Дмитрий Жуков - Русские писатели XVII века

• Название: Русские писатели XVII века
• Автор: Дмитрий Жуков
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1972

Впервые в серии «Жизнь замечательных людей» выходит книга о двух писателях, вернее, двух книжных деятелях древней русской литературы — Аввакуме Петрове и Симеоне Полоцком.

---

Затем Симеон предлагает вниманию царя еще одно посвящение, написанное звучным, легко читающимся силлабическим стихом:

Свиток сей прими, мне милостив буди,
Пресветлым оком призри сия труды,
Дабы тя Музам и впредь прославляти
По тысящ крати.

Собственно говоря, этими стихами исчерпывается и все содержание «Орла российского», но Симеон прибавляет к нему еще несколько стихотворных курьезов. Первый из них — «Фаефон и Ихо» (то есть Феб и эхо) — типичный образец «барочной» песни в виде эхо. Впервые эту форму Симеон применил еще в 1660 году. В этом стихотворении Феб провозглашает, что он являет собою «образ божьей славы», и спрашивает далее, есть ли на земле кто-либо подобный ему:

Кто виде или слыша? Молю, да ми повесть. Есть.
Где? Зде. Как ему имя, кто есть сий? Алексий.
Кто саном есть имеяй сицевый дар? Царь.
Сам ли честен вам? Сам. Токмо един? И сын.

Далее следует акростих («Акростихис»), по начальным буквам каждой строчки стиха читается фраза: «Царю Алексию Михайловичу подай, господи, многая лета». После помещена «Программа», состоящая из пятикратного повторения «Царь Алексей Михайлович», в которой отчество царя разлагается в анаграммах[27] на несколько слов, составленных из этих же букв: 1) царь Алексий чай ловимых (в этой анаграмме выражается пожелание Алексею Михайловичу завоевать Литву); 2) царь Алексий ловим их, чай (как евангельские рыбаки поймали много рыбы, так и Алексей Михайлович получит богатую добычу в Литве); 3) царь Алексий лов их, ми, чай (пожелание успеха в борьбе); 4) царь Алексий лови их, а чим (царь милостив, щедр, он и меча не хотел бы вынимать, да гордость противников вынуждает к этому); 5) царь Алексий очи хвалими (царь, как всевидящий бог, все видит).

В «Прилоге» автор желает здоровья и счастья всей царской семье. Подписан «Орел российский» своеобразной криптограммой, после которой в четверостишии разъясняется, как надо читать это слово:

Метротворитель тайно ся являет,
Кто в алфавите за вся си считает,
Третье на пред, чин букв соблюдая,
Таит порекло, миру мертв ся зная.

Иными словами, каждую букву в этой криптограмме следует заменить третьей следующей за ней в алфавите буквой, и мы получим имя поэта («метротворителя», как он сам себя называет) — Симеон.

16 сентября 1667 года в расходной книге Казенного приказа записали: «Учителю старцу Симеону Полотцкому 10 аршин атласу зеленого по 26 алтын по 4 деньги аршин, да ему ж велено дать испод[28] соболей в 60 рублев, и ему дан сорок[29] соболей в 60 рублев, а пожаловал государь его по своему государеву именному указу для того: в нынешнем во 167 году сентября в 7 день был у великого государя у стола в Грановитой палате и великому государю говорил речь».

Да, к этому времени скромный монах зажил совсем не так, как по приезде в Москву. Правда, жил он все в том же Заиконоспасском монастыре, но у него уже были в услужении три человека, причем и он сам, и его люди снабжались пищей и питьем из государева дворца.

Полоцкому приходилось не только учить царевича, но и наблюдать — правда, не всегда — за его играми. Царевич любил тешиться стрельбой из лука. Для него и его брата Федора в 1669 году было изготовлено 100 колчанов расхожих стрел, по 25 штук в каждом из колчанов, для чего было выписано 100 полен лучины, Орловых черных перьев от 100 птиц, железо, береста и многое другое.

Таким образом, Симеон Полоцкий стал главным наставником, руководителем образования в царской семье и единственным в то время придворным поэтом.

И еще более упрочилось его материальное положение. Он завел лошадей, причем корм им поступает с царских лугов; из царской казны он получает и дрова, и деньги, и постоянный «денежный корм», и единовременные денежные пожертвования — например, за «книжицу хитростию пиитического учения», как он сам, не стесняясь, пишет в своих челобитных царю. Некоторое представление о достаточно высоком положении Полоцкого в обществе того времени дает запись об угощениях с царского стола, поданных Симеону в 1672 году. Он получил тогда 4 головы сахару, весом по 3 фунта каждая, 2 блюда сахаров узорчатых[30] по полуфунту, сахаров-леденцов и конфект 2 блюда по полуфунту, сахаров зернчатых блюдо, ягод винных[31] и фиников фунт на блюде, трубочку корички — всего 8 блюд, да с Сытного дворца полосу[32] арбузную да другую дынную. Подобное подношение полагалось, например, архимандритам крупнейших московских монастырей, а не скромному келейнику-иеромонаху!

…Ранним утром появлялся в теремном дворце царя одетый во все черное монах — учитель царских детей Симеон. После короткой молитвы начинались уроки. Когда царевич уставал, он показывал своему учителю забавные немецкие игрушки. 19 ноября 1670 года сломалась любимая игра царевича Федора Алексеевича — «немцы, что стоят на деревянном черном ящике и играют». Сколько слез было пролито! Игрушку приказали отнести в Немецкую слободу к часовому мастеру Ивану Яковлеву для починки.

Нередко Симеон отправлялся со своим учениьом на прогулки. За учителем присылались царские сани, и он, одетый в атласную шубу, ехал следом за возком царевича. Минуя ворота Спасской башни, они попадали на большой, 45-метровый каменный мост. С обеих сторон он был застроен небольшими лавками, где торговали главным образом книгами, тетрадями, лубочными картинками — русскими и иноземными. Яркие раскрашенные картинки привлекали внимание царевича, и вскоре в его покоях на стенах появились «потешные листы», иногда вставленные в раму, подклеенные на холст, а то и просто приколоченные к стенке.

Авторитет Полоцкого при дворе, его независимость от церковных властей вскоре прекрасно оценили его современники, особенно питомцы Киево-Могилянской коллегии. Полоцкий становится прямым посредником между ними и царем. В 1668 году по совету Полоцкого московский патриарх Иоасаф одобряет сочинение киевского богослова Иннокентия Гизеля «Мир с богом», хотя некоторые догматические положения этой книги и вызывали возражения у православного духовенства.

Положение Полоцкого образно охарактеризовал в одном из своих писем Лазарь Баранович — украинский церковный и политический деятель, ректор Киево-Могилянской коллегии, позднее — черниговский архиепископ. Он писал Полоцкому: «Посматриваем только на спокойное житье твоей пречестности близ солнца — близ его величества царя, — и на всегдашнюю светлую тишину; а мы под беспрерывным находимся дождем…»

Это «спокойное житье» Полоцкий использовал не для продвижения по церковной иерархической лестнице, а для полного и самоотверженного служения делу просвещения в России — с одной стороны, и для занятий поэзией, «рифмотворением» — с другой. Именно с этого времени начинается наиболее значительный этап его поэтической деятельности. Поэзия для Полоцкого не забава, не прихоть, не развлечение, а важнейшее средство распространения идей просвещения на Руси, серьезное дело, имеющее общецерковное и общегосударственное значение.

Нельзя не отметить, что Полоцкий стремился привить любовь к поэзии и своим ученикам. Главное, чему обучал их Симеон, был латинский язык и, по-видимому, польский. Во всяком случае, Федор владел обоими языками, равно как и царевна Софья — «великого ума и самых нежных проницательств, больше мужеск ума исполненная дева», как характеризовал ее один из современников. Благодаря Симеону Федор Алексеевич еще в детстве научился складывать вирши. Так, он переложил в стихи псалмы 132 и 145 из псалтыри; псалом 145 всегда распевали в церкви, когда государь присутствовал на службе.

Неверным было бы полагать, что Полоцкий был только придворным поэтом, льстиво воспевающим по малейшему поводу жизнь царского семейства, хотя подобных стихотворений у него более чем достаточно. Первейшая заслуга Полоцкого заключается в том, что он посредством стихов, привлекающих «слухи и сердца», стремился познакомить своих современников с достижениями западной поэзии, старался расширить круг сообщаемых сведений, просветить русского читателя, ознакомить его с важнейшими сюжетами повествовательных произведений, наиболее известных в средневековой западноевропейской литературе.

Выше уже было сказано о том, какое значение имела практическая работа Полоцкого по школьному образованию. Но не меньшее значение имела и его поистине титаническая работа над монументальными поэтическими сборниками, представляющими собой, по выражению Тредьяковского, «превеликие рукописные книги», дающие представление о том, что читал образованный русский человек в XVII веке.

Следует сразу же сказать, что многочисленные примеры из так называемой «священной истории», равно как из античной — греческой, римской — мифологии, пз истории западного средневековья, которые в изобилии встречаются в проповедях и стихотворениях Полоцкого, не были в новинку читателям его произведений и слушателям ею проповедей. Ведь разнообразные рукописные сборники, с давнего времени бытовавшие на Руси, — всевозможные «Пчелы», «Измарагды», «Златоструи», а также хронографы и повествовательные сборники содержали много ссылок на Демокрита, Гераклита, Диогена, Демосфена и всевозможные легендарные апокрифические сказания. Но сама насыщенность произведений Полоцкого громкими именами, богатство примеров из истории прошлых времен и народов, главным образом из «священной истории», не могли не поразить его современников.