Белла Ахмадулина - Поэзия народов Кавказа в переводах Беллы Ахмадулиной

• Название: Поэзия народов Кавказа в переводах Беллы Ахмадулиной
• Автор: Белла Ахмадулина
• Издательство: Дедалус
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-902879-06-0

В настоящее издание включены переводы из грузинской, армянской, абхазской и балкарской поэзии, осуществленные Беллой Ахмадулиной, творчество которой стало одним из самых ярких и значительных явлений в русской словесности второй половины XX столетия.

Сборник включает в себя также избранные статьи и стихи поэтессы, связанные с Кавказом.

---

1970

СТИХОТВОРЕНИЕ, НАПИСАННОЕ В БОЛЬНИЦЕ

Н. А. Лопаткину[196]

Страданье человека! Милосердным
ты делаешь того, кто человек.
Что было домом — стало пеплом серым,
чернейшим снегом стал белейший снег.

Страданье человека — пепел зёрен,
казненный хлеб, не утоливший рот.
Я видел пепел колоса. Он чёрен.
Люблю смотреть, как зеленеет рожь.

Я тронул пепел дерева рукою
крестьянина, не устыдившись слёз.
Зато зимой я плакал над строкою:
«Весною зацветает абрикос!»

Страданье человека — смысл насущный
хлебов, погибших в пепле и золе.
Я видел горе. Плач детей я слушал.
Так полюбил я радость на земле.

1970

«Деревья, вы — братья мои…»

Деревья, вы — братья мои.
Темнело, но всё же могли
глаза мои видеть при звёздах,
что впали вы в дрёму и отдых,
как путник, как пахарь, как кто-то,
кого утомила работа.
Деревья, я раньше уйду.
Я вам оставляю звезду,
и снег, и рассвет, и пространство,
к которому сердце пристрастно.
Спасибо вам, братья мои,
за то, что метели мели,
за тень и за шорох листвы,
за то, что я — раньше, чем вы…

1970

ЧОККА

В селении Тегенекли,
где, пав с Эльбруса, вдаль текли
река и малость ручейка,
жил, благоденствуя, Чокка.
Он умер в сто шестнадцать лет,
из них сто лет он сеял хлеб,
и ровно сто шестнадцать лет
он видел горы, солнце, лес
и высоко над головой —
свет наших душ, Эльбрус седой.
Здесь скот его, и огород,
и той дороги поворот,
где от мелькнувшего огня
крепчала прыть его коня.
Здесь что ни путь — то перевал,
здесь он на свадьбах пировал,
здесь скорбной сухостью зрачка
на кровь и смерть смотрел Чокка,
но жизни воздавал хвалу,
растил детей, косил траву,
и, поупрямившись сперва,
тащился ослик по дрова.
Так жил он сто шестнадцать лет,
из них двенадцать лет он слеп
от слёз. И там, вдали от гор,
он сам не знал, зачем огонь
он разводил, зачем зерно
лелеял, как заведено.
Пускай минует вас тоска,
которой тосковал Чокка!..
Он умер дома, в декабре,
при белом снеге на дворе.
Навек оставшийся в зиме,
он счастлив, он — в родной земле.
Теперь считать я не берусь,
как часто позволял Эльбрус,
чтобы Чокка пришел туда,
где лишь вершина и звезда.
Кто жил вблизи, кто жил вдали —
всяк ехал, шел в Тегенекли.
Чокка всегда был гостю рад,
для гостя пенился айран[197],
и я недавно и давно
ел хлеб его и пил вино.
Я видел, как он целый день
грёб сено, возводил плетень,
да что там день — почти века
трудился на земле Чокка,
считая не важней тщеты
всё, что сложнее простоты.
Попробуйте-ка так пожить,
так знать рассвет, так стог сложить
и незаметный вечный след
оставить там, где вечный снег.
Жил сто шестнадцать лет Чокка,
ущелья, горы, облака,
дожди, колосья, дерева
любил он больше, чем слова.
А я доверился словам
И жизнь Чокка поведал вам.

1970

ВЕСЕЛЫЕ ЛЮДИ

Теймуразу Чиргадзе[198]

Сказал я печали: — Приди и владей
душой — пусть исторгнет стихи о печали!
Я все их отдам за веселье людей,
которые душу мою привечали.

Веселые люди, о, как я любил
везде — и в Тбилиси — ваш смех безрассудный!
Вино было алым, цветок — голубым,
и вся эта жизнь — беспредельной и чудной.

О, как я любил ожидать: вот сейчас
войдет и, рукой ничего не касаясь,
не ведаю как, превратит весельчак
гостей — в острословов, а гостий — в красавиц.

Вошел врачеватель, чудак, чудодей,
и я в нём признал незнакомца и друга,
и вновь возлюбил я веселых людей,
спасающих нас от беды и недуга.

При них — и холодная ночь горяча,
как полдень, ожегший проспект Руставели.
Зимой это было. Цвела алыча,
и абрикосы в снегу розовели.

Пусть кто-то обидел нас иль рассердил —
забудем! Подумаешь, важность какая!
Но ты незабвенен, Ходжа Насреддин[199],
упорствуй и смейся, осла понукая!

Покуда плодами увешана ветвь,
покуда земля зеленеть не забыла,
веселые люди, ваш смех — это весть
о том, что вовек эта жизнь неизбывна!

1970

«Как много в городе людей…»

Как много в городе людей!
А я привык к иному краю,
не ведаю я их затей,
куда спешат — не понимаю.

Покуда сумерки и снег,
не медли, незнакомец милый!
Коль надобно — верши свой бег
извечный и неутомимый.

Не расточай на жизнь мою
ни слова, ни кивка, ни взгляда.
Пусть добрую твою семью
утешит новость снегопада.

Случайный гость твоих равнин
и голубых вершин Арбата[200],
я знаю: твой покой храним
любовью матери иль брата.

И та, в чьих мыслях и речах
всё ты да ты, домой вернется,
склонится, разожжет очаг —
иль как это в Москве зовется?..

Хоть кем-нибудь одним, родным,
задохшимся от нетерпенья,
ты неминуемо любим,
и в этом смысл сердцебиенья.

На землю белую легли следы —
твои, мои, иные…
Великий снегопад любви
сплотил нас, путники земные!

Нас где-то ждут. О нас грустят.
О нас во сне лепечут дети.
А если всё это не так —
что белого на белом свете?

1970

ЛУННЫЙ СВЕТ

Лунный свет. Зрачка мученье.
Сухо. Лунный свет. Легка
поступь. Лунный свет. Ущелье.
Скалы. Лунный свет. Река.

Лунный свет. Белейший верх
гор. Дорога. Человек.

Лунный свет. Обрыв. Ограда.
Лунный свет. Ожог меж век.
Крыши. Лунный свет. Не надо
плакать! Горы. Лунный свет.

Лунный свет на белый свет
пал. Сухие камни. Снег.

Лунный свет на кукурузе.
На воротах лунный свет.
Лунный свет. Мгновенность грусти.
Лунный свет. За веком — век.

В эту ночь не плачь, о нет!
Лунный свет. Высокий снег.

1970

МЫ СЛУШАЛИ МУЗЫКУ

Георгию Свиридову[201]

Мы слушали музыку. Вечер и сад
так верили ей, и так мысли парили,
как будто и музыка, и снегопад,
и всё это с нами случилось впервые.

Впервые, давно, до всего, до судьбы,
до участи хлеба, постигшей колосья,
до тяжести, обременившей сады,
до встречи кувшина с водою колодца.

Казалось, что пуля не знает ствола,
петух не приходит заре на подмогу,
рука человека огня не зажгла
и жернов еще не учился помолу.

Нет времени позже, чем ранняя рань,
нет опыта утра у мглы предрассветной,
не ведает тело премудрости ран,
и нет ничего, кроме музыки этой.

Мы слушали музыку в мире пустом,
уже существуя, еще не печалясь:
страданья — потом и несчастья — потом,
пока — только музыки первоначальность!

1970

БЕЛИЗНА ЗИМНЕЙ НОЧИ

Луна. Звезда. Притихшая чинара.
Душа — их отраженье сочиняла,
и вышло так: о, ночи белизна!

Безлюдная дорога. Горы. Камни.
Им длиться дважды — явью и стихами
короткими: о, ночи белизна!

1970