Андрей Рудалёв - Письмена нового времени

• Название: Письмена нового времени
• Автор: Андрей Рудалёв
• Жанр: Критика

Андрей Рудалёв — ведущий критик молодой прозы и «нового реализма», именно он является главным путеводителем по литературе «тридцатилетних». У каждого критика есть свои писатели, творчество которых он изучает с особой пристрастностью, держа руку на пульсе его творческой судьбы. Авторы Рудалёва — это Захар Прилепин, Дмитрий Орехов, Герман Садулаев, Роман Сенчин, Василина Орлова, Сергей Шаргунов…

О литературном процессе Рудалёв пишет беспощадно и обличающее: «Литературная жизнь у нас консолидируется вокруг издательств, «толстых» журналов, всевозможных премий престижных и не очень. Писатель таким центром практически не является. Читатель в этом высококалорийном, но не всегда полезном для души и тела вареве либо вылавливает натренированной рукой наиболее аппетитные куски, либо наобум лазаря черпает — что попадется».

---

Или вот показательна история с Александром Иличевским. Заявился с несколькими многообещающими текстами, далее попав в тиски книжной индустрии (остановимся на этом объяснении, хотя их может быть значительно больше), стал регулярно выдавать всевозможные невнятные книги. Чего только стоит «Ослиная челюсть», «Гуш Мулла» и еще ряд наименований, у которых едва ли когда-то найдутся читатели за исключением нескольких лояльных критиков?.. А ведь очень хотелось бы, чтоб он чем-нибудь удивил.

Если обозреть историю литературы, то можно без специальной аппаратуры увидеть, что многое в ней движется по кругу. Мы выявляем не реалии, а лишь лишний раз иллюстрации к закономерностям. Многие проблемы неоднократно обозначены, но мы вновь и вновь буксуем на месте. Хотя возможно многое здесь играет человеческая психология, уж очень хочется думать, что раз уж ты появился на земле, то живешь в эксклюзивное невероятное время, готовое вскрыть многие вопросы, над которыми ломали головы тысячелетия.

С другой стороны, «современное» — это практически всегда несовершенное, особенно в сравнении с неким полумифическим «золотым веком». Да уж, было время!.. Что сейчас? Сплошные борзописцы, гоняющиеся за длинным рублем…

Дмитрий Мережковский в работе 1892 года «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы» отмечал, с одной стороны застой, скуку, отсутствие крупных талантов на современном ему литературном поле, а с другой, он понимал, что переживается «один из важнейших моментов в историческом развитии русской литературы. Это — подземное, полусознательное и, как в начале всякая творческая сила, невидимое течение. Тайные побеги новой жизни, новой поэзии слабо и непобедимо пробиваются на свет Божий, пока на поверхности достигает последних пределов торжество литературной пошлости и варварства». Очень бы хотелось быть оптимистом и вооружиться подобной же верой…

Или, к примеру, Кнут Гамсун бичевал современную ему норвежскую литературу (в частности, в докладе «Норвежская литература») за то, что она «по сути своей материалистическая, интересовалась больше нравами, нежели людьми, а значит общественными вопросами больше, нежели человеческими душами».

Мы и сейчас можем высказать подобные же претензии, что литература более скатывается к социальному модусу, нежели психологическому, индивидуально-личностному. Главное, даже не герой, не его внутренние духовные борения. На первый план выходит матрица социума, разветвление его метастаз. Вместо фона он становится главным действующим лицом, подверстывая под себя все пространство, будто черная дыра втягивает на погибель человеческие вселенные, которым ничего не остается как мимикрировать, приспосабливаться. Человек давно уже не интересен сам по себе, разве что как отражение среды, отпечаток особенностей исторического времени.

Так что многое уже проходилось и многое отлежалось…

Не стоит забывать и еще об одном аспекте: «качество текста» — категория довольно условная, во многом механическая, часто говорящая лишь о писательской мастервитости и не более. Качественный текст — обезличенный текст, сделанный, а не сотворенный, чисто внешний, плотский и совершенно бездушный, особенно когда речь идет о безусловном примате «качества», а не ценностных категорий.

Художественное творчество по определению должно быть распахнуто, предельно открыто и восприимчиво как губка, из которой периодически отжимается вода. Оно впитывает в себя современность, живую жизнь, соотнося ее с традицией, а мера соотнесения — устойчивые аксиологические категории. Творчество не может быть только посюстороннем. Заниматься только тем, что отвечать на актуальные вопросы современности, отражать и кодифицировать современность. Сам акт художественного творчества сложный и многоаспектный процесс. Лермонтов в стихотворении «Пока Рафаэль вдохновенный» представил нам его грани: это чувственный, эмоциональный процесс, интеллектуальный и еще непременно присутствует момент вдохновение свыше — печать трансцендентного.

Релятивистские рассуждения по поводу применения к художественному тексту, каких то ценностных характеристик — это тоже норма нашего времени. Мы уклоняемся от принципиальной оценки: «хорошо это или плохо, проще говорить: все имеет право на существование. А потому беремся обсуждать формальные признаки художественного произведения, без заглядывания дальше вовнутрь. Говорим о технике письма, занимаемся описанием, кодифицированием этой техники и не более того.

Период великой русской литературы кончился тогда, когда прошел этап десакрализации искусства, оно превратилось в банальное ремесло, которому можно обучиться, а уж потом экспериментировать своими «дарованиями», выпячивать свою непохожесть и инаковость. И действительно, что еще остается, когда пропадает тайна, когда писание — лишь набор механических действием, подкрепленных какими то знаниями и навыками?..

Так что же, в конце концов, делать? Или как у Василия Розанова: чистить ягоды и варить варенье, а если зима пить чай с этим вареньем… Но только вот видимо, чайком со сладостными дарами мы еще не скоро побалуемся. Да и рецепт варенья у каждого собственный, в любимцах ягоды у каждого свои. У кого-то аллергия, у кого-то изжога, кто-то просто не любит сладкого. Но и отказываться от варенья ох как не хочется…

Р.S. Необходимость создания экспертного совета постулирует недавно созданный Гражданский форум литераторов — живая внеидеологическая внекастовая форма далеко не только внутрицехового общения.

НОВАЯ КРИТИКА РАСПРЯМИЛА ПЛЕЧИ

Энергичная статья Валерии Пустовой “Пораженцы и преображенцы. О двух актуальных взглядах на реализм” вызвала разные отклики. И все чаще, знакомясь с ними, чувствуешь, что их авторы почувствовали себя во многом уязвленными. Дело здесь не в личных обидах. Сама жанровая форма показалась непривычно смелой — еще бы, манифест! Допустим ли он сейчас, не чрезмерная ли это заявка? Звучит адресованный критику недоуменный возглас: “Что манифестировать? Вы же, господин хороший, подневольное существо, находящееся на окладе!”

Пустовая — критик яркий и смелый, с незашоренным сознанием, свободный от догматизма и тенденциозности. Бессмысленные провокации не ее стиль. Тирады манифеста хлесткие, яркие, сочные, хоть сейчас в сборник афоризмов помещай. Взялся критик серьезно, со знанием дела за проблему, которая сейчас на повестке дня — “новый реализм”: “Реальность — это то, что должно быть преображено (во имя искусства), — гласит предполагаемый принцип нового реализма. Ад жизни преодолевает личность, серость жизни преодолевает художнический талант. В отличие от реализма, который знаменует собой рабство человека у реальности, у необходимости и суеты как главных законов видимого мира, новый реализм преломляет пережитую боль — в красоту, труд — в мысль, предмет — в образ, человека — в творца, дело — в слово. Новый реализм — декларация человеческой свободы над понятой, а значит, укрощенной реальностью”.

Звучит, конечно, чересчур романтично, и манифестируется скорее желаемое, чем действительное — но разве критик, как хороший шахматист, не должен предугадывать партию на несколько ходов вперед, разве не должен всматриваться в перспективу и отыскивать там чаемые горизонты? Создается ощущение, что именно это предназначение критика и критики и вызывает сейчас наибольшие сомнения.

Функция критика — лишь банальное фиксаторство, занесение в амбарную книгу всякого нового литературного произведения, а там уже по полкам, по разрядам сортировка. Очень настойчиво навязывается в последнее время и такая точка зрения: критик — своеобразный путеводитель по книжным новинкам с целью их продвижения.

“Критик не способен заставить петь писателя под свою дудочку, как крысолов”, — говорит Марта Антоничева в своей заметке-реплике “О тенденциозности в литературной критике”. С этих позиций и адресованный литераторам манифест, и любая публично высказанная позиция критика, даже немолодого, будут выглядеть неуместными. Отсюда напрашивается совершенно закономерный в русле логики Антоничевой вывод: “Критика должна воспитывать читателя”.

Итак, братцы, ваши личные предпочтения — это хорошо, даже замечательно, но они по большому счету мало кому интересны. Критика — сугубо прикладная сфера, и все задачи ее давно определены и расписаны. Ваше дело, господа критикующие, ориентироваться на читательский вкус, “воспитывать”.

Но это то же самое, как в бесконечное сериальное варево добавить щепотку чего-то возвышенного. Крупицу вкуса протащить контрабандой. На рынке он не востребован, но в умеренных дозах критик-менеджер, распорядитель литературного потока может его употребить и внедрить.

Об утверждении Марты Антоничевой, что “литература, как и любой другой вид искусства, развивается хаотично”. Не знаю, какое бессознательно-хаотическое нечто имеется в виду, о какой литературе речь идет (в стиле автоматического письма?) или о каком хаосе (может быть, как “гармонии в стихийных спорах”), но, согласившись с этим, на самом деле сложно увидеть в художественном процессе какую бы то ни было оформленность, тенденцию. Литература становится казусом. Согласуясь с таким представлением, роль критика опять-таки будет сведена к участи рецензента-статиста.