Висенте Бласко Ибаньес - В поисках Великого хана

• Название: В поисках Великого хана
• Автор: Висенте Бласко Ибаньес
• Издательство: Калининградское книжное издательство
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1987

В романе рассказывается об открытии Нового Света отважными испанскими мореплавателями, дается сложный и противоречивый образ знаменитого открывателя Америки Христофора Колумба. Используя работы историков той эпохи, автор пытается воссоздать историю жизни Колумба, о котором до сих пор имеется очень немного достоверных сведений.

---

Итак, едва матрос «Пинты», именуемый Родриго де Триана, увидел землю, «как он тотчас же устремился к бомбарде и выстрелил из нее с криком: «Земля! Земля!», после чего все корабли легли в дрейф до наступления дня».

Мартин Алонсо остановил свою быстроходную каравеллу и стал дожидаться подхода флагманского корабля. Колон, услышав пушечный выстрел, покинул свою каюту и вышел на площадку кормовой башни.

— Сеньор Мартин Алонсо, — закричал он, — обнаружили землю, не так ли?

— Да, да, с вас причитается! — подтвердил Пинсон.

— Посылаю за добрую весть, — весело проговорил командир флотилии, — пять тысяч мараведи.

Но не этого хотел от Колона Мартин Алонсо. Его матрос Родригес Бермехо требовал обещанное адмиралом шелковое полукафтанье и ежегодную пенсию в размере десяти тысяч мараведи.

Никогда, однако, он так и не получил ни этой награды, ни толкового полукафтанья. Подарить ему полукафтанье — означало бы расписаться в том, что матрос, прозываемый Родриго де Триана, действительно первым увидел землю и, следовательно, имеет законное право на пенсию в десять тысяч мараведи.

Колон, в котором уживались столь разительные противоречия, — это сочетание поэта и расчетливого купца, вдохновенного тайновидца и скряги-еврея, — был искренне убежден, что имеет все основания присвоить себе королевскую пенсию. Она, в сущности говоря, была ничтожною мелочью для столь значительного лица, каким он становился отныне, — ведь с этой ночи он делался обладателем титулов адмирала моря Океана и вице-короля всех земель, какие только ему ни доведется открыть, а для нищего доселе моряка это было истинным богатством.

Можно считать, что именно этой ночью, за несколько часов до того, как лучи солнца озарили первую землю Нового Света, зародилось отчуждение и вражда между двумя отважными капитанами, осуществившими столь смелую экспедицию.

Льстецы, окружавшие адмирала, поддерживали его притязания. Его дворецкий Террерос возмущался дерзостью моряка с «Пинты».

— Земля! — восклицал он, подражая крику Родриго де Трианы. — Да ее возвестил еще в десять часов вечера мой сеньор адмирал!

Оба Пинсона помрачнели и чувствовали себя оскорбленными столь нелепым заявлением. В десять часов вечера они были еще в пятидесяти шести милях от того черного и плоского острова, который неясно вырисовывался в это время перед носами их кораблей. Четыре часа плыли они после этого на всех парусах, пока не достигли места, где теперь находилась флотилия. Какой же огонек можно было бы видеть на таком расстоянии, принимая во внимание шарообразность нашей планеты, делающей невидимыми плоские берега уже на расстоянии нескольких миль.

Общий подъем, связанный с открытием новой земли, и нетерпеливое желание поскорее увидеть, как, сбросив с себя таинственный покров ночи, она выступит из мрака и поднимется над водой, прервали на время этот спор Колона с Пинсонами, отложив его разрешение до возвращения их в Испанию. Открытие первой из тех земель, которые в будущем станут именоваться Америкой, осталось навсегда связанным с неслыханной несправедливостью. Королевская чета, желая поощрить и удовлетворить Колона, жадно домогавшегося всяческих выгод, признала спустя несколько месяцев, что «свечечка, которая подымалась и опускалась», была и в самом деле огнем на одной из земель, расположенных на расстоянии пятидесяти шести миль, и присудила ему по этой причине наследственную ежегодную пенсию в десять тысяч мараведи, прикрепив ее выплату к бойням Севильи, которые и выдавали ее. Что касается Родриго де Трианы, то, как утверждают некоторые, он, негодуя на то, что подобные беззакония совершаются в христианской стране, переселился в Марокко и перешел в магометанство.

Три корабля зарифили большую часть своих парусов, оставив лишь один брамсель и убрав все лисселя; после этого они легли в дрейф, «чтобы не двигаться и чтобы их не сносило с того места, где они находились, до наступления дня».

Эти последние часы ночи, предшествовавшие розовому свету зари, были для нескольких десятков людей, запертых в своих плавучих домах, часами бесконечно волнующих грез и фантастических упований.

Даже самые грубые и наименее склонные поддаваться своему воображению ощущали в себе в эти часы душу поэта. Что же предстанет пред ними, когда рассеется тьма?

В первые дни путешествия они сообщали друг другу всевозможные чудеса о великолепии Великого Хана Татарии, известные ученым людям из книг. Первые лучи готового взойти солнца вспыхнут на кровлях домов, крытых золотой черепицей, о которых рассказывал Мартин Алонсо на площади в Палосе, чтобы побудить людей записаться для участия в плавании. Сады, полные серебристых деревьев, рождающих корицу, и других растений, дающих перец и прочие редкие пряности, встанут перед их восхищенными взорами, как только рассеется синеватый мрак ночи. Быть может, они увидят также и гавань, столь же прекрасную, как самый роскошный двор в огромном дворце, с мраморными набережными, по которым медлительно и величаво шествуют вереницы слонов, покрытых попонами алого шелка и несущих башенки из тончайшего чеканного золота, похожие на дарохранительницы в соборах Испании, а в этой гавани — бесчисленные разноцветные суда с носами, изображающими крылатых коней, и кормой, задранной кверху, точно оперение сказочных птиц, со сверкающими якорями и цепями из золота и серебра.

Кто обладал воображением побогаче, те верили, будто ощущают благоухание пряностей столь драгоценных, что они идут на вес золота, в доносившихся с берега ароматах растительного происхождения, время от времени пронизывавших соленый воздух.

День возник необыкновенно стремительно и с театральною пышностью, как это бывает под тропическим небом на рассвете и в час заката, и все увидели пред собой плоский остров, заросший, впрочем, не очень густо, разнообразной растительностью, с просвечивающей сквозь стволы деревьев зеркальной полоской расположенного внутри острова озера.

Такой остров, открой его путешественники в морях Старого Света, показался бы им бедным и ничтожным. Но он был первою сушей, представшей пред ними после стольких сомнений и обманутых ожиданий. Кроме того, деревья на этом острове были неизвестных пород, и, как на горных вершинах, впервые попираемых ногой человека, все дышало здесь первозданною простотой и свежестью, улыбающейся наивностью только что рожденного на свет божий.

Тут не было ни золотых кровель, ни мраморных набережных, ни слонов, ни кораблей, блистающих лаком различных цветов. На берегу моря суетились совершенно нагие люди, собиравшиеся в кучки, чтобы наблюдать странных чудовищ, извергнутых океаном за ночь.

Некоторые наиболее смелые из этих нагих людей усаживались в полые, выдолбленные изнутри стволы деревьев и с помощью деревянной лопаты, которой они орудовали, действуя обеими руками, гоняли свои стволы взад и вперед между берегом и судами, горя, очевидно, желанием приблизиться к плавучим дворцам, где обитают таинственные боги, и, вместе с тем, не решаясь на страшное соприкосновение с ними.

Испанцы наткнулись на один из Лукайских островов, именовавшийся местными жителями Гуанаани. Адмиралу не терпелось ступить на вновь открытую землю, хотя она и казалась ему совсем не похожей на ту, которую он мысленно представлял себе на протяжении всего этого плавания.

Непосредственным следствием сделанных им открытий было закрепление навсегда за доном Кристобалем титулов, пожалованных ему испанской королевской четой. Теперь он становился полновластным адмиралом моря Океана, и его титул вице-короля из гипотетического превращался в действительный. Острова Азии вышли навстречу его кораблям, чтобы придать его власти реальное содержание.

В эти первые утренние часы 12 октября, надев на себя платье темно-красного цвета-парадную одежду адмиралов Кастилии, он сошел в баркас своего флагманского корабля, сопровождаемый теми, кого этот баркас смог вместить. Те, у кого были панцири, нарукавники и щиты, облачились в эти доспехи, прихватив с собой в качестве наступательного оружия мечи, копья и арбалеты. Несколько считанных эспингардеро держали у себя на плече эспингарду,[83] называвшуюся иначе эскопетой, — одну из предшественниц аркебузы.

Оба Пинсона, Мартин Алонсо и Висенте Яньес, также покинули «Пинту» и «Нинью»; сев с наиболее видными и внушительными из своих людей в лодки, они отправились на берег. Адмирал держал королевское знамя, а оба капитана — знамена с зелеными крестами и буквами Ф и И, инициалами Фердинанда и Иеабелы, увенчанными коронами.

Все во флотилии, начиная с ее адмирала и кончая простыми матросами и лицами, присоединившимися к экспедиции, за время плавания изменили свой облик. Придерживаться распространенной в те годы моды, требовавшей, чтобы мужчина ежедневно сбривал растительность на лице, было делом нелегким. Во всей эскадре был только один цирюльник, взятый в плавание в качестве помощника лекаря и хирурга, и он, конечно, не мог бы обслужить всех желающих. К тому же, поскольку суда, обладая мелкой осадкой и мощной парусной вооруженностью, пребывали в непрерывном движении, самая процедура бритья была небезопасна. Вот почему среди моряков распространилось обыкновение отпускать бороды в течение всего путешествия.