Ю. Бахрушин - Воспоминания

• Название: Воспоминания
• Автор: Ю. Бахрушин
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: История
• Год: 1994

«Воспоминания» Ю. А. Бахрушина — это не только история детства и отрочества самого автора, но и история знаменитого купеческого рода Бахрушиных, история российского коллекционирования и создания Театрального музея. Зав. редакцией С. Князева Редактор Я. Гришкина Художественный редактор Е. Ененко Технические редакторы Л. Ковнацкая, В. Кулагина Корректоры О. Добромыслова, Л. Овчинникова

---

Наступила пауза. Наконец царь, рассматривая кончик своей горящей папиросы и не глядя на отца, проговорил:

— Да, конечно, но, к сожалению, разрешить его к представлению нельзя!

Услышав этот приговор над пьесой дружественно к нему настроенного вел. князя, отец немедленно забыл все наставления гофмаршала, а также и то, с кем он разговаривает.

— Почему вы так думаете? — несколько запальчиво спросил он.

Царь недоуменно улыбнулся, но ответил:

— Да, видите ли, появление такой пьесы на сцене оскорбит религиозные чувства многих. Актеры будут исполнять роли святых — это недопустимо! А потом не забудьте, что если разрешить эту пьесу, то ее будут ставить всюду, даже в провинции. Мы не гарантированы, что там ее не будут ставить кое-как и что это не превратится в глумление над Евангелием.

— Это, конечно, верно, но можно было бы разрешить ее постановку только некоторым театрам, скажем, императорским, Художественному и наиболее солидным из частных.

— Да… но это вызовет споры, нарекания. Потом мы не должны забывать, что русский простой народ очень религиозен и мы не имеем права смущать его такими пьесами.

— История знает, что в свое время были такие зрелища, как шествие на осляти, Пещное действие, где изображались святые, да еще в церкви, и это не смущало народ.

— Это, конечно, было, но очень давно, при этом, как вам известно, церковь запретила подобные зрелища, и кому, как не руководителям церкви, знать, что допустимо и что недопустимо с точки зрения религии для простого народа.

— Видите ли, но не надо забывать что простой народ в театры почти не ходит, большинство публики — интеллигенция.

— Да! Но интеллигенцию мы также не вправе развращать подобными пьесами.

Здесь, как и признался отец, он окончательно забыл, с кем он говорит, и вспылил:

— Простите, но, видимо, вы не сознаете, что говорите. Скажу о себе — я человек религиозный, но всегда занят и в церковь хожу редко. Для меня лично и для таких, как я, было бы только полезно, скажем, Великим постом посмотреть такую пьесу. Она бы укрепила веру, а не расшатала бы ее.

Царь несколько удивленно вскинул брови.

— Не судите по себе — вы исключение! — После этого он встал. Протягивая руку отцу, он добавил:

— Еще раз выражаю вам благодарность за ваш дар, а также за интересную беседу!

Отец, пятясь, вышел из кабинета. На часах было без четверти двенадцать. Сановник, беседовавший с отцом и рассчитывавший попасть первым, встретил его укоризненным качанием головы.

— Ну, вы знаете, это уже безбожно! Я думал вас задержать не более как на пять — десять минут, а вы меня задержали на целых сорок пять. За всю свою службу я не видел столь длительной аудиенции!

Отец хотел что-то ответить, но в это время камер-лакей возгласил:

— Коковцев, Владимир Николаевич!

Сановник, поклонившись отцу, прошел в кабинет царя.

Вконец обескураженный отец, отказавшись от дворцового завтрака, поспешил обратно в Петербург.

Впоследствии, рассказывая нам во всех подробностях об аудиенции, он добавлял:

— Совсем опростоволосился, — царя чуть ли не дураком обозвал, а премьер-министра прямо назвал жуликом — ведь он главный акционер Брянской дороги. Нет, видимо, придворная служба не для меня!

В тот же вечер отец звонил у скромненького полуподвального подъезда Мраморного дворца. Ему открыл бравый денщик и вместо приветствия сообщил: «Пожалуйста-с! Ждут-с!»

Пока он раздевался, вел. князь вышел в прихожую. Он был в домашней, военной тужурке без погон и орденов. Они прошли вместе в кабинет, небольшую полуподвальную комнату, скромно, но уютно обставленную. Большой письменный стол с многочисленными фотографиями детей. Удобная тахта с подушками. Сзади виднелась дверь в следующую, совсем маленькую комнату — спальню вел. князя.

Константин Константинович обратился к денщику:

— Подай-ка нам чайку да винца, — вы, кажется, красное пьете, сухое?

Затем он предложил отцу сесть на тахту и расположился с ним рядом.

Когда денщик принес заказанное, вел. князь посмотрел на поданное и добавил:

— Нет, голубчик, ты дай нам все хозяйство — спиртовочку, запасный чайник, а после этого ложись спать. Алексея Александровича я сам провожу.

После этого, обратись к отцу, сказал:

— Ну, рассказывайте!

Отец во всех подробностях передал свой разговор с царем.

Константин Константинович задумался и наконец проговорил:

— Напрасно вы так за меня вступились. С моей пьесой все было заранее предрешено. Я это ожидал. А вот вы свои отношения с Государем испортили. Я его знаю. Он, конечно, и виду не подал, что придал какое-либо значение вашим словам, но он их не забудет. К сожалению, мой племянник злопамятен и мелочен. Это его и наше несчастье… Расскажите-ка мне лучше ваши впечатления от спектакля!

Помня свои оплошности, отец стал излагать свои мысли на этот раз чрезвычайно осторожно, в такой форме, чтобы, сказав правду, никого не задеть. Константин Константинович начал его слушать, но вдруг положил свою руку на его и прервал словами:

— Знаете, хвалить меня в глаза всегда найдется достаточно охотников. От вас я жду другого — откровенности. Я ведь тоже кое-что понимаю. Мне важно проверить себя, увидеть то, что я не заметил. Говорите прямо — наши отношения это не испортит.

После этого разговор принял другую форму. Вел. князь слушал очень внимательно, потянулся к столу за блокнотом и стал что-то записывать, кивал одобрительно головой. Дав отцу высказаться, он стал задавать ему вопросы. Потом разговор коснулся театра и театральных новинок, игры отдельных актеров. Затем говорили о музее, о матери, обо мне. Константин Константинович коснулся своей семьи.

— По всему было видно, — рассказывал потом отец, — что его любимцами были сын Олег и дочь Татьяна. Хорошо говорил об Игоре, назвал его сорванцом, добавив, что он немного старше Юры и что судить о нем окончательно еще трудно. Очень меня поразило, — говорил отец, — что он ни слова не сказал о великой княгине. Мало того, когда мы говорили обо мне, он сказал: «Вы счастливец, что ваша жена так вас понимает, поддерживает и помогает вам». Видно, у него не все в этом отношении благополучно.

Во время разговора вел. князь встал с тахты, отец последовал его примеру.

— Чего вы вскочили? Сидите, пожалуйста, — сказал Константин Константинович и, подойдя к спиртовке, зажег ее и поставил подогреть чайник. Затем налил отцу и себе. После этого стал в раздумье ходить по комнате.

— Да-а!.. — наконец с сердцем проговорил он, — Что они от меня хотят? Что им нужно? Они лезут буквально во все мои дела — в Академию, в мою семью, в мою личную жизнь! И все это под видом добрых советов, наставлений… Видите ли, я мало обращаю внимания на политические взгляды моих академиков, зачем я отдал своего сына Олега в Царскосельский лицей, а не в Кадетский корпус, — это нарушение всех традиций царской фамилии, дурной пример! Теперь о моей пьесе: они говорят, что она повод к опасной ереси, призыв к толстовству! Где там толстовство, при всем желании не могу понять!.. Иной раз начинаешь завидовать брату Николаю, который сидит себе в ссылке в Ташкенте, никто его не трогает, делает что хочет. Сколько приходится терпеть — представить трудно! Вы помните всю эту историю с Горьким, когда государь заставил отменить решение Академии об его избрании? Что мне надо было делать? Уходить в отставку! Я так и решил, а потом подумал и изменил свое намеченное решение. Ведь это было бы только па руку им. Назначили бы вместо меня какую-нибудь другую «высочайшую особу», которой бы вопросы русского искусства, науки были бы абсолютно безразличны, а многим достойным людям стало бы очень трудно работать. Я обманул их надежды и остался, но за это меня осудил противоположный лагерь. Но я по совести считаю, что поступил правильно. Ведь как-никак, а наша русская Академия сейчас располагает такими силами, которым может позавидовать любая Академия Европы. Вот только в Академии и в кругу своей семьи — я человек, я живу. А об остальном лучше не вспоминать!..

Он тяжело сел на тахту, печально улыбнулся и добавил:

— А потому давайте говорить о более интересных вещах.

В дальнейшем разговор коснулся современной поэзии. Вел. князь откровенно признался, что он не понимает теперешних символистов, хотя среди них безусловно имеются талантливые люди. Он лично считает, что задача поэзии будить добрые чувства людей, и он, по мере своих сил и возможностей, стремится идти по пути наших поэтов-классиков, у которых все просто и искренно. В его стихах на религиозные темы, так же как и в «Царе Иудейском», многие склонны видеть мистицизм. Это неверно, его к этим темам влекли поэтичность образов и высокие чувства.

Отец нам признавался:

— Здесь я уже молчал и только поддакивал. Ведь мое поэтическое образование кончалось на Майкове и Полонском. Я и вел. князя почти не знаю, кроме романсов. А о символистах почти понятия не имею, хотя со многими из них знаком.