Сергей Раткевич - Наше дело правое

• Название: Наше дело правое
• Автор: Сергей Раткевич
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-699-28667-6

Кто из нас ни разу не слышал, что великих людей не существует, что подвиги, в сущности, не такие уж и подвиги — потому что совершаются из страха либо шкурного расчета? Что нет отваги и мужества, благородства и самоотверженности? Мы подумали и решили противопоставить слову слово. И попытаться собрать отряд единомышленников. Именно поэтому и объявили конкурс, который так и назвали «Наше дело правое», конкурс, который стартовал в День защитника Отечества. Его итог — эта книга.

При этом ее содержание никоим образом не привязано к реалиям Великой Отечественной. Ее герои бьются на мечах, бороздят океаны на клиперах и крейсерах, летают на звездных истребителях. Они — и люди, и эльфы, и вуки, и драконы, и роботы, наконец. Главное не декорации и даже не сюжет, а настрой, уверенность в том, что «наше дело правое, враг будет разбит и победа будет за нами».

С уважением Ник Перумов, Вера Камша, Элеонора и Сергей Раткевич, Вук Задунайский.

---

Это была вторая неприятность в походе. Правда, как и первая, разрешилась она быстро и благополучно. Саня пожаловался адмиралу на невыносимые условия быта. Лопнувший трубопровод, что проходил за стенкой нашей каюты, залатали за полчаса. Во время починки десяток матросов вычерпывали воду из нашего жилища.

К вечеру в каюте снова можно было жить.

5

Утром, как водится, было построение, развод, завтрак, совещание, потом снова построение и, наконец, совещание БЧ.

Вот на этом-то совещании мне и сообщили пречудеснейшую новость… Так началась третья неприятность в тот день.

Помимо боевого ТАРКРа, в районе торчал еще кое-кто из наших. Причем давно и бессменно. Да, да — были люди несчастней нас и даже эоновцев. Речь идет о медиках. В десяти кабельтовых от нас стояло, пришвартованное к бочке, госпитальное судно. Это была железяка польской постройки, старше меня раза в два. Насквозь ржавая и полная тараканов (если верить рассказам самих медиков). Тем не менее со стороны коробка выглядела почти гражданской; многие у нас даже завидовали несчастным — дескать, ничегошеньки не делают, только сидят и «шило» трескают. По мне так — лучше уж построения по десять раз на дню и хоть призрачная тень боевой учебы.

На этой госпитальной посудине номинально была вертолетная площадка, но состояние палубы оказалось таково, что ни один вертолетчик не стал бы на нее садиться даже под страхом перевода на подплав. Так что единственным способом сообщения оставалось море.

Теперь о новости. В моем заведовании находился катер. Более-менее исправный и, как вскоре выяснилось, единственный полностью готовый к плаванью на всем нашем корабле. Несколько минут спустя я готов был рвать на себе волосы из-за того, что додумался доложить об этом начальству. Оказалось, что спивающимся медикам необходимо было доставлять почту, которая прибывала к нам с берега раз в сутки на вертолете.

Вечерело. Я намаялся со своими матросами, тщетно пытаясь донести до их пролетарских мозгов хоть каплю полезной информации. О том, что будет, если завтра корабль окажется в реальной боевой обстановке с такой степенью подготовки экипажа, думать не хотелось. Авось обойдется; хотя бы еще несколько месяцев, пока мое заведование не будет приведено к нормальному бою.[62]

О почте я почти забыл, но за ужином меня лично (!) проинформировали по внутренней трансляции, что погодные условия позволяют выполнить рейс. Дорого бы я дал, чтобы узнать, сколько наш «бычок» отвалил «шила» ради этого сообщения… зато какой воспитательный эффект!

Делать нечего. Прихватив из кубрика пару матросов, я отправился на правый шкафут.[63] Солнце повисло опасно низко над горизонтом, но, привыкнув к причудам северного светила, я знал, что у меня в запасе минимум пара часов. Ветер крепчал, но волнение и правда не превышало двух баллов. По крайней мере, пока.

Нас благополучно спустили на воду. Матросы вели себя подозрительно весело, подтрунивали друг над другом, щедро обмениваясь подзатыльниками. Я даже заставил одного из них дыхнуть мне в лицо. Ничего. Точнее, ничего, кроме застарелого кариеса. Ни грамма алкоголя. Мне понадобилось минут пять, чтобы понять: напускная веселость и есть нервная реакция на стрессовую ситуацию. Мальчишки были испуганы.

Конечно, я бы ни за что на свете не сказал бы это своим матросам, но бояться и правда следовало. С норд-веста набегали подозрительно-темные тучки, да и ветер крепчал ощутимо. К тому времени, когда подошли к ржавому чужому борту, волны швыряли нас так, что приходилось то и дело сглатывать обратно рвущийся на волю желудок.

А дальше началось форменное безобразие. Нас никто не соизволил встретить!

Мы стояли у борта этой ржавой громадины; в который раз я орал в рацию позывные, надеясь, что наконец найдется д… добрый человек в радиорубке. Тщетно. Требовались более радикальные меры.

Отложив в сторону рацию, я взялся за штурвал и направил нашу скорлупку прямиком на госпиталь. То ли я недооценил мощность дизелька, то ли ветер сильно окреп, но нас так садануло о бело-ржавый борт, что я прикусил язык. Матросы синхронно зажмурили глаза. Катерок протрещал что-то неразборчивое и заглох.

К счастью, этого рискованного маневра оказалось достаточно, чтобы разбудить дежурную смену в этой плавучей вотчине Бахуса и Морфея. Через пару минут, свесившись через леера, на нас глядел осоловело-изумленный медик.

— Эй! — крикнул я. — Почту принимать будете?

Медик тряхнул головой, но деликатно промолчал.

— Держите почту, вы… — дальше я себе позволил самый чуток непечатных выражений. Ровно столько, сколько было нужно, чтобы вывести эскулапа из задумчивости.

Почту у нас все-таки приняли. На это ушло каких-то минут сорок… Тем временем волнение поднялось до твердых трех баллов. Собственно, это предел мореходности катерка. Солнце у горизонта накрыли тучи; наступили самые настоящие сумерки.

Катерок, должно быть, обидевшись на плохое обращение, долго не желал заводиться, а плавучий госпиталь умудрился так неудачно развернуться по ветру, что нас приложило о борт по новой. И опять обошлось, но треск стоял такой, словно катер раскололся пополам.

Завелись. Кое-как, переваливаясь с волны на волну, поплелись обратно.

Мы отошли ровно настолько, чтобы наших криков не было слышно на госпитальной коробке. Дизелек заглох. В этот раз — намертво; я твердо в этом убедился, заглянув в трюм. Этой скорлупке после нашего похода требовался капремонт.

Ветром нас отнесло на приличное расстояние, по моим прикидкам, до границы района оставалось всего ничего. Делать нечего — я схватился за рацию. Просить о помощи.

Эта была хорошая рация. Новенький ручной «Icom». Не то что встроенная древность. К счастью, «бычок» вник в ту часть моего доклада, где я говорил о бортовых средствах связи, и выдал мне перед походом это техническое чудо. Вот только даже чудесам требовались заряженные батарейки…

Оставшегося заряда хватило, чтобы пропищать свои позывные. После этого рация сдохла окончательно.

Не подумайте чего плохого — перед походом я проверял заряд, но то ли батарея была старая, то ли индикатор врал… или я слишком долго пытался докричаться до медиков. Не важно. Факт оставался фактом — мы застряли со сломанным двигателем, посреди Баренцева моря в шторм, без рации. Было отчего запаниковать, не так ли?

Конечно, нас должны были искать. Если дежурный не полный пофигист — уже через пару часов. Вот только эту пару часов надо было как-то продержаться.

На лица матросов я старался не смотреть — и так было тошно. Стоя у штурвала, я приказал им сесть на корточки в носовой части кабины, держаться как можно крепче. Они мгновенно выполнили приказ. Как мне показалось, даже с облегчением. Еще бы — они ведь могли решить, что с меня станется заставить их лезть в трюм ремонтировать двигатель. И я заставил бы, будь хоть малейшая надежда заставить машину работать. К сожалению, я слишком хорошо знаком с такими катерами.

Наш единственный шанс был в том, чтобы удержать нос катера перпендикулярно волне. При отсутствии хода в шторм это почти невыполнимая задача.

И все же я пытался. Жить хотелось, да и матросов было нестерпимо жаль. Я молился про себя. Хотел перекреститься, но боялся даже на миг оторвать руки от штурвала. Пока что нам везло. Если, конечно, слово «везло» годится в такой ситуации.

Шторм крепчал; присутствие подчиненных не давало мне впасть в панику, а вскоре я так сосредоточился на хитрой игре с волнами, что забыл о липком страхе и предчувствии скорой гибели. Это было нечто вроде азартной игры — угадать высоту и силу следующей волны. Но и у этой игры будет конец. И довольно скорый.

…мне показалось, что катерок попал в центр шторма — так тихо стало вокруг; вот только огромные валуны, вздыбившись, отчего-то неестественно застыли, глянцевито блестя в свете вдруг показавшейся луны. Воздух стал вязким, каждых вдох давался с трудом.

Я не думал о том, что происходит; крайнее напряжение и стресс последних минут сделали свое дело — сознание почти отключилось. Помню, только радовался, что можно хоть немного отдохнуть.

А потом спиной ощутил тяжелый, давящий взгляд; торопливо покосился на матросов. Две застывшие фигуры по-прежнему были на месте. Не они.

Ничего не оставалось, кроме как оглянуться. Быстро, порывисто — пока решимость не покинула.

На корме, спиной к ночному светилу, стояла фигура в парадной офицерской форме. В белом свете галуны на рукавах тужурки казались серебряными; рукоятка кортика отливала стальным блеском.

Наверное, в обычной ситуации я бы здорово струхнул; но минуту назад простившись с жизнью, на время превратился в храбреца.

Приходила ли мне голову мысль о погибшей лодке, лежащей на дне, всего в нескольких сотнях метрах от моей скорлупки? Нет… скорее всего, нет. Не помню. Потом, конечно, я сложил два и два, и… впрочем, я до сих пор не уверен, что случившееся со мной и страшная трагедия с подводным крейсером как-то связаны.