Антон Бринский - По ту сторону фронта

• Название: По ту сторону фронта
• Автор: Антон Бринский
• Издательство: Волго-Вятское книжное издательство
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1966

Герой Советского Союза А. П. Бринский в годы Великой Отечественной войны командовал партизанским соединением, действовавшим в Белоруссии, в западных областях Украины и в Польше. Отряды, входившие в партизанское соединение Бринского, совершили за время войны свыше пяти тысяч диверсий в тылу врага.

В книге «По ту сторону фронта» автор рассказывает, как советские люди, находясь на временно оккупированной врагом территории, выполняли указание Коммунистической партии — создать невыносимые условия для фашистских захватчиков и их пособников. Герои книги — подрывники, разведчики, связные, радисты. А. П. Бринский хорошо показывает боевую дружбу народов Советского Союза, связь партизан с местным населением, с народом, ярко рисует героизм советских людей, их глубокую веру в победу над врагом.

---

— А где теперь этот Ососкало?

— Ушел с вашими людьми.

— С кем? Куда?

— Туда… — хозяин махнул рукой. — К Ковелю.

— Это что же — с отрядом Картухина?

— Кажется… Впрочем, я не знаю фамилии начальника. Такой молодой, здоровый.

— Ну а вы?

— Работаем… Но вы не сомневайтесь…

Он вытащил откуда-то из-под подкладки своего пиджака небольшой лоскуток белой материи и аккуратно разгладил его ладонями на столе. Это оказалось официальной справкой:

«Дана ця громодяныну Легкому Андрию в тим, що вин является членом пидпильной спилкы по боротьби против гитлеризма.

Керивнык Спилкы…»

И подпись, которую я не разобрал, но догадался: «Ососкало», и даже печать этого подпольного союза.

Я продолжал расспрашивать. Оказалось, что во всех селениях вокруг организованы такие же подпольные группы — и в Высоцком районе, и в Домбровицком, и в Столинском, и дальше… Назначены специальные связные. Из деревни в деревню, из деревни в деревню («по цепочке», как сказал Андрей Легкий) любую весть донесут они до самого фронта и, если надо, за фронт. Из Вилюни уже пошла туда группа, возглавляемая Нестерчуком. А в другую сторону — связь до Житомирской области, где хозяйничают партизаны Сабурова. Благодаря этой связи организация узнает, что делается на свете, и притом узнает довольно скоро, и может свою правду, советскую правду, противопоставить геббельсовской печати и геббельсовскому радио.

— Вот, например, вы, может быть, еще не слыхали, что на Центральном фронте началось наступление…

Должно быть, он нарочно приберег эту новость под конец.

— Какое наступление?! — Я чуть было не выскочил из-за стола. — Как вы узнали?

Легкий, довольный эффектом, который произвело его сообщение, показал помятую бумажку.

— Вот у меня записочка. Получил по цепочке от Сабурова — у них там есть радио… Слушайте. В последний час. Новый удар по противнику…

И прочел со всеми подробностями сообщение Совинформбюро о прорывах немецкой обороны восточнее Великих Лук и западнее Ржева.

«…Освобождено свыше трехсот населенных пунктов… Разгромлено четыре пехотных дивизии и одна танковая дивизия немцев… Противник оставил на поле боя до десяти тысяч трупов солдат и офицеров».

* * *

Мы задержались в Жаденьских хуторах до рассвета, а потом, чтобы не подвергать излишней опасности гостеприимных хозяев, ушли в соседний лес. Отсюда мы должны идти «по цепочке», сопутствуемые связными «Пидпильной спилки», и первым нашим проводником вызвался быть Андрей Легкий. Чтобы не возбуждать подозрений, он не пошел вместе с нами, а выехал позднее на волах, будто бы за сеном.

Дошли до Хочинских хуторов. Отряд расположился в лесу, а я с Легким и еще двумя товарищами отправился, в деревню: надо было познакомиться со здешними подпольщиками.

Хата, в которую привел нас Андрей, была небогата и неказиста, но встретили гостей радушно. Хозяйка вынимала из печи большой чугун только что сваренной картошки.

— Кушать будете?

Мы отказались.

Зато ребятишки — их было очень много в этой хате — не заставили себя просить. И, конечно, им было мало этого чугуна. Следом за ним хозяйка выгребла целую груду печеного картофеля и, отсеяв золу в большом решете, тоже подала на стол.

В самом деле: как много детей! Я насчитал тринадцать, а за занавеской еще был кто-то, и в дверь заглядывала девушка и посматривала на нашего Дмитриева: он всегда привлекал внимание девушек. Как только справляется этот, по-видимому, небогатый крестьянин с такой семьей!

А он — мужчина лет сорока (звали его Антось) — улыбался, глядя на них и видя мое недоумение.

Я сказал:

— Семья у вас богатая. Знаете, как говорится, у нашего Омелечка невелыка семеечка. Тильки вин та вона, та старый, та стара, та дви дивки косати, та два парубка усати… И так далее.

— Да, богато, — ответил он. — Спать негде… Выдумаете, это все мои? Нет. Тут еще погорельцы, бездомные, кого немцы крова лишили. Так вот и живем одной семьей.

— Дружно?

— Дружно. Сами видите.

— А мужчина один?

— Один… Если вот этих не считать. — И он кивнул головой на копошившихся в хате хлопцев.

Позднее я довольно часто встречал такие же большие семьи. Разоренные фашистами люди находили приют у соседей или даже в других деревнях и жили, как правило, дружно, словно настоящая семья. Общая беда, горячая любовь к Родине и ненависть к врагу роднили людей.

Беседовать с подпольщиками в этой многолюдной, тесной и шумливой хате было, конечно, невозможно, и Легкий, договорившись с людьми, повел нас в другой дом. Собрались быстро одиннадцать или двенадцать человек. Я расспросил их, выяснил обстановку и решил провести здесь еще день — помочь группе, побеседовать с людьми, поделиться опытом. Но хочинским подпольщикам этого показалось мало, они требовали, чтобы я остался у них.

— Мы вас не пустим дальше.

— Да ведь у меня задание, я его должен выполнить.

— Тут тоже задание. Там, куда вы идете, есть отряд, есть командиры, а у нас ничего нет бы должны остаться. Мы весь народ поднимем.

Они не признавали никаких возражений, никаких доводов. Впервые я услыхал такое категорическое требование, да и горячность такую тоже, пожалуй, встретил впервые. Она меня и обрадовала, и заставила насторожиться: не погорячились бы хочинские подпольщики слишком, не натворили бы они чего-нибудь себе во вред! Я их понимал: много селений вокруг фашисты выжгли дотла, людей расстреляли, истребили потому, что они не сумели оказать врагу организованного сопротивления. А Хочин все еще цел, потому что крестьяне здесь организованнее: они вооружаются, у них уже есть охрана — ходят, сторожат деревню. Немцы, должно быть, не рискуют сунуться к ним с малыми силами. По существу говоря, это ядро будущего партизанского отряда. Какая благодатная почва для развертывания массового движения! Чувствую, что этот общенародный подъем и мне самому придает большие силы. Хорошо, что меня послали сюда! И жалко, что я не пришел сюда раньше! Недаром старый мой учитель и друг Чепыженко говорил: «Никогда не просись и никогда не отказывайся: ты военный!» Мне даже стыдно, что я хотел отказаться от перехода на Украину. Правильно сделал Батя, что настоял на своем. Я оправдаю доверие. И начну здесь же. Остаться я не могу, но задержусь на сутки — проведу собрание крестьян, помогу организовать отряд, проинструктирую. И несколько наших ребят — опытных партизан — оставлю в помощь руководителям этого нового отряда. Да и сам не оставлю его без внимания.

Ночью состоялось собрание. Вся деревня сошлась вокруг костров на лесной поляне: и мужчины, и женщины, и молодые, и старые. Пришли и погорельцы из Жаденя, уничтоженного фашистами, и батраки из соседнего имения, захваченного немцами. Некоторые явились с винтовками, а другие — с вилами, с топорами, с косами, словно сразу после собрания им предстоял поход или бой.

Здесь я познакомился с Иваном Бужинским. Он пришел из Удрицка (он там жил) и тоже участвовал в собрании. Подтянутый, чисто выбритый старик с выправкой военного, поляк родом, бывший солдат царской армии, этот Бужинский, несмотря на возраст, активно помогал подпольной организации, имел большие связи и пользовался значительным авторитетом.

Снег сошел, опять моросил дождь, но люди как будто не замечали его; передние сидели, за ними — стояли, стараясь протиснуться поближе. Костры трещали и дымили, бросая неровные блики на лица, на плечи, на допотопное крестьянское вооружение. Дальше и выше громоздились суровые сосны и ели, и по их косматым лапам тоже пробегали горячие отблески огня.

Я привык к таким неожиданным собраниям и к неожиданным докладам, но теперь выступать надо было по-украински (в первый раз за долгие годы!), и меня беспокоило — не отвык ли я? Сумею ли я так же свободно и ясно изложить свои мысли?.. Нелегкий экзамен! И без подготовки. И все-таки я его выдержал.

Говорю и сам удивляюсь: откуда они приходят, откуда они возвращаются в память — слова родной украинской речи? Да нет, они не возвращаются. Они и не забывались никогда. Они живут!..

Рассказал о положении в оккупированных областях, о фашистских зверствах в Белоруссии, о партизанском движении, о том, как мы работаем и как надо работать и бороться.

Как всегда, я следил за слушателями и по их лицам, по сосредоточенному молчанию, по отдельным репликам чувствовал, что говорю правильно, ясно и по существу.

Много было вопросов, а потом крестьяне заговорили о своих делах, о своих бедах и о готовности немедленно вступить в борьбу с врагом. Одним из первых попросил слова старик.

— Васинский, — шепнули мне, очевидно желая обратить мое внимание на оратора.

— Вот, добры люди, що у нас робиться, дывитесь, — произнес он и, пропустив мгновенную паузу, начал оказывать — неторопливо, нараспев, легким старческим тенорком: