Валентина Брио - Поэзия и поэтика города: Wilno — װילנע — Vilnius

• Название: Поэзия и поэтика города: Wilno — װילנע — Vilnius
• Автор: Валентина Брио
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: История
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-86793-613-6

Сосуществование в Вильно (Вильнюсе) на протяжении веков нескольких культур сделало этот город ярко индивидуальным, своеобразным феноменом. Это разнообразие уходит корнями в историческое прошлое, к Великому Княжеству Литовскому, столицей которого этот город являлся.

Книга посвящена воплощению образа Вильно в литературах (в поэзии прежде всего) трех основных его культурных традиций: польской, еврейской, литовской XIX–XX вв. Значительная часть литературного материала представлена на русском языке впервые. Особенная духовная аура города определила новый взгляд на его сложное и противоречивое литературное пространство.

---

События начала века, Первой мировой войны, обратили взор поэта к этому городу, стоящему на перекрестке Европы и на перекрестке еврейской истории. Чуткий к истории Шнеур создал памятник Вильно уходящему.

К теме этого города поэт возвращался снова. В упоминавшемся выше издательстве «а-Сефер» Шнеур выпустил и четыре собственные книги, среди которых сам он придавал особое значение изданию поэмы «Вильна»[307] с литографиями Германа Штрука, о чем упомянул даже в автобиографии[308].

Живописец и график Герман Штрук (1876–1944) попал в Вильно как военнослужащий германской армии в 1914 году. Здесь он вошел в контакт с восточноевропейскими евреями, и эти новые впечатления его взволновали и вдохновили. Позднее он создал цикл «Зарисовки Литвы, Белоруссии и Курляндии» (1916 г.). В особенности Штрук прославился как график[309]. Излюбленными его жанрами были портрет (среди его знаменитых персонажей — Герцль, Эйнштейн, Фрейд), пейзаж и городской пейзаж (в том числе и Эрец Исраэль, где он побывал в 1903 г., а в 1923-м поселился). Эти жанры, темы и особенности манеры можно видеть и в работах, посвященных Вильно. Художник любил тихие, провинциальные по духу и настроению городские уголки (он находил их даже в Берлине), а Вильно как раз и дарил такие виды в изобилии, особенно в старинных переулках и двориках еврейских кварталов. Рисунок Еврейской улицы в Вильно прекрасно воссоздает ее неповторимую ауру, он стал классикой и тиражируется до сих пор. В портретах Штрука запечатлены типы литваков (как называют литовских евреев): Виленского Гаона — воплощение мудрости, духовной силы и скромности; «парнаса» (главы общины), девушки, юноши с глубокими и грустными глазами, старика, погруженного в книгу, — людей, которыми создавалась духовная атмосфера города. Общие виды живописных частей города становятся своеобразным обрамлением главного содержания, как и в поэме Шнеура, а удивительные деревья, полные жизни и какой-то человеческой боли, вносят тревожную ноту, также глубоко созвучную настроениям поэмы.

Шнеур и Штрук создавали свои произведения независимо друг от друга, однако их создания оказались близки друг другу до такой степени, что трудно поверить в то, что литографии не являются иллюстрациями к поэме, настолько естественно они вместе воссоздают духовный и архитектурный облик еврейского Вильно.

В 1928 г. Шнеур вновь побывал в Вильно, а в 1929 г. написал предисловие к оригинальному циклу фотографий М. Воробейчика, изданному малоформатным альбомом под названием «Еврейская улица в Вильно» (на иврите и немецком яз.). В предисловии поэт не только вновь вернулся к образам своей поэмы, но и размышляет о скрытой красоте, лиризме и драматизме еврейских кварталов, запечатленных фотохудожником, мастерство которого он сравнивает с искусством Марка Шагала[310].

Фотоработы Воробейчика воплотили как своеобразный угол зрения автора, так и цельный образ еврейского города — точнее, одной, Еврейской улицы этого города, на которую спроецирован весь Вильно. Все это близко Шнеуру столкновением контрастов и противоречий (и формальных — черно-белые снимки, — и содержательных). Художественными средствами фотохудожника стали свет и тень, элементы коллажа и «сдвиги» в размещении визуального материала. Свое эссе, предваряющее книгу, Шнеур назвал «Свет и тень Еврейской улицы». Композицию фотоматериала он определил как режиссуру драмы. «Трепещущие тени на грани традиционного прошлого и современности… Освещенный, сумеречный, темный. Изменение угла зрения, света — и видимое меняется совершенно. В смене разных оттенков света и тени появляются древние потолочные арки, оконные решетки подвалов; крыши, вход в лавку, тихие уголки и рыночная толпа. Лица старые и юные» (4). Важным и ценным он считает то, что Воробейчик запечатлел будничную жизнь улицы, скрытую от чужих глаз «в час сумерек», когда выходят жители из своих «укрытий» в поисках заработка, «добывают гроши, сватают дочерей, женятся, плачут, пляшут, рожают и вскармливают…» (6). Отметил поэт в этих фотографиях и «древний страх», живущий даже «в эпоху электричества и аэропланов» (6). Однако при этом увидел и неразрывную цепь поколений: «Нить тянется от Масады — последней крепости евреев — до Еврейской улицы в Вильне. Только там шла война с оружием в руках, а здесь — мирная война. Война духа» (6). Упоминание Масады — крепости на берегу Мертвого моря, последнего оплота евреев во время антиримского восстания 66–73 гг. (Иудейской войны), ставшей в ивритской поэзии символом еврейства, Земли Израиля[311], — создает образ последнего прибежища. Не случайно автор «Вильны» включил в эссе и небольшие отрывки из своей поэмы, легко вступающие в широкое взаимодействие со всем материалом.

Уже после Второй мировой войны Шнеур вернется к воспоминаниям о своем виленском периоде, о работе в газете «ha-Zman», о людях, воссоздаст атмосферу города того времени и приоткроет тайны творчества. «Как глубока Вильна, как таинственна

Еврейская улица! Каждый человек, обладающий острым взглядом и имеющий душу, черпает из этого источника, а источник все не иссякает» (3). При всех отсылках к архетипу города (Иерусалиму) у Залмана Шнеура описан не город вообще, а именно Вильно, запечатленный в определенный исторический момент и одновременно занимающий свое место во всей исторической цепи.

3. Вилнэ в поэзии на идиш

Есть произведения, посвященные Вильно, и в литературе на идиш того же времени, 1920-х — начала 1930-х годов; создавались они почти исключительно в самом этом городе или в Литве. Издавались литературные иллюстрированные альманахи на идиш, как, например, вышедший в 1925 г. «Еврейский Вилнэ в слове и образе» («Yidishe Vilne in wort un bild»)[312]. Можно отметить в этой связи, что литературный альманах является виленским «жанром», еще с конца 1830—1840-х годов, с польских «новогодников» (noworoczników). Это, как правило, сборники произведений местных литераторов (очень разных по уровню), в них обязательно присутствует региональная же тематика, что создает ощущение домашности, дружеской непосредственности.

Одно из характерных для альманаха произведений о городе — поэма Элияху Гольдшмидта (1882–1941?), известного деятеля культуры того времени, «К Вилнэ» («Zu Vilne», написана в 1921 г.). Это взволнованный монолог, главным лейтмотивом которого становится первая строка: «Как дорог мне и как любим ты, Вилнэ!»[313] Поэма состоит из двух примерно равных частей. Первая является как бы предысторией:

Еще в моем маленьком штетле
В раннем детстве,
Прежде чем я тебя узнал,
Я был в тебя влюблен,
Как юный фантазер испанский,
В сказочную принцессу.
Едва умея читать,
Я видел твое прекрасное имя
В святых книгах,
И моя душа
Тянулась к тебе,
Как потерявшееся дитя к матери…

(5)

Дальше рассказ, довольно типичный, о нужде, труде и горестях, даже аресте, выпадавших на долю молодых местечковых евреев в большом городе (6), о том, что переменились все планы и любимый город ставит новые цели (7). Хотя обо всех проблемах говорится несколько многословно, они не конкретизированы, а представлены в общем виде: собственно, все это могло происходить и в других городах. Главным итогом здесь становятся слова «я принимал все с любовью» (7) и неутраченные надежды.

В поэме Гольдшмидта просматривается модель, которую в большей или меньшей степени можно проследить в это время у разных авторов. Во второй части поэмы воссозданы, кажется, все основные мотивы образа города, характерные и для других поэтов, его современников, писавших на идиш. Из первой части такими непременными чертами «Иерусалима галута», как он назван в поэме, являются ученость, праведность, богобоязненность.

Вильно для Гольдшмидта «древний город Гедимина» (11) и столица литовских князей. Как и другие авторы, он перечисляет отличительные черты города:

Со всеми твоими кривыми улицами, улочками и площадями,
…Словно средневековый лабиринт.

(11)

Дома
Построены без плана, без порядка,
Довольно случайно и без украшения,
Безо всякой симметрии!
— и все же так гармонично!

(11)

В этой гуще и запутанности спускающихся к Вилии домов взгляд фиксирует нижнюю границу городского пейзажа: город у реки. Появляется простор и перспектива, которая уводит довольно далеко:

Вилия —
Тихая, скромная, чистая.
Как когда-то ее далекий брат Шиллоах.

(12)

Затем взгляд поднимается ввысь и выхватывает главную вертикаль:

Царственная Замковая гора
Одна господствует над всем ландшафтом.

(12)

И далее все описывается как видимое с этой высокой точки: у подножия горы сады (они перечислены), а на другой стороне Вилии «старый памятник нашего бытия» (12) — еврейское кладбище. Упомянуты похороненный здесь гер-цедек Потоцкий, Виленский Гаон, который «нес в себе целый мир» (13). Дальше — рощи и леса, скрупулезно перечислены пригороды и окрестности: Иерусалим и Вифлеем, Бельмонт, Литовская Швейцария, Закрет, Бурбишки и Зверинец (14). Однако автор сосредоточивается на послевоенном городе: