пеньяроль», было нечто совсем другое. Как и «радуга» флагов разных держав на полотне Бланеса, так и фирменные цвета уругвайской железной дороги — это ещё один исторический ключ, открывающий тайну былого всемирного успеха маленькой южноамериканской республики Уругвай. Что же это за цвета?

И нос тепловоза, и шлагбаумы, мимо которых он прогромыхал, были выкрашены в чёрно-жёлтую полоску. Вот это и есть футбольный «ключ»! Потому что в такую же чёрно-жёлтую полоску выкрашены и майки футбольного клуба «Пеньяроль». По его терминологии, такая пчелиная полоска — «злато-чёрная». И это вовсе не случайное совпадение. Да, сегодня на станции «Пеньяроль» такая расцветка — иллюстрация упадка и борьбы за выживание. Но когда-то это была гамма самая что ни на есть прогрессивная. Собственно, футбольному клубу «Пеньяроль» эта расцветка досталась уже опосредованно. Первой её переняли именно уругвайские железные дороги. Переняли у англичан! Потому что такая пчелиная раскраска уругвайских паровозов и шлагбаумов есть не что иное, как калька с Англии. Именно в такую полоску был раскрашен первый паровоз «Ракета» легендарного британского инженера Джорджа Стивенсона, чей портрет многие годы украшает самую престижную купюру Банка Англии. Впрочем, обо всём по порядку.

Есть в Италии, в Пьемонте, милое местечко у самой «подошвы» Альпийских гор. Пинероло. Именно оттуда, из Пьемонта, очень давно, в середине XVIII века, приезжает за лучшей долей в нынешний Уругвай некто, кто в мировую историю вошёл под именем Хуан Баутиста Кросса. Имя явно было адаптировано, приспособлено под мелодику уже не итальянского, а испанского языка. На своей новой родине этот сеньор покупает участок земли и открывает «пульперию». Так на берегах Ла-Платы называют магазин всякой всячины: тут и бакалея, и кое-какая мануфактура, и распивочная, куда ходили такие же иммигранты- рабочие соседней скотобойни.

Свою новую «малую родину» наш выходец из Пьемонта, как это часто водится у эмигрантов, называет в честь родины старой. Пиньероло. С годами, как и его имя, оно трансформируется сначала в Пеньяроло, а потом в Пеньяроль. Вот так звучит уже совсем на местный манер.

Такое вольное обращение с названиями, легкомысленная готовность приспособить их под стихию местного говора — в традициях почти всех иммигрантских стран. Взять одни только США, где название города Лос-Анхелес теперь произносят как «Лос-Анджилис», а мыс Каньявераль превратился в «Кэнэверэл». И всё-таки уругвайцы в этом смысле перещеголяли даже американцев. Наверное, абсолютным мировым чемпионом по приспособлению того, что написано, к тому, как произносится, является славный уругвайский город Жунг.

Если читать по-английски, то, конечно же, Йанг. Именно так, Young, звали любимца местной публики, английского железнодорожного мастера, в честь которого и назвали узловую станцию и город. Мелькнёт эта английская фамилия в уругвайской истории и ещё раз, когда в «Пеньяроле» будет блистать однофамилец инженера — футболист. Короче, для Уругвая эта фамилия — не экзотика. Но таковы уж особенности ла-платского — «вульгарной латыни», что со временем название города стали читать так, как велит местная норма. «Young» — не Йанг и не Йунг даже, а Жунг. Чудовищно, но факт. Считается, что эту чудовищную, но милую манеру переделывать на что-то среднее между «ж» и «ш» испанские звуки «й» и «ль» в ла-платский говор принесли иммигранты — португальцы и французы. Возможно, и так. Но так же бесспорно и то, что эту норму с удовольствием подхватили многочисленные иммигранты из Российской империи.

Это те, кто назвал именем «Русия», Россия, улицу в столичном пролетарском районе Серро на той самой горе. Это семейство Кастерновых, которые стали владельцами первых в той части страны автозаправочных станций. Или семейство Забелиных, которое основало первый в той части страны междугородный автобусный маршрут, который, похоже, и разнёс по остальному Уругваю рецепт «русского салата» («Столичный») и «русского крема» (сметана). Или даже казаки-молокане, которые заложили в Уругвае производство горчицы: марка до сих пор так и называется — «Эль Косако». Или даже автор уругвайского школьного учебника по географии Георгий Чеботарёв, известный многим поколениям уругвайских школьников под своим опять же приспособленным к местным условиям именем Хорхе Чебетарофф.

Кстати, до сих пор очень много русских фамилий и в телефонном справочнике того самого города Жунг. Эта железнодорожная станция была одним из мест компактного расселения иммигрантов из Российской империи. Кто знает, возможно, именно выходцы из России и приспособили имя британского инженера Йанга под уругвайское Жунг, а также стали одними из первых в Уругвае, кто перенял причудливую английскую манеру проводить свободное время за странной игрой, в которой по одиннадцать взрослых мужчин с каждой стороны носятся всего-то за одним мячом.

Собственно, главные слова уже произнесены. Игру в футбол занесли в Уругвай британцы: инженеры и мастера, которых уругвайцы выписали для того, чтобы покрыть страну сетью железных дорог. В Монтевидео эти британцы селились поближе к месту работы, то есть у депо в Пеньяроле. Похоже, именно там в свободное время они и гоняли мяч. Местные смотрели-смотрели, а потом и сами попробовали. И у них неплохо получилось!

И, в принципе, история получается очень красивая, особенно для маленькой страны. «Наша политическая система — предмет зависти остального мира. Наше сельское хозяйство, наши фабрики и заводы, наше искусство процветают». С горечью цитировала как-то уругвайская газета «Эль Диа» свою же статью, которую сто с лишним лет назад написал тогдашний редактор Хосе Батжже-и-Ордоньес. Тот самый, который стрелялся на стадионе клуба «Насьональ», перед этим трижды побывав президентом республики. При нём, при «доне Пепе», Уругвай по уровню жизни опережал даже Америку. И даже выписывал иностранных инженеров, которые и принесли в страну футбол. А уругвайцы посмотрели-посмотрели на эту новую забаву, да и научились играть ещё лучше. И выиграли первый же чемпионат мира.

Получается, что Уругвай воспользовался английским посредничеством, чтобы получить независимость, но не стал колонией. При этом разумно сохранил с Лондоном «особые отношения», а когда и сам разбогател, смог на британцев уже не опираться, а их выписывать. В принципе, так оно всё и есть. Вчерашняя страна-отрок стремительно превращалась в страну-юношу. Такого, какой в один прекрасный день превращается из прыщавого увальня в красивого атлета[70].

И была бы эта версия канонической, если бы только «националы» из клуба «Насьональ» постоянно не пеняли «Пеньяролю», что «чёрно-жёлтые» может, и первые, но... космополиты.

Что ж, доля истины в этом, конечно, есть. Первый уругвайский футбольный клуб основали на, как сказали бы сейчас, профсоюзном собрании сотрудников уругвайской (читай британской) железнодорожной компании. Произошло это 28 сентября 1891 года. В числе сооснователей — только 45 уругвайцев, зато целых 72 британца во главе с первым президентом клуба: не сеньором, а, конечно, мистером Франком Хендерсоном. Да и первый капитан — мистер Джон Макгрегор. Да и название у этого клуба поначалу было более чем своеобразное: Central Uruguay Railway Cricket Club, или CURCC. Естественно, уругвайских «националов» задевает даже не отсутствие в этом названии слова «футбол», сколько то, что название-то... английское. И даже в укороченном варианте команда называлась в лучшем случае аббревиатурой CURCC, а чаще всего «Railway». В переводе «Железная дорога». Но, опять же, в переводе с какого языка? С английского...

Да, со временем клуб «национализирует» название и станет «Пеньяролем», по месту расположения ныне запущенных, но когда-то самых передовых железнодорожных мастерских. Но всё-таки осадок остаётся.

Я, кстати, заметил, как нехотя о той не вполне уругвайской полосе в истории своего клуба рассказывал мне президент «Пеньяроля», когда мы с ним расхаживали по штаб-квартире его клуба в Монтевидео. То есть датами, статистикой и именами он тоже меня засыпал не хуже, чем его коллега из «Насьоналя». Но если бы я не обратил внимания на стенд с «английским» вымпелом ещё CURCC, сам президент «Пеньяроля», кажется, мне про него рассказывать не собирался. Всё норовил перевести разговор на более поздний период.