Ю. Бахрушин - Воспоминания

• Название: Воспоминания
• Автор: Ю. Бахрушин
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: История
• Год: 1994

«Воспоминания» Ю. А. Бахрушина — это не только история детства и отрочества самого автора, но и история знаменитого купеческого рода Бахрушиных, история российского коллекционирования и создания Театрального музея. Зав. редакцией С. Князева Редактор Я. Гришкина Художественный редактор Е. Ененко Технические редакторы Л. Ковнацкая, В. Кулагина Корректоры О. Добромыслова, Л. Овчинникова

---

— Здесь я уже молчал и только поддакивал. Ведь мое поэтическое образование кончалось на Майкове и Полонском. Я и вел. князя почти не знаю, кроме романсов. А о символистах почти понятия не имею, хотя со многими из них знаком.

Разговор переходил с темы на тему, совершенно не обременяя собеседников. Отец уже несколько раз пытался встать и откланяться, но вел. князь каждый раз сажал его обратно и говорил, что еще рано. Наконец, когда часы пробили три часа ночи, отец решительно встал и начал прощаться. Вел. князь подал ему пальто, стараясь не шуметь в прихожей, так как где-то поблизости спал денщик, и отпер выходную дверь. Выглянув наружу, он сказал:

— Эх, с удовольствием бы вас проводил. Очень люблю зимой ночью бродить по Петербургу, но у меня ведь еще один спектакль и боюсь простудиться.

Приехав в Москву, отец, как всегда, во всех мельчайших подробностях описал нам свои приключения. Я тогда, правда нерегулярно, вел уже дневник. В него я записал все основное из рассказа отца.

Финальный аккорд передачи музея отзвучал, но окончательная точка была поставлена несколько позже, а тем временем течение музейной жизни стало постепенно вступать в новое русло. Все чаще появлялись у нас никому не известные посетители, провинциалы, иностранцы. Газетная шумиха, поднятая вокруг передачи музея, сильно его рекламировала. Официально он еще не был открыт для широкого обозрения, посетители допускались лишь с личного каждый раз разрешения отца, но если он бывал дома, то редко кому отказывал и водил по музею сам или поручал это мне.

Наши субботние и воскресные приемы продолжались и также оживились.

В одну из суббот к нам приехал гостивший в Москве Ю. М. Юрьев. Он впервые смотрел музей. Особое внимание он уделил витрине А. П. Ленского, несколько раз к ней возвращался, подробно рассматривал экспонаты. Уже ночью, сидя за чаем, он рассказывал:

— Ведь я, собственно говоря, коренной москвич, а петербуржец по недоразумению или, скорей, силой необходимости. Случилось это так. Я был учеником Ленского, Александра Павловича. В его юбилей мы, его ученики, решили его чествовать. Накупили цветов, венков, бутоньерок и взяли литерную ложу. Отправились в театр. Вдруг какой-то театральный чиновник увидал все эти атрибуты чествования, донес начальству и получил приказ все наши подношения арестовать. Началась, естественно, словесная перепалка, в пылу которой я обругал чиновника «чиновником». После этого управляющий конторой Пчельников видеть меня не мог и, когда я кончил театральное училище, попросил убрать меня из Москвы в Петербург. Делать нечего! Вот я и служу в Питере уже более двадцати лет!

Вскоре после своего юбилея нас посетила А. А. Яблочкина, поблагодарить за поздравление и вручить отцу с матерью свою фотографию. Александра Александровна бывала у нас не раз, всегда с интересом осматривала музей и не спешила уезжать, что всегда ценили в ней мои родители. И на этот раз она обстоятельно рассказывала о Малом театре, о своих делах. Разговор коснулся М. Г. Савиной. Отец сказал, что это единственная женщина, которую он ненавидит, но всегда признавал и будет признавать ее замечательный ум.

— Да! — согласилась А. А. Яблочкина. — Она удивительно умная женщина! Помню, в начале своей артистической деятельности захотелось мне ехать служить в Петербург. Об этом узнала Савина. Вот она встретила меня и говорит: «Эх, матушка, куда вам в Петербург. Вас там съедят. Ведь у нас каждая актриса покровителя имеет». А я-то, — добавила Яблочкина, — в это время еще не понимала, что значит иметь покровителя.

Ругали методы управления Теляковского. Яблочкина вспоминала такой случай. Она была ученицей А. П. Ленского, а последнего очень не любил чиновник особых поручений при директоре В. А. Нелидов. Вот раз Ленский поручил Яблочкиной в какой-то пьесе роль старухи. Ей это не очень понравилось, но она так любила и уважала Ленского, что возражать и разговаривать с ним не стала. Во время репетиций Нелидов все время юлил около нее, возмущаясь, что дают играть старух молоденьким, хорошеньким актрисам. На спектакль приехал Теляковский. В последнем антракте к Яблочкиной подходит какой-то чиновник и говорит, что директор просит ее зайти к нему в ложу после спектакля. Яблочкина кое-как доигрывает последний акт, все время волнуясь мыслью, зачем она понадобилась Теляковскому. После конца она форменным образом бежит в ложу, где директор восседает в окружении театральных чиновников. Поздоровавшись с Яблочкиной и усадив ее в кресло, Теляковский попросил чиновников выйти, после чего обратился к ней с вопросом:

— Скажите, Александра Александровна, как вам нравится Александр Павлович Ленский?

Яблочкина сразу поняла, в чем дело, и стала отвечать на все вопросы очень осторожно. Разговор длился очень долго. Наконец, убедившись, что от нее ничего не добьешься, Теляковский вздохнул и отпустил ее домой…

В марте месяце состоялось утверждение Вл. А. Михайловского ученым хранителем музея. В конце того же месяца обсуждался и принимался план ближайших работ музея. Было решено, что все вещи, поступающие от отца, будут заноситься в инвентарную книгу и в карточный каталог. Впоследствии карточный каталог будет увеличен и станет издаваться в виде подробного каталога музея.

В начале апреля императорский двор поставил окончательную точку в деле передачи музея отца государству. Правда, эта точка более походила на кляксу.

Одним обычным утром, развернув газету, отец узнал, что ему вне очередности пожалован орден Владимира 4-й степени — то есть что он, по выражению того времени, «перепрыгнул» сразу через два ордена. Пожалование было, конечно, из ряда вон выходящее, но оно в корне нарушало условие отца, что ему никаких наград за передачу музея дано не будет. Он вспылил невероятно. Ругался, говорил, что это безобразие, что это неуважение к нему и тому подобное. Недолго думая, он сел за стол и стал писать заявление о том, что отказывается от ордена. Когда черновик был написан и отец простыл, он решил посоветоваться и позвонил Вл. Кон. Трутовскому, который и не замедлил к нему приехать.

Как сейчас помню, в кабинете отца кроме него и Трутовского сидели мы с матерью. Отец, волнуясь, прочитал свое заявление. Трутовский помолчал, подумал и попросил его себе для прочтения. Читал долго и внимательно. Снова подумал, медленно сложил в четверть… и разорвал. Отец побледнел:

— Что это значит?

— А значит это то, что это не годится и что писать такие заявления вы не будете!

— Нет, буду!

— Нет, не будете, — невозмутимо, с улыбкой сказал Трутовский.

— Почему?

— А вот почему. Во-первых, вы теперь государственный чиновник, и если вы отказываетесь от ордена, то вы должны подать в отставку. Это раньше, когда вам давали медали за общественную деятельность, вы могли от них отказаться — вы были свободным человеком, а теперь это кончилось. Это раз, а второе соображение еще более веское. Этот ваш отказ весьма неблагоприятно отразится на вел. князе. Вы знаете, его и так недолюбливают, а тут, конечно, станут на этом играть — вот, ваш протеже, пожалуйте, какое непочтение властям оказывает…

Последнее соображение было ушатом холодной воды для отца. Он сразу замолк и окончательно расстроился, осознав свое бессилие.

Трутовский понял его состояние и пришел к нему на помощь.

— А в конце концов, кто может вас заставить носить этот орден? Положите его в стол и забудьте про него. Точно его и не было.

Отец улыбнулся, — очевидно, такое предложение ему понравилось. Во всяком случае, сколько я помню, отец за всю свою жизнь лишь два раза надевал орден Владимира 4-й степени.

1* Дворец был взорван гитлеровцами ири отступлении. (Примеч. Ю. А. Бахрушина.)

Глава шестнадцатая

Год 1913-й крепко врезался в мою память — переход в последний, выпускной класс средней школы, передача музея Академии и приобретение родителями Подмосковной были событиями, в корне изменившими привычный ход нашей жизни. Для меня лично близкое знакомство с русской деревней оказалось, несомненно, наиболее важным. До этого я жил в деревне как дачник, посещал ее как путешественник или, в лучшем случае, бывал гостем в усадьбах родных. О русском крестьянине я знал не более того, что смог почерпнуть из классической литературы, а это, в большинстве, уже относилось к более или менее далекому прошлому. Здесь же я впервые вплотную столкнулся с русской деревней, с ее бытом, мог вволю наблюдать смены времен года и испытывать чарующее обаяние русской природы в той ее непосредственной дикости, в которой пребывал тогда еще забытый Богом и людьми Верейский уезд Московской губернии.

Перед окончательным переселением в Апрелевку мои родители срочно собрали сведения у своих родных и знакомых, владевших имениями, как и что им надо делать и как поступить в тех или иных случаях усадебной жизни. Полученные сведения часто были противоречивыми и, как выяснилось впоследствии, явно недостаточными, что повлекло за собой свершение некоторых ошибок.