Ю. Бахрушин - Воспоминания

• Название: Воспоминания
• Автор: Ю. Бахрушин
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: История
• Год: 1994

«Воспоминания» Ю. А. Бахрушина — это не только история детства и отрочества самого автора, но и история знаменитого купеческого рода Бахрушиных, история российского коллекционирования и создания Театрального музея. Зав. редакцией С. Князева Редактор Я. Гришкина Художественный редактор Е. Ененко Технические редакторы Л. Ковнацкая, В. Кулагина Корректоры О. Добромыслова, Л. Овчинникова

---

На другой день мы обедали вместе с?. Н. Арбатовым, который много рассказывал о постановке «Царя Иудейского». Константин Константинович чрезвычайно серьезно работал над ролью, как дай Бог работать любому профессиональному актеру. Только благодаря этому ему удалось грамотно провести ее, так как актер он был безусловно слабый. Очень много помогал вел. князь Арбатову в самой постановке, обращая внимание на каждую мелочь, настойчиво требуя полной логики действия. На этой почве происходили постоянные анекдоты. Так, например, в последнем действии Иоанна вместе с другими женщинами идет ко гробу Христа. Раннее утро, туман. Вся природа одета в печальный пепельный цвет. Медленно поднимаются женщины вверх по тропинке. Впереди Иоанна в сером костюме и темном головном покрывале. Шествие скрывается за кулисами. Проходит некоторое время. Встает солнце, туман исчезает, природа оживает в преддверии ясного радостного дня. Из-за кулисы выбегает возбужденная Иоанна и на фоне восхода ликующе восклицает: «Христос воскрес!» Она в серебристом белом одеянии и как бы сама светится. Вел. князь прерывает репетицию:

— Где вы переоделись? — спрашивает Константин Константинович.

— Там, — растерянно отвечает Ведринская и машет вправо, — за кулисами.

— Понимаю, — отвечает вел. князь, — но где вы оставили ваш костюм?

— В уборной, — следует ответ окончательно сбитой с толку актрисы.

— Да не об этом я вас спрашиваю! Что ж вы, у гроба Господня переодевались, что ли?

Подобных случаев было множество. Чрезвычайно мешали работе наблюдатели, которые все время засылались на черновые репетиции. Под видом завзятых театралов они какими-то неведомыми путями появлялись в зрительном зале, рассыпались в комплиментах, благодарили, но все прекрасно знали, что из театра эти люди немедленно побегут в Синод и полицию для подробного доклада. Церковные верхи при благосклонном покровительстве самого царя делали все возможное, чтобы не допустить пьесу к показу, видя в ней поругание религии и оскорбление веры. На неоднократные протесты и просьбы вел. князя не допускать посторонних на репетиции следовали постоянные извинения и обещания исполнить его желание, но через некоторое время эти неизвестные снова появлялись в театре. Все это, по словам Арбатова, чрезвычайно нервировало и постановщиков и исполнителей.

Заключительный аккорд перехода музея в казну прозвучал лишь в начале января 1914 года. В конце декабря отец получил извещение церемониальной части двора, что 10 января ему будет дана аудиенция в Царском Селе. Пришлось срочно заказывать академический мундир и ехать в Петербург.

Аудиенция отцу была назначена на другой день после премьеры «Царя Иудейского» в Эрмитажном театре, на которую он также получил приглашение. На этот раз в театре присутствовала вся царская фамилия. В одном из антрактов отец пришел на сцену в уборную вел. князя, который чрезвычайно волновался, так как решалась судьба его пьесы. Он просил отца приехать к нему в Мраморный дворец на другой день вечером, часов в десять. На прощанье он сказал:

— Как видите — я исполнил ваше желание. Завтра Государь лично выскажет вам свою признательность. Не забудьте завтра ко мне. — И добавил, смеясь: — Форма одежды — пиджак.

На другой день в десять часов утра отец был уже на императорской станции Царскосельского вокзала, где его ждал царский поезд — паровоз и вагон-салон. Вместе с ним ехало еще несколько неизвестных ему лиц. Как только поезд отошел от перрона, появился лакей с чаем, кофеем и утренним завтраком. Отец уже закусил в гостинице и от угощения отказался.

На вокзале в Царском Селе поезд ожидали придворные экипажи, и один из них доставил отца во дворец. Здесь его встретил дежурный гофмаршал, который проводил его в приемную и соответствующе инструктировал: «В 11 часов начнется прием, будут вызывать по имени, отчеству и фамилии, отвечать только на вопросы императора, самому вопросов не задавать, аудиенция продлится минут пять, выходя, не поворачиваться спиной к Государю».

Помимо отца в приемной еще было человека два-три. Присутствовавшие с любопытством рассматривали скромный мундир отца, украшенный жалким орденом Анны III степени и двумя юбилейными медалями (больших золотых медалей отец, как и дед, никогда не надевал, считая их наградой для дворцовых швейцаров). Не желая быть объектом внимания, он подошел к окну и стал с любопытством рассматривать устройство отопления — окна не были замазаны на зиму, но от них веяло теплым свежим воздухом, так как калориферы были помещены между двойными рамами. Из задумчивости его вывел неожиданно заданный вопрос:

— Что это вы с таким интересом рассматриваете? — Сзади отца стоял пожилой сановник в орденах и лентах, в густо зашитом золотом мундире.

— Да вот смотрю на отопление и думаю — хорошо бы так же у себя в имении устроить.

— А-а! Вы, значит, помещик. А смею спросить, где ваше имение?

— Под Москвой, станция Апрелевка по Брянской дороге.

— Брянскую дорогу я знаю. Кстати, как там сейчас пригородные поезда ходят?

— Надо бы хуже, да некуда, — ответил отец, — пять поездов в день, одноколейка, на разъездах стоишь до бесконечности, сорок верст до Москвы тащимся часа три, да еще поезда опаздывают на два-три часа. Черт знает что, а не дорога. И казна никак ее выкупить не может.

— Выкуп — дело сложное, его сразу не разрешишь!

— Ну, хоть бы второй путь построили до Малоярославца.

— Насколько мне известно, это имеется в виду.

— Это долгая история, а мне кажется, что все упирается в пайщиков: зачем им беспокоиться о том, что пассажирское движение ни на что не похоже и что дорога в военном отношении важная, — им бы только дивиденды шли… В конце концов все они жулики!..

На это сановник ничего не ответил и, видимо, желая переменить разговор, спросил:

— Вы каким идете?

— Право, не знаю, как вызовут!

— Наверное, я пойду первым, — сказал собеседник отца и успокоительно добавил: — Я не надолго, минут десять, не больше!

В этот момент пробило одиннадцать часов и открылась дверь царского кабинета. Камер-лакей провозгласил:

— Бахрушин, Алексей Александрович!

Отец вошел в кабинет царя. Николай II сидел за письменным столом, но при входе отца встал, вышел из-за стола и пошел к нему, протягивая руку.

— Мы ведь с вами давно знакомы, — сказал он, — рад вас видеть у себя и поблагодарить вас за ваш щедрый дар. Великий князь мне рассказывал чудеса. Скажите, вы давно собираете?

Отец ответил. За этим последовал еще ряд вопросов, столь же незначительных и формальных. После каждого ответа отца следовала пауза, во время которой царь обратной стороной согнутой левой кисти руки расправлял свои усы, затем новый вопрос, начинавшийся обычно словом «Скажите».

К концу аудиенции царь спросил:

— Скажите, а вы видели вчера «Царя Иудейского»?

Получив утвердительный ответ, он спросил:

— Какое у вас впечатление?

Отец воодушевился — он еще ни с кем не делился впечатлениями о вчерашнем спектакле и с увлечением начал высказывать свои мысли. Николай 11 неожиданно перебил его:

— А чего, собственно говоря, мы стоим? Садитесь, пожалуйста!

Они сели в мягкие кресла, царь достал свой портсигар и, протягивая отцу, предложил закурить. Отец продолжал излагать свои впечатления. Николай II. видимо, с интересом его слушал.

— А в общем, — заключил отец, — я считаю этот спектакль безусловно интересным и думаю, что он будет иметь успех у публики.

Наступила пауза. Наконец царь, рассматривая кончик своей горящей папиросы и не глядя на отца, проговорил:

— Да, конечно, но, к сожалению, разрешить его к представлению нельзя!

Услышав этот приговор над пьесой дружественно к нему настроенного вел. князя, отец немедленно забыл все наставления гофмаршала, а также и то, с кем он разговаривает.

— Почему вы так думаете? — несколько запальчиво спросил он.

Царь недоуменно улыбнулся, но ответил:

— Да, видите ли, появление такой пьесы на сцене оскорбит религиозные чувства многих. Актеры будут исполнять роли святых — это недопустимо! А потом не забудьте, что если разрешить эту пьесу, то ее будут ставить всюду, даже в провинции. Мы не гарантированы, что там ее не будут ставить кое-как и что это не превратится в глумление над Евангелием.

— Это, конечно, верно, но можно было бы разрешить ее постановку только некоторым театрам, скажем, императорским, Художественному и наиболее солидным из частных.

— Да… но это вызовет споры, нарекания. Потом мы не должны забывать, что русский простой народ очень религиозен и мы не имеем права смущать его такими пьесами.

— История знает, что в свое время были такие зрелища, как шествие на осляти, Пещное действие, где изображались святые, да еще в церкви, и это не смущало народ.