Николай Сергиевский - Семибоярщина

• Название: Семибоярщина
• Автор: Николай Сергиевский
• Издательство: АРМАДА
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1995
• ISBN: 5-7632-0042-х

В книгу включены исторические романы Н. Сергиевского и А. Зарина, охватывающие последний период Смутного времени (1610–1612), когда после свержения группой бояр Василия IV Шуйского было создано боярское правительство во главе с Ф. И. Мстиславским — Семибоярщина.

---

Горя местью, Ходзевич первый вбежал во двор, ища Теряева, но все его мысли разом перевернулись, когда он вдруг увидел Пашку и тут же Ольгу. Что ему было до мести, если они были тут! Он рванулся вперед и увидел рядом с собой Свежинского и Казимира.

— Если вы — друзья мне, хватайте Пашку и вон отсюда, а я следом!

Затем он бросился к Ольге, схватил ее и, перекинув через седло, во весь дух помчался обратно.

Впереди него, крепко держа бившуюся Пашку, мчался Казимир.

— Гони! — кричал в неистовом восторге Ходзевич.

Теряев опоздал — он увидел только мелькнувшего с добычей Ходзевича. С диким ревом бросился он на первого попавшегося ему улана, сильным ударом руки сшиб его с седла и уже вскочил на коня, когда подскакавший Одынец ударом сабли опрокинул его на землю.

Добушинский подъехал к Одынцу. Уланы с криком «В бой!» все еще мчались вперед и с изумлением остановились. На земле валялись четыре трупа и пятым Теряев. Больше никого не было.

— Что за черт! — сказал Добушинский Одынцу. — В избах все шиши, что ли?

— Взять их! — ответил Одынец. — Эй, за мной! — И, сойдя с коня, он бросился в трапезную.

Следом за ним ворвалось несколько солдат, но трапезная была пуста. С проклятиями они бросились в другие избы, но и там никого не было. Они вернулись; оставшиеся солдаты спешились тоже и стояли в недоумении и ярости, смотря по сторонам.

Одынец покраснел как рак.

— Что за черти? — заговорил он. — И жид убежал, и шиши, как зайцы, в лес ушли. Вот воины!

Ему никто не ответил. Какая-то унылая тишина окружала их и угнетала, как тяжкая тайна. Добушинский не выдержал.

— А ну их, к бесу! — крикнул он. — На конь и до дому! А где Ян, где Свежинский?

— Я не видел их, они вскочили первые, — ответил Одынец.

— Они, пан, взяли по паненке и назад ускакали! — объяснил старый вахмистр.

— Вот так штука! — засмеялся Добушинский.

Всем на мгновение стало весело, но все тотчас вздрогнули: в лесу раздался легкий свист.

— На конь, на конь! — поспешно приказал Добушинский.

— Шиши, шиши! — зашептали солдаты, и чувствовалось, как ими овладевает паника.

— По двое в колонну! Выезжай! — скомандовал Добушинский.

Солдаты тронулись. Из раскрытых ворот они выехали прямо в просеку, но едва последние два оставили двор, как пронзительный свист прорезал Воздух. Кони вздрогнули и насторожили уши. Солдаты сбились.

— Сабли наголо! — скомандовал Добушинский.

В ту же минуту сзади раздался залп. Несколько солдат упало, а кони ринулись и понеслись. Но вдруг случилось нечто совсем непредвиденное: кони запнулись о протянутые по дороге лыки и упали: через них попадали другие. Произошло смятение, и тут же с криками «Бей!» со всех сторон посыпались на поляков страшные шиши. Они рубили обезумевших солдат саблями, молотили цепами, косили косами, а в это время упавшие кони бились и, вскочив на ноги, метались как бешеные.

— В лес! Смилуйся, Матерь Божья! — раздавались крики несчастных поляков.

И снова раздались свист и громкий голос Лапши:

— Будет!

Шиши отступили. Несколько поляков, и среди них Добушинский с Одынцом, мчались сломя голову, человек десять стояли окруженные шишами, а на земле, залитой кровью, лежали исковерканные трупы убитых и со стонами корчились раненые.

Лапша мрачно обошел своих: нескольких человек уже не было в живых. Он нахмурился и сказал:

— Добить раненых!

Все пошли к своему стану. Увидев Теряева, Лапша поспешно приказал поднять его, уложить и рассмотреть раны.

Но вдруг он встрепенулся, заметив, что Ольги и Пашки нигде не было. Он обернулся к пленным полякам и сказал:

— Разбойники и душегубы! Вам всегда надо опозорить девушку, упиться кровью младенца или сделать святотатство. Повесить их!

Приказание атамана было тотчас исполнено.

Почти до самой ночи шиши копали могилы и хоронили мертвых, а потом Лапша собрал всех и сказал:

— Теперь нам здесь не будет покоя — кто-то указал наш стан. Уйдем в другое место, ближе к Москве. А чтобы им ничего не досталось, выбирай все добро, да живо!

— А стан поджечь? — спросил Елизар.

— Дурак, — отрезал Лапша, — или хочешь, чтобы лес погорел?

Шиши быстро принялись за работу, а затем, навьюченные, тронулись в дорогу. Среди них медленно двигалась телега, на которой лежал бесчувственный Теряев…

А в это же время Ходзевич, забыв о неудаче приятелей, ликовал. Ольга дразнила его чувство. Пашка зажигала в нем месть. Казимир давно не видел в таком настроении своего хозяина, и ему было даже страшно при мысли об участи Пашки.

Между тем приятели Ходзевича с уцелевшими солдатами своего отряда вернулись в Можайск, и на следующее утро Добушинский, войдя в горницу, где жили его товарищи, заявил:

— Худо, все худо! Полковник мне жару задал за то, что я солдат погубил; а про Москву говорят, что там нашему брату, как волку в капкане, живется. Наш полковник думает уже сняться отсюда.

— Что такое? — спросил Свежинский.

— А то, что в Москве нами недовольны. Зубы на нас москали точат. Вам теперь здесь тоже засиживаться негоже.

— Я-то и не думаю, — возразил Свежинский, — там моего добра столько оставлено, что я лучше жизни лишусь, чем откажусь от своего. Не знаю, как Янек!

В это время в горницу вошел Ходзевич.

— Что тебе обо мне знать надо?

— Да то, думаешь ли ты на Москву ехать или здесь бабиться будешь?

— Я-то? Да как же я здесь останусь, если на Москве у меня все богатство мое, и квартира, и лошади. Я и то думал, либо сегодня в ночь, либо завтра чуть свет.

— Завтра так завтра! Так, значит, и готовиться станем! — весело сказал Свежинский.

— А нам впору на Литву ехать, новые роты собирать! — уныло сказал Добушинский.

— Ну, у вашего Струся солдат много!

— Зато я того, о чем всю жизнь думал, добился! — весело сказал Ходзевич и засмеялся.

— Ну, а теперь, пред сборами, выпьем! — весело заявил Свежинский и потянулся за чарками.

А в это время в горнице, наглухо запертой, томилась Ольга. Ей казалось, что она сошла с ума — так много случилось с нею в последние часы. Страшный образ Ходзевича с наглой усмешкой неотступно стоял пред нею. Она знала, что теперь не дождется пощады, что сердце Ходзевича полно злобы и мести, и трепетала при каждом шорохе. Но то шуршали только мыши под полом; в запертую горницу с закрытыми ставнями не доходил даже шум города. Если бы с Ольгой была Пашка, ей все же было бы легче, но ее разлучили с нею, и при мысли об участи Пашки княжна на мгновение забывала даже свое горе. А между тем она и не подозревала того, что сделала Пашка.

Зато свое положение отлично понимала сама Пашка с того момента, как ее подхватил пахолик. В возмужавшем юноше она не сразу признала того дрожащего пахолика, которого она пощадила, но тот узнал ее сразу, и его лицо пылало всю дорогу такой злобой, что Пашка ни на минуту не усомнилась в своей участи. Он скакал с нею и говорил:

— Пожди, пожди, ведьма, что с тобой мой пан сделает! Мы тебе, подлая, все жилы вытянем, как дичину, тебя изжарим, смолой зальем! — И он плевал в нее, и бил ее в лицо кулаком.

Пашка молчала, стиснув зубы, и только по ее глазам можно было видеть, как кипит ее сердце.

Прискакав в Можайск, Казимир по указанию Ходзевича Кинул ее в клеть и запер дверь тяжелым засовом.

Спустя какой-нибудь час к ней в клеть вошел Ходзевич с двумя офицерами.

— Вот, смотрите на эту ведьму, — сказал он им. — Вылезай, что ли!

Пашка забилась в самый темный угол. Однако Ходзевич взял ее за волосы и, вытащив на середину клети, бросил на земляной пол.

— Ге, да какая гладкая! — воскликнул Кравец. — И неужели она с жолнерами справилась?

— Сонных зарезала!

— Что пан с ней сделать замыслил? Может, возьмешь с меня триста злотых за нее? — вкрадчиво спросил товарищ Кравца.

— Нет, я хочу потешиться над нею, — воскликнул Ходзевич, — а что сделаю, и сам не знаю. Знаю только, что такое придумаю, от чего сам бес затрясется! Идемте, панове! Казик, запри двери!

Они ушли, а Пашка осталась одна.

Стало вечереть, когда к ней снова вошел Казимир и, поставив на пол мису с вареным мясом, сказал:

— Жри, ведьма, завтра на Москву поедем!

Он плюнул на нее и ушел, заперев дверь.

Пашка вздрогнула, мысль о бегстве обожгла ей мозг. Бежать или умереть в мучениях? Выбора не было — и она подошла к миске с мясом. Ударом ноги она разбила миску и, тихо сев на землю, скоро нащупала один из черепков. Осторожно схватив его связанными руками, она воткнула его в землю и стала, крепко нажимая, водить по нему веревкой. Скоро веревка перетерлась, и Пашка освободила руки. Ее лицо осветилось радостью. Она быстро вскочила на ноги и стала обходить стены своей клети. Очевидно, дверь выходила на двор. Пашка подошла к правой стене и через топкие деревянные перегородки услышала голоса: значит, там жилье; она подошла к левой стороне и скоро расслышала топот копыт и ржание, значит, там находилась конюшня. Оставалась одна задняя стена. Пашка прислонилась к ней — за ней было безмолвно. Тогда женщина торопливо бросилась на землю, схватила один из черепков и начала копать землю под задней стеной. Черепок сломался, она схватила другой; другой сломался тоже, и тогда она с силой отчаяния начала рыть землю руками. Она рыла, не уставая, час, другой, третий, наконец ее руки скользнули за стену Пашка расширила отверстие и осторожно полезла в него ногами вперед. Уже ее туловище было вне клети и оставалось просунуть плечи и голову, как вдруг загремел засов, а за дверью послышались голоса.