Сергей Павлюченков - Военный коммунизм в России: власть и массы

• Название: Военный коммунизм в России: власть и массы
• Автор: Сергей Павлюченков
• Издательство: Русское книгоиздательское товарищество — История
• Жанр: История
• Год: 1997
• ISBN: 5-86554-058-0

В книге исследуются концептуальные вопросы социально-политической истории России 1917–1921 годов. Автор делает попытку осмыслить феномен военного коммунизма в контексте всей российской истории. Работа насыщена новыми историческими сюжетами, построенными на неизвестных архивных материалах, которые дают возможность оживить потускневшие современные представления о выдающемся революционном периоде.

---

К концу 1920 года дискуссия о «верхах и низах» органично перешла в русло более широкой общепартийной дискуссии о профсоюзах. Троцкий, окрыленный своими успехами на транспорте, 3 ноября на заседании комфракции V Всероссийской профсоюзной конференции бросает лозунги «огосударствления профсоюзов» и «завинчивания гаек военного коммунизма». Его более осторожные товарищи по ЦК, не склонные экспериментировать с пролетариатом, стоят за сохранение статус-кво профсоюзов и даже допускают возможность расширения рабочей демократии, но в области отношений с крестьянством готовят не менее радикальный проект, который стал мощным заключительным аккордом политики военного коммунизма.

Ленин, отрекшись от своих же слов, сказанных им на VIII съезде РКП(б), что «нет ничего глупее, как самая мысль о насилии в области хозяйственных отношений среднего крестьянина»[193], активно поддерживает зародившуюся в недрах Наркомпрода идею широкомасштабного применения государственного принуждения в сельскохозяйственном производстве, которая в конце декабря 1920 года принимает свое законодательное выражение в постановлении VIII Всероссийского съезда Советов о мерах укрепления и развития крестьянского хозяйства. Постановление предусматривало введение принудительных мер в отношении крестьян с целью заставить их прекратить сокращение посевной площади и улучшить качество обработки земли. На этом же съезде в ответ на неоднократные предложения, как со стороны меньшевиков и эсеров, так и со стороны части комфракции, отказаться от политики разверстки и перейти к системе продналога, Ленин хладнокровно ответил, что не видит в этом «ничего конкретного и делового»[194].

Параллельно идет волна декретов Совнаркома в плане «ликвидации» денег. В конце 1920 — начале 1921 года отменяется оплата городским населением государственных услуг по снабжению продовольствием, ширпотребом, топливом, медикаментами, плата за жилье, пользование телеграфом и телефоном. ВСНХ национализирует остатки мелких предприятий, Моссовет окончательно закрывает Сухаревку и разгоняет мелких торговцев на Смоленской и Каланчевской площадях. Теперь уже малейшие проблески сомнений тонут в необычайно дружном хоре голосов народных комиссаров и прочего руководства, уверенного в скором и непосредственном переходе к социалистическому строительству.

В конце 1920 года современники отмечали, что в облике Ленина в первую очередь бросалась в глаза его переутомленность, на щеках появились прожилки, чувствовалось большое напряжение и невероятная усталость. Зав. экономическим отделом «Известий ВЦИК» Г. Я. Рохович в своих письмах умолял Ленина «отвоевать» у своей партии передышку на хозяйственном фронте.

«Если бы Вам задали вопрос: через сколько времени Вы полагаете превратить всю Россию в чисто коммунистическую страну, то Вы, наверное, ответили бы, что это произойдет минимум лет через 30–40. Между тем все мероприятия Советской власти в хозяйственной области носят такой характер, как будто в России уже 30–40 лет существует полнейшая коммуна»[195].

На исходе 1920 года государственная воля стремилась выжать из системы военного коммунизма максимальное ускорение и помыслы власти были устремлены далеко вперед, что не позволяло заглянуть за внешнюю оболочку сложившейся ситуации и понять, что основные узлы общественного механизма находятся на грани разрыва. Даже от очевидных проблем предпочитали отмахиваться, достаточно сказать, что вопрос о тамбовском восстании впервые был рассмотрен в ЦК лишь в начале 1921 года, только через пять месяцев после его начала.

Внешнее благополучие было самым резким образом нарушено со вступлением страны в 1921 год. Буквально с новым годом кризис перешагнул через грань своего подспудного созревания в открытую форму, и первый его удар пришелся по стальным артериям республики — железнодорожному транспорту, который начал катастрофически снижать объем перевозок из-за недостатка топлива. Проблема топлива оказалась напрямую связанной с отношениями с крестьянством и продовольственной политикой. Заготовка дров методом хозяйственного подряда, ввиду его «капиталистического» характера, была упразднена осенью 20-го. Принудительное привлечение крестьян к лесозаготовкам давало весьма незначительный эффект — около 30 % от задания[196]. Шахтеры Донбасса, которые только и видели что хвосты хлебных маршрутов, проносящихся с Северного Кавказа в Центр, не работали, разворовывали остатки угля для обмена на продовольствие.

В первых числах января стали ощущаться перебои с хлебом в Москве и Петрограде. Выяснение причин показало, что все резервы продовольствия в разоренной Европейской России исчерпаны и надежда остается только на подвоз с отдаленных окраин — Сибири и Северного Кавказа. В это же время помимо нехватки топлива развитию перевозок начало препятствовать еще одно, более грозное обстоятельство. На тамбовщине, в Поволжье, Сибири и других местах ширилось повстанческое движение крестьян, не согласных с продовольственной политикой государства. Их отряды целенаправленно разрушали железнодорожные пути, затрудняя и без того обессилевшее транспортное обращение. Волна крестьянских восстаний в течение января нарастала стремительно, намечался очередной изнурительный этап гражданской войны. В одной Сибири количество повстанцев намного превосходило численность расположенных там частей Красной армии[197]. По воспоминаниям секретаря Сиббюро ЦК РКП (б) Данишевского, полтора месяца связь Сибири с Москвой была только по радио. На X съезд партии сибирская делегация ехала вооруженной «до зубов», готовая к прорыву с боем[198].

Сами по себе плохо вооруженные крестьянские отряды не представляли особенной угрозы государству. Оно намеревалось поступить с ними так же, как и со многими сотнями разрозненных выступлений, случавшимися и раньше. Но после разгрома Врангеля крестьянство нашло себе мощного союзника в лице Красной армии, которая на 90 с лишним процентов состояла из тех же крестьян и на ее состоянии непосредственным образом отражалось брожение умов в деревне. Победоносная Красная армия оказалась ненадежным орудием в борьбе против новой волны повстанческого движения. С наступлением зимы настроение в воинских частях приобрело очень беспокойный характер. Из охваченной восстанием Сибири в Москву летели просьбы отозвать «разложившиеся» сибирские дивизии и прислать хотя бы оборванные и голодные, но верные воинские части.

Одновременно с этим проходила демобилизация. Демобилизованные красноармейцы, возвращаясь на родину, находили свои деревни в полной нищете и отчаянии и прямиком направлялись в отряды восставших. Потом, на X съезде партии, Ленин признает, что демобилизация Красной армии дала повстанческий элемент в «невероятном» количестве.

1 марта 1921 года московские газеты внезапно аршинными заголовками заверещали о подъеме на борьбу с какой-то «новой» контрреволюцией. Слово «Кронштадт» появилось с 3 числа. Восстание гарнизона морской крепости Кронштадт и экипажей некоторых кораблей Балтийского флота, по заключению самой следственной комиссии ВЧК, «явилось непосредственным логическим развитием волнений и забастовок на некоторых заводах и фабриках Петербурга, вспыхнувших в 20-х числах февраля»[199]. В петроградском гарнизоне тоже сложилось критическое положение, голодные обмороки солдат приняли массовый характер. «Очень часто красноармейцы просят милостыню по дворам», — сообщал 11 февраля в РВСР и ЦК партии секретарь губкома Зорин[200].

Кронштадтское восстание представляло собой самую серьезную опасность. Оно могло сыграть роль детонатора к тому горючему материалу, который представляла из себя Россия к весне. Многочисленные корреспонденты сообщали в то время в ЦК из разных мест, что обстановка поразительно похожа на ситуацию весной 1918 года, перед самым началом чехословацкого мятежа. Сохранились сведения о том, что как только просочились слухи о событиях в Кронштадте, повсеместно стал наблюдаться массовый отъезд чиновной партийно-советской бюрократии. Очевидец из Екатеринослава вспоминал, что публика произносила слова: «Кронштадт восстал!», созвучно словам: «Христос воскресе!» Базарные спекулянты стали дерзко разговаривать с милицией, а большевики начали откуда-то доставать хлеб и распределять среди рабочих наиболее опасных заводов[201].

Петроградские и московские волнения докатились и до Поволжья. В Саратове по инициативе оживших меньшевиков и эсеров рабочие заводов и железнодорожных мастерских стали проводить митинги, на которых обсуждалась и одобрялась переданная им резолюция собрания рабочих и служащих московского участка Рязано-Уральской железной дороги, в которой содержался призыв к всеобщей политической стачке за замену большевистской власти коалиционным правительством и последующим созывом Учредительного собрания[202]. В Башкирии из секретных источников ЧК стало известно, что местные националисты во главе с башкирским наркомом по военным делам Муртазином после сообщений о Кронштадте приготовились к выступлению и ждут сигнала из Москвы.