С. И. Смирнов - Духовный отец в Древней Восточной Церкви

• Название: Духовный отец в Древней Восточной Церкви
• Автор: С. И. Смирнов
• Издательство: Православный Свято–Тихоновский Богословский институт
• Жанр: Религия
• Год: 2003
• ISBN: ISBN 5–7429–0117–8

Книга проф. С. И. Смирнова (1870–1916) посвящена истории развития института духовничества в Древней Церкви (рассматривается период Вселенских Соборов). Старчество в древних восточных монастырях и его организация, особенности совершения исповеди и покаяния в миру и монастыре — эти вопросы получают всестороннее освещение в широком контексте истории древнего монашества. Несмотря на то, что книга вышла отдельным изданием еще в 1906 году, она не утратила своего значения и поныне.

---

Дальнейшую стадию в развитии вопроса можно наблюдать в Римской Церкви первой четверти III в. Тертуллиан изобразительно описывает деятельность мучеников этого времени по принятию тяжких грешников: «Некоторые, не имеющие мира с Церковию, обыкновенно вымаливали его в тюрьме. И сверх того, вы (мученики. — С. С.) должны иметь его (мир. — С. С.) в себе, бояться [за него] и хранить, чтобы, если случится, могли доставить [его] и другим». В тюрьмах мучеников «беспрестанно окружают прелюбодеи, постоянно приходят блудники, кругом раздаются мольбы, льются слезы каждого оскверненного, и никто так охотно не посещает тюрем, как те, которые предали Церковь… Все просят от них мира», «Иные сбегаются в рудники и оттуда возвращаются примиренными (communicato- res)»[679]. Епископ Каллист, своей властью допустивши в Церковь раскаявшихся прелюбодеев и блудников, несомненно, считался с правом мучеников на принятие в Церковь тяжких грешников этого вида. Но он уже ограничил эту власть мучеников. По внешнему виду Каллист оставил их право, но между постановлением мучеников о принятии грешника и принятием их общиной он выдвинул решение епископа. Их постановление получало для общины полную силу лишь в том случае, когда его утверждал епископ[680]. Чем же оправдывалась в Римской Церкви власть разрешения мучеников? Она основывалась, как это видно из полемики Тертуллиана, на удовлетворяющем значении их страданий. Эта же последняя мысль покоилась на трех взаимно связанных положениях: мученик сообщает грешнику часть своих заслуг, добытых им пред Господом путем страданий; своим страданием он искупает чужую вину; в мученике есть Христос[681].

В Карфагенской Церкви в гонение Декия значение мучеников и исповедников достигает своего апогея и затем окончательно падает. Это можно наблюдать по письмам Киприана. Несколькими указаниями святой отец рисует деятельность прежних карфагенских мучеников в деле примирения падших. Она происходила в полном согласии с руководительством клира. Киприан пишет мученикам и исповедникам: «И до сих пор я был уверен, что находящиеся там у вас (в Карфагене. — С. С.) пресвитеры и диаконы руководствуют вас своими советами и самым полным образом наставляют в закоце евангельском, как это и прежде делалось при наших предшественниках. Тогда диаконы обязаны были, посещая темницы, своим советом и внушением заповедей Писания давать направление желаниям мучеников» (относительно мира падших), «Предшественники ваши — мученики… были во всем внимательны», т. е. «внимательно и осторожно взвешивали желания просящих» (падших, просящих о примирении[682]). Отсюда мы видим, что карфагенские мученики, относясь очень осторожно к ответственному делу принятия падших, направлялись советами клира, который, разумеется, руководился волей епископа. Таким образом, в Карфагене действовал порядок, введенный епископом Каллистом в Риме: мученики признавали ограничивающую их власть епископа.

Несколько иная картина рисуется Киприаном относительно его времени. Его письма устанавливают прежде всего различие в терминах «мученики» и «исповедники», а затем указывают разную роль тех и других в деле примирения падших. Мучениками в собственном смщсле Киприан называет верующих, которые путем мученичества взошли на небо, но сверх того еще й тех, которые умерли в тюрьме или ссылке, даже в бегстве, терпя за Христа. Исповедниками он называет таких верующих, которые лишь признали себя христианами перед языческим судом и не были подвергнуты мучениям[683]. Роли тех и других в деле примирения падших были неодинаковы: примиряли с Церковью собственно мученики и их грамоты мира (libelli pacis) получали силу лишь после их смерти. Грамоты обычно давались исповедниками, претерпевшими мучения, го —, лод или заключение и в этом состоянии ожидающими своей смерти. И если их ожидания не исполнялись, мир с Церковью, дарованный ими, не признавался совершенным. Исповедники же давали грамоты во имя мученика, уже умершего, получившего венец от Господа. Так поступал исповедник Лукиан, благочестивый и усердный, но малоопытный в Писании, многим без разбора дававший мир во имя мученика Павла и по его предсмертному завещанию. Завещание Павла гласило: «Лукиан! Пред Христом говорю тебе, если кто после моего отшествия будет просить у тебя мира, дай во имя мое». Тот же Лукиан давал грамоты мира во имя умершего мученика Аврелия, который сам не умел писать[684]. Вот почему к Лукиану обращается с просьбой о примирении двух падших женщин другой исповедник — Целерин, который, очевидно, сам не нес мучений, не имел от мучеников и полномочий, какие Лукиан имел от Павла, и потому не считал себя вправе примирить двух своих падших родственниц. Формула примирения такова: «Да будут (имена падших. — С. С.) в мире по заповеди Павла и прочих мучеников» (имена мучеников). Иногда же она имела вид еще более общий — в грамоте мира значилось: «Да имеет он общение со своими»[685]. Получившие такую грамоту падшие считали себя примиренными. Они «говорили, что имеют уже мир на небесах»[686]. Ходатайство мученика было, по–видимому, необходимым условием принятия падшего. Епископ, кажется, не считал себя вправе давать мир падшему, за которого не просил мученик или исповедник.

Однако на что же опирались карфагенские мученики и исповедники, давая мир падшим? В чем заключался источник их власти? Они опирались на свои заслуги, которые ставили их судиями мира. «Вы все от- пущаете вашими святыми молитвами и молениями, на которые мы уповаем, потому что вы други и свидетели Христовы» — так пишет исповедник Целерин Лукиа- ну[687]. Приблизительно так же понимает их полномочия и св. Киприан. Он обращается к мученикам и исповедникам: «И вы, как други Господа, некогда будете судить вместе с ним», «Мы веруем, что весьма много могут у Судии заслуги мучеников и дела праведников», «Господь может зачислить (за кающимся. — С. С.) то, о чем просили мученики»[688]. Страдая за Христа, мученик становился подражателем Христовым — мало того, в нем страдал Христос, и страдания его имели искупительное значение за грехи других, конечно в малой степени[689]. Но сверх этого права на примирение падших с Церковью мученики имели и высшее помазание. Они — носители Духа. Основываясь на словах Господа (Не вы будете глаголющии, но Дух Отца вашего глаголяй в вас (Мф. 10:19–20)), св. Киприан утверждает, «что не мы тогда (в момент исповедания. — С. С.) говорим, но Дух Бога Отца, который, не отступая и не отлучаясь исповедников, сам в нас и говорит и венчается». Дух Святой укрепляет страдальца. «Слово, полное Духа Святого», изливается из уст мученика, и он пророчествует[690]. Этот харизматизм мучеников наравне с их заслугами, вероятно, также доставлял им высокую власть в деле примирения кающихся. Протестантские ученые утверждают, что мученики признавались обладателями власти ключей, права вязать и решить. Мы не знаем документального свидетельства, прямо подтверждающего это положение. Ясно только, что они были обязательными ходатаями за примиряемого падшего.

Это было их право, которое признавал Киприан и даже вначале оберегал его от нарушений. Когда пять карфагенских пресвитеров стали принимать падших без покаяния, узурпируя власть мучеников и повторяя простейший, первобытный порядок принятия, описанный св. Дионисием, Киприан указывает, что они возмутили «почтительность мучеников и скромность исповедников», «подвергают поношению блаженных мучеников». И вот; когда падших стало в Карфагенской Церкви очень много, мученики и исповедники начали примирять их массами и так же просто — без исповеди и покаяния — выдавали ежедневно без всякого разбора и испытания по тысяче свидетельств[691]. А потом они сделали общее постановление относительно целого ряда падших: «Мы даровали им мир»[692].

Но любопытно, что власть карфагенских мучеников, доставлявшая падшим «мир на небесах», даже по их собственному признанию, не была достаточна для примирения с Церковью. Необходимым признавалось утверждение их ходатайства епископом, хотя это утверждение, кажется, представлялось им делом уже второстепенным. Давая мир двум падшим женщинам, Лукиан пишет: «Изложивши дело перед епископом и принесши исповедание, да имеют они мир». Римский клир писал к Киприану, осуждая настойчивость мучеников и падших, требовавших немедленного примирения: «Если мученики полагали, что должно давать таковым мир, то почему сами не дали его? Зачем почли нужным, как сами говорят, отсылать таковых к епископу?»[693] Но это объясняется тем, что мученики и исповедники в Карфагене признавали ограничение своей власти, которое произвел в Риме епископ Каллист за тридцать лет перед тем. Мученик был заступник, ходатай и до некоторой степени заместитель падшего лред. Богом, был ходатай перед епископом, как заместителем Церкви и совершителем покаяния. Но Церковь должна была руководиться рассуждением своего предстоятеля — епископа и требовать прохождения публичного покаяния, заканчивавшегося торжественным присоединением кающегося посредством возложения епископской руки. Таков был порядок. Однако в разгар гонения, когда тысячи верующих пали и оказались вне Церкви, когда церковь рассеялась из Карфагена и не могла сходиться на торжественные молитвенные собрания, когда епископ удалился из города, а в клире произошло движение против него, падшие оказались нетерпеливы. Киприану они прислали дерзкое письмо, в котором не просили, а требовали мира, будто бы уже данного им, «потому что — так говорили они, — Павел всем дал мир»[694]. Так как степени падения были разные и разные были степени раскаяния, то св. Киприан справедливо требовал испытания каждого падшего в отдельности. Это вызвало неудовольствие падших. Примирения с Церковью они начали добиваться силой. Движение вылилось за пределы Карфагена, и провинциальные епископы уступили. Карфагенский клир колебался. Открыто требовали смягчения прежней строгости относительно принятия падших и указывали Киприану на тягость существующего порядка. Киприан должен был пойти на уступки, но остановился на полдороге. Он писал из своего удаления, что в случае опасности смерти для падших, которые имеют свидетельства от мучеников, их должны примирять пресвитеры, а в их отсутствие — диаконы; они должны принять исповедь греха и возложить на падших руки в знак покаяния[695], но окончательное решение этого великой важности вопроса он откладывает до прекращения гонения, «когда самой матери нашей — Церкви по милосердию Божию будет дарован мир», когда будет возможно собраться всей Церкви[696].