Лу Синь - Повести. Рассказы

• Название: Повести. Рассказы
• Автор: Лу Синь
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1971

Предлагаемый сборник произведений имеет целью познакомить читателя с наиболее значительными произведениями великого китайского писателя Лу Синя.

---

В детстве я очень любил смотреть на вспененные волны, поднимаемые быстроходным кораблем, и на языки бушующего пламени, вырывающиеся из раскаленной топки. И не просто так смотрел, а старался разглядеть получше. К сожалению, они то и дело меняли свои очертания, и как бы пристально я ни всматривался, у меня так и не сложилось четкого представления о них.

Мертвый огонь, наконец-то я добыл тебя!

Я подбираю с земли мертвый огонь, чтобы внимательно рассмотреть его, и холод обжигает мне пальцы. Я терплю и засовываю огонь в карман. Тотчас все ущелье становится голубовато-белым. Тем временем я обдумываю, как бы мне выбраться из этого ледяного ущелья.

Вдруг надо мной появляется струйка черного дыма и тянется вверх, как проволочная змейка. И сразу по всему ущелью вновь затрепетали красные языки пламени, будто огромный костер обступил меня со всех сторон. Я опускаю голову и вижу, что мертвый огонь ожил, прожег мне одежду и теперь растекается по ледяной поверхности.

— Ах, друг мой! Своим теплом ты разбудил меня! — говорит он.

Я спешу поздороваться с ним, спрашиваю, как его имя.

— Когда-то люди бросили меня в этом ледяном ущелье, — отвечает он, словно уклоняясь от моего вопроса. — Сами они давно погибли и исчезли бесследно. И я чуть было не умер здесь от холода. Не дай ты мне своего тепла, от которого я ожил, я бы тоже погиб вскоре.

— Я рад твоему пробуждению. Но сейчас я только и думаю, как бы выбраться из этого ледяного ущелья; я готов взять тебя с собою, чтобы ты никогда не замерзал и мог гореть вечно.

— Но тогда я совсем сгорю!

— Жаль, если это случится. Что ж, оставайся здесь.

— Но тогда я погибну от холода!

— Как же в таком случае поступить?

— Ну, а ты? Как бы ты поступил? — задал он встречный вопрос.

— Я уже сказал: я хочу выбраться из этого ледяного ущелья.

— Тогда я предпочту сгореть совсем!

Он вдруг взвился красной кометой и вынес меня из ущелья. Но тут откуда-то примчалась огромная каменная колесница, и я был насмерть раздавлен ею, но все же успел заметить, как она рухнула в ледяное ущелье.

— Ха-ха! Вам больше не встретиться с мертвым огнем! — сказал я с довольной улыбкой, будто только этого и добивался.

Апрель 1925 г.

ВОЗРАЖЕНИЕ СОБАКИ

Мне снится, будто я прохожу узким переулком. Я в лохмотьях, на мне разбитые башмаки, я похож на нищего.

Сзади на меня лает собака.

Я с достоинством поворачиваю голову, свысока смотрю на нее и кричу в гневе:

— Ну! Заткни свою пасть! Ты, пресмыкающаяся перед богатым и нападающая на бедняка собака!

— Хи-хи! — смеется она в ответ. — Где уж мне! Куда мне до людей!

— Что?!

Я вскипаю. Я вижу в этом оскорбление, которому нет равных.

— Да, мне стыдно: до сих пор я все еще не понимаю разницы между медью и серебром, разницы между холстом и шелком, разницы между сановником и простолюдином, разницы между господином и рабом, разницы…

Я бегу от нее.

— Куда ты? Поговорим еще…

Я слышу громкий крик, которым она пытается удержать меня.

Я бегу, бегу изо всех сил, до тех пор, пока не выбегаю из сна и не вижу себя лежащим на своей постели.

Апрель 1925 г.

ПРЕКРАСНЫЙ, НО ПОТЕРЯННЫЙ АД

Мне снится, будто я лежу в постели, в холодном и диком поле, у самой преисподней. Глухие стоны грешников звучат стройно и в унисон с яростным ревом пламени, клокотанием кипящего масла, лязгом стальных вил, сливаются в целую симфонию, которая возглашает на все три мира: под землей великое спокойствие и порядок.

Огромный мужчина, красивый и приветливый, стоит передо мной, он излучает сияние, но я знаю, что это дьявол.

— Все кончено, все уже кончено! Жалкие грешники потеряли этот прекрасный ад! — говорит он с негодованием и болью, потом садится и рассказывает мне историю, известную ему одному.

— Когда земля и небо были медвяного цвета, дьявол победил бога и обрел великую власть, которой подчинились все и вся. Он завладел небесным царством, завладел миром людей, завладел адом. Потом прибыл в преисподнюю, уселся в самом центре ее, изучая яркое сияние, и принялся разглядывать грешников.

Ад давно уже пребывал в запустении: деревья-мечи[283] утратили былой блеск; кипящее масло уже не било ключом; над гигантским костром лишь иногда вился сизый дымок; да еще кое-где на отшибе пробивался дурман, с мелкими, чахлыми и жалкими цветами. Оно и не удивительно, потому что землю там выжигали смертоносным огнем, и она, конечно, перестала плодоносить.

Грешники просыпались в едва теплившемся огне и в остывшем масле и, озаренные сиянием, которое излучал дьявол, глядели на мелкие цветы преисподней, чахлые и жалкие. Совращенные великим соблазном, они вдруг вспомнили о людях. Неизвестно, сколько лет они провели в молчаливом раздумье, но потом, обратившись к людям, истошно возопили, взбунтовавшись против ада.

Люди отозвались на их зов, поднялись в защиту справедливости и вступили в бой с дьяволом. Клич войны гремел по всем трем мирам, оглушительнее, чем раскаты грома. В конце концов был осуществлен генеральный план, расставлены огромные сети, что вынудило дьявола убраться из ада. В знак окончательной победы над воротами в ад водрузили знамя людей.

Пока грешники хором выкрикивали приветствия, посланцы людей, призванные навести в аду порядок, явились в преисподнюю, уселись в самом центре ее и, пользуясь всем своим человеческим могуществом, принялись бранить грешников.

Когда же грешники вновь возопили, взбунтовавшись против ада, они были объявлены смутьянами, восставшими против людей, осуждены на вечные муки и переселены в самую глубь леса из деревьев-мечей.

И вот люди полностью забрали в свои руки всю великую власть над адом и оказались могущественнее самого дьявола. Потом люди навели порядок. Прежде всего они накормили быкоголового А-пана[284] самой высокой травой, потом подбросили в костер хвороста, наточили ножи, которыми были утыканы горы, отчего ад преобразился и разом исчезли следы былого упадка.

Цветы дурмана мгновенно засохли. Как некогда в прошлом, кипело масло, ножи были острыми, а огонь — жарким; как некогда в прошлом, грешники стонали и вертелись так, что им было недосуг даже вспомнить прекрасный, но потерянный ад.

Это было заслугой людей, но она обернулась бедой для грешников…

Друг мой, да ты не веришь мне. Что ж, ведь ты — человек. Ну, а я пойду, поищу диких зверей и злых чертей…

Июнь 1925 г.

НАДГРОБНАЯ НАДПИСЬ

Мне снится, будто я стою перед могильной плитой и читаю вырезанные на ней слова. Похоже, что плита эта сделана из песчаника, она сильно обломана, поросла мхом, и на ней сохранились только отдельные фразы:

«…на грани громких песен и буйного жара — холодно; в небе — бездонная пропасть; в глазах — пустота; спасение там, где нет надежды…»,

«…бродячая душа превратилась в большую змею с ядовитым жалом. Не сумев ужалить человека, она ужалила себя и потому погибла…»,

«…ступай прочь!..»

Обогнув плиту, я увидел одинокую могилу; там не росли ни деревья, ни травы, могила давно провалилась. Сквозь широкий пролом я разглядел труп с разъятой грудью, из которой было извлечено сердце. Лицо покойника не выражало ни радости, ни печали, оно было серым, точно окутанное дымом.

Изумленный и напуганный, я хотел уйти, но тут заметил обрывки текста и на теневой стороне могильной плиты:

«..вырви сердце и съешь, если хочешь узнать его настоящий вкус. Но рана болит нестерпимо, как тут узнаешь его настоящий вкус?..»,

«…когда уляжется боль, съешь его не спеша. Но сердце уже истлело, как же узнаешь его настоящий вкус?..»,

«…отвечай! А не то ступай прочь!..»

Я хотел уйти. Но труп в могиле уже поднялся и сел; губы его оставались неподвижными, но он произнес:

— Когда я обращусь в прах, ты увидишь мою улыбку!

Я бросился бежать, не смея обернуться, боясь, что он гонится за мною.

Июнь 1925 г.

ДРОЖЬ В ПРЕДЧУВСТВИИ ГИБЕЛИ

Мне снится, будто я вижу сон. Где я — не знаю, но передо мной комната в маленьком, наглухо закрытом домике, глубокой ночью. И еще я вижу на крыше густую поросль мха — «черепичной сосенки».

Абажур лампы на дощатом столе только что протерт, и поэтому в комнате очень светло. В ярком свете на рваной кушетке кто-то взлохмаченный, жестокий и грубый, под его тушей — слабенькое тельце. Оно дрожит и от голода, и от боли, и от страха, и от стыда, и от радости. Дряблая, но еще гладкая кожа лоснится; на иссиня-бледных щеках легкий румянец, будто по свинцу размазаны румяна.

Огонь в лампе тоже сжимается от страха. На востоке уже светлеет.