Тим Пауэрс - Гнёт ее заботы

• Название: Гнёт ее заботы
• Автор: Тим Пауэрс
• Жанр: Альтернативная история

Еще одна книга как и Врата Анубиса написанная в жанре альтернативной или крипто истории, истории, где события хорошо нам известные тесным образом переплетаются с вещами, ускользающими от нашего взгляда. Где величайшие поэты всех времен занимают свое вдохновение у вампиров и ламий, иссушающих их и взимающих за свою заботу кровавую плату. Где хирург Майкл Кроуфорд едет на свою свадьбу и еще не знает о той роли, которую ему суждено сыграть в жизни великих поэтов. Где над всем старым светом огромной мрачной тенью реет австрийская империя Габсбургов. А с высоты на всю эту мышиную возню молчаливо взирают вечные горы.

---

Не знаю, что еще сказать на прощанье.

Я так и не научился откланиваться.

— Джон Китс,

к Чарльзу Брауну, 30 Ноября 1820[251]

Здесь лежит тот, чье имя ― надпись на воде.

— Джон Китс,

эпитафия самому себе

Даже в этот зябкий день на площади Испании[252] было множество художников, главным образом Английских туристов. Они установили мольберты у подножия широких мраморных ступеней, террасой сбегающих по холму Пинчо[253] от близнецов-колоколен церкви Тринита дей Монти[254]. Майкл Кроуфорд шагал через пьяцца, направляясь к крытому черепицей дому номер 26, где он снимал жилье. Его ботинки разбрасывали кучи маленьких желтых скорлупок, что покрывали мостовую везде, где собирались низшие слои Римского общества, и он с кислой улыбкой поглядывал на бездельников уплетающих тарелки тушеных бобов, которые и были избавлены от этой шелухи.

Собственно говоря, попрошайками они не были ― они стояли здесь в надежде, что их попросят позировать для картин. Для того, чтобы выпросить такую работу, они любили принимать, словно бы случайно, позы, которые по их разумению были для этого наиболее подходящими: вот, опирающийся о лестничный карниз бородатый юноша с ввалившимися щеками, возведший очи к небу и что-то бормочущий про себя, очевидно, он надеется, что его попросят изображать какого-нибудь страдающего святого или, быть может, даже самого Иисуса Христа; а выше, возле фонтана Бернини[255], женщина в голубом платке прижимает к груди младенца и выводит свободной рукой блаженно благородные жесты. Погода, очевидно, была слишком холодной, чтобы сюда заявился погреться на солнышке кто-нибудь из представителей dolce far niente, этой «сладостное ничегонеделание» жизни, но святые и мадонны, и даже целые Святые Семейства, все равно стояли дрожащими группками вдоль отлогих серых пролетов лестницы.

На мгновение Кроуфорда охватило необъяснимое искушение бросить сумку и затесаться в ряды «святых», просто чтобы узнать, когда художник, наконец, попросит его позировать, какого героя он, по его мнению, представляет. Гиппократа? Отравителя Медичи?

Поборов минутный порыв, он ускорил шаг, так как даже в Риме зима может быть беспощадной к жертвам чахотки, а мужчина, которого ему предстояло осмотреть, был предположительно на последней стадии этой болезни; а его сиделка, для которой Кроуфорду дали какое-то лекарство, лежавшее теперь в пузырьке в кармане пальто, по всей видимости, страдала от нервного расстройства, которое делало ее опасной как для самой себя, так и для ее пациента.

Хотя поступь Кроуфорда была все еще легка, и ему едва стукнуло сорок лет, волосы его были почти полностью седыми. К этому времени он уже два года снова работал как доктор, главным образом по найму на человека по имени Вернер фон Аргау, и гонорары свои он отрабатывал сполна. В течение последних двадцати шести месяцев ему пришлось объехать всю Европу. И сейчас он был рад снова вернуться в Рим.

Он встретил фон Аргау в Венеции зимой 1818-го. Кроуфорд, почти нищий в те дни, допоздна засиделся, напиваясь при свете лампы в маленьком кафе, прилепившемся к каналу, когда раздавшийся поблизости пронзительный вскрик и лязганье скрещенных шпаг заставили его вскочить на ноги. И, когда он отбросил выпивку и стремительно преодолел дюжину ярдов по берегу канала, он наткнулся на юношу, растянувшегося на древней мостовой возле выроненного меча, в промокшей от крови рубашке.

Сквозь затихающую барабанную дробь улепетывающих шагов Кроуфорд услышал скрежещущее дыхание юноши, так что он опустился на колени, и, используя меч, соорудил повязку из шелкового жакета жертвы и плотно завязал ее вокруг раны на животе. Затем Кроуфорд бросился обратно в кафе и нашел помощников, чтобы дотащить туда полубессознательное тело, и, когда они аккуратно положили юношу на полу возле одного из столов, он сшил края раны с помощью шпильки и кухонной бечевы.

Юноша пришел в сознание, когда Кроуфорд и несколько добровольцев доставляли его на лодке в ближайшую больницу, и, когда узнал, кто наложил ему шов, слабой рукой извлек из кармана кошелек и настоял на том, чтобы Кроуфорд его взял; и, когда Кроуфорд заглянул в него позже этим вечером, в кошельке оказалась дюжина золотых луидоров.

Собираясь бережливо использовать эти деньги, Кроуфорд потратил немного на дешевую комнату и тарелку горячих, отдающих несвежим маслом, макарон, но на следующее утро в его дверь постучал посыльный и позвал его в больницу. Кроуфорд так никогда и не узнал, каким образом посыльному удалось его разыскать.

К изумлению Кроуфорда юноша, которого он зашил минувшей ночью, бодрый и полный сил, лучась улыбкой, восседал на больничной кровати; и когда Кроуфорд неловко стал благодарить его за деньги, юноша прервал его излияния и сказал, что никакие деньги не смогут оплатить его долг перед Кроуфордом за то, что он спас его жизнь ― и что он готов предложить ему работу, если, конечно, Кроуфорду она нужна.

Кроуфорд опустил взгляд на свою поношенную одежду, затем взглянул на юношу и с кривой улыбкой и спросил, что за работу он может ему предложить.

Юноша оказался Вернером фон Аргау, состоятельным филантропом, покровителем изящных искусств. Он объяснил Кроуфорду, что не только спонсирует художников, музыкантов, политиков и религиозных лидеров, но и предоставляет им также наилучший медицинский уход, когда они в нем нуждаются, и спросил Кроуфорда, не хотел бы он поработать на него в качестве хирурга, так как его навыки в этой сфере, очевидно, весьма высоки.

Кроуфорд ответил, что может законно заниматься только ветеринарной практикой и не достиг в этом успеха ― собственно, и в Венецию он прибыл лишь для того, чтобы попробовать занять денег у знакомого, которого не видел уже пару лет, и спускал минувшим вечером в кафе последние сбережения лишь потому, что расстался с тем знакомым в напряженных отношениях и хотел заглушить гордость спиртным, прежде чем обратиться к нему с просьбой.

Фон Аргау заверил Кроуфорда, что навыки его были превосходными, к тому же он снабдит его безупречными фальшивыми разрешениями, и ― поскольку фон Аргау будет обращаться к нему довольно нечасто ― он вполне сможет, если захочет, устроиться где-нибудь на постоянную работу, в любой области, в которой ему хотелось бы преуспеть.

Это окончательно убедило Кроуфорда.

Он не чувствовал, что вправе спрашивать о природе разногласий, приведшей к их встрече; но прежде, чем принять предложение фон Аргау, собрался с духом и спросил, каждую ли полночь на него нападают с мечом.

Фон Аргау рассмеялся и заверил его, что это бывает нечасто ― но когда Кроуфорд зашивал его на залитом кровью полу кафе, он заметил широкий рубец под ребрами юноши, так что он знал, лезвие ночного убийцы отнюдь не первое нарушило целостность кожного покрова фон Аргау.

Позже он узнал, что фон Аргау был неясно, но весьма тесно связан с новым австрийским правительством Венеции, и, что его чрезвычайно ненавидели и боялись среди Карбонариев, древнего тайного общества, которое в настоящее время прилагало усилия, чтобы выдворить чужеземных захватчиков из Италии. Фон Аргау предупредил Кроуфорда, что его тоже сочтут австрийским агентом, даже если он всего лишь будет лечить людей; было бы достаточно мудрым, сказал фон Аргау, не забредать в места, где обнаруживаются водруженные на шест деревянные головы, называемые «mazzes», так как этот маис[256] ― по сути, флаг Карбонариев.

Это не отпугнуло Кроуфорда, и не прошло и месяца, как он получил место в Больнице Святого Духа[257] в Риме, на берегу Тибра[258], между величественным зданием Святого Петра[259] с одной стороны и укреплениями Крепости Сан’Анжело[260] с другой.

Он снял квартиру на дальней стороне реки, пару комнат, выходящих на фонтан Нептуна на Площади Навона[261]. Каждое утро, когда не было поручений от фон Аргау, он направлялся по узким улочкам к Мосту Сан’Анжело[262] и пересекал по нему реку, каждый раз испытывая облегчение, если на мосту кроме него оказывался кто-нибудь еще, так как не чувствовал себя тогда столь одиноким и беззащитным посреди высоких каменных ангелов, взирающих на него со своих постаментов, установленных через каждые несколько ярдов вдоль каменных парапетов моста.

Больница, на самом деле, представляла из себя несколько больниц, каждая из которых занималась страдальцами определенного типа. Кроуфорд работал в приюте для подкидышей, заботясь о младенцах, которых анонимно доставляли через маленькую решетку в стене, что открывалась, когда снаружи на улице звонили в колокольчик. Младенцы обычно прибывали ночью, и Кроуфорд никогда не видел ни одного сломленного нуждой родителя звонящего в колокол. А иногда, когда от усталости у него уже темнело в глазах, ему казалось, что там вообще никогда никого не бывало, просто звонил колокол и появлялись малютки в корзинке, что сам город подкидывал в корзину этих младенцев, возможно являясь в виде одного из тех каменных ангелов с моста.