Сергей Павлюченков - Военный коммунизм в России: власть и массы

• Название: Военный коммунизм в России: власть и массы
• Автор: Сергей Павлюченков
• Издательство: Русское книгоиздательское товарищество — История
• Жанр: История
• Год: 1997
• ISBN: 5-86554-058-0

В книге исследуются концептуальные вопросы социально-политической истории России 1917–1921 годов. Автор делает попытку осмыслить феномен военного коммунизма в контексте всей российской истории. Работа насыщена новыми историческими сюжетами, построенными на неизвестных архивных материалах, которые дают возможность оживить потускневшие современные представления о выдающемся революционном периоде.

---

Е. А. Преображенский, вернувшийся из Орловской губернии, полностью поддержал своего будущего соавтора по «Азбуке коммунизма». Он отметил, что крестьяне очень довольны резолюцией VIII съезда и часто ее используют, и «если бы мы вовремя не сказали: легче на поворотах, если бы мы не посадили кулачка в тюрьму, не разъяснили бы, что резолюция 8-го съезда это резолюция съезда коммунистов и поэтому будет проводиться не кулаками, положение было бы гораздо хуже»[150].

Партийные теоретики уже всеми колесами стояли на тех рельсах, которые вскоре приведут их к перлам, подобным известному бухаринскому изречению о том, что пролетарское принуждение, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью, является методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи.

Пока теоретики примеривались набить морду середняку и ждали мировую революцию, плоды подобной теории и практики пожинала контрреволюция и собиралась с силами. На востоке страны Колчаку удалось собрать почти полумиллионную армию, в марте он повел новое наступление и приблизился к Волге. Войска Деникина на юге также добились значительных успехов. К весне они захватили Северный Кавказ, Кубань, часть Донской области и Донбасса — регионы, которые сразу дали южной контрреволюции существенное подкрепление в живой силе. Казачество, в отношении которого в соответствии с известной резолюцией ЦК РКП (б) от 24 января 1919 года проводилась политика беспощадного массового террора, превратилась в надежного союзника Добровольческой армии.

Красная армия, набранная в основном из крестьян, у которых еще не вполне зажили спины от шомполов карательных отрядов периода крестьянских возмущений лета — осени 1918 года, переживала развал и отступала, несмотря на превосходящую численность и вооружение. Леса Совдепии были наводнены дезертирами, уклоняющимися от мобилизации в армию большевиков. По данным Высшей военной инспекции летом 1919 года насчитывалось около одного миллиона дезертиров и уклонившихся от воинского призыва. В этот период наиболее отчетливо отношение крестьянства к большевистской власти проявлялось именно в вопросе о военных мобилизациях. Как тогда подсчитывали: призывают 500 человек, являются 200, остаются 30 или 40. Цель явившихся на мобилизацию — обмундировался, отъелся, можно и домой.

Н. В. Крыленко, в ту пору в качестве уполномоченного ЦК и ВЦИК занимавшийся проведением мобилизации во Владимирской губернии, сообщал:

«Моя губерния будет самая последняя по числу мобилизованных волостной мобилизацией — 142 человека. Но зато ни один из них не убежал. Я видел седых стариков, которые записывались добровольцами, когда я их спросил почему, то объяснилось очень просто, это были члены комбедов, которых с кольями гнали из деревни»[151].

Он говорил это на совещании в ЦК партии в июне 1919 года, где после кампании по мобилизации собрались уполномоченные ЦК и ВЦИК по всем губерниям, подвели итоги и откровенно поделились впечатлениями о положении на местах. Первым выступил редактор «Известий» Ю. М. Стеклов, работавший в Вятской губернии. Его же выступление оказалось самым пессимистичным:

«Основываясь на опыте Вятской губернии, я утверждаю, что если не во всей России, то в чисто крестьянских и малопролетарских губерниях Советская власть вообще и коммунистическая партия в частности не имеет социальной базы. Вы не найдете там широких слоев населения, которые преданы нам, разделяют нашу программу и готовы за нас выступить. Я не говорю о кулаках или остатках буржуазии, которой там почти не осталось. Я говорю о широких массах рабочих, кустарей и главным образом крестьян. Среднюю массу и бедняков мы умудрились от себя отпугнуть, и сколько бы мы ни старались убедить крестьян, что только благодаря Советской власти они получили раскрепощение и политическое и экономическое, это не действует. Положение получается трагическое. Волостная мобилизация провалилась. Добровольческая мобилизация провалилась. Мы встретили отказы целых профессиональных союзов дать хотя бы одного человека. С крестьянами дело обстояло отвратительно. Я не скажу, чтобы там были сознательные контрреволюционные силы. Этого нет. Есть только ничтожные группки контрреволюционеров, остальная масса населения настроена безразлично, к нашей партии настроение враждебное. Во многих местах ожидают Колчака. Правда, когда он подходит, настроение меняется в нашу пользу, но ненадолго. Причин этому много. Центральная причина и общероссийская — это то, что мы крестьянину фактически ничего не дали, кроме отрицательного. Как некогда город был эксплуататором для деревни и ничего не давал, к сожалению в Советской России повторяется то же самое… Мобилизации и реквизиции производятся ежедневно, забирается все. Никогда, даже в злейшие времена царского режима не было такого бесправия на Руси, которое господствует в коммунистической России, такого забитого положения масс не было… Террор господствует, мы держимся только террором»[152].

Затем слово взял Н. Осинский. Он попытался развеять тяжелое впечатление от выступления Стеклова:

«Что ни губерния, то норов, и пессимистическое настроение Стеклова объясняется тем, что он был в прифронтовой губернии. В Пензенской губернии не слышно о реквизициях, потому что там нет армии. Затем относительно террора, то там это воспоминание давно минувших дней и крестьяне о нем забыли в значительной степени»[153].

Если даже и забыли, то сам Осинский им об этом напомнил. Не далее как 14 июня он лично телеграфировал в ЦК о неутешительных итогах волостной мобилизации, о том, что из 3930 призванных в наличии только 1120 человек. Не только среди крестьян, но и в профсоюзах мобилизация проходила скандально. Дезертиры и уклоняющиеся оказывали вооруженное сопротивление.

«Агитационные меры уже несвоевременны, нужны облавы, расстрелы в уездах, ибо четыре расстрела в Пензе уже потеряли влияние и отсутствие дальнейших принимается как ослабление вожжей… Предлагаю санкционировать кампанию решительной борьбы с дезертирством путем облав и расстрелов в уездах по четыре-пять человек злостных дезертиров под строгим контролем губернии»[154].

Боеспособность мобилизованных таким образом красноармейцев была крайне низкой. Это отмечали все, как командиры и комиссары Красной армии, так и противник. Нередко мобилизованные настаивали выдать им удостоверение в том, что они мобилизованные, а не добровольцы. В настроениях принудительно мобилизованного крестьянства заключалась основная причина того, «почему мы, располагая силами, численно превосходящими деникинские вдвое, оказываемся биты», — как писал Ленину Преображенский[155].

Ликвидация в результате революции крупных помещичьих и кулацких хозяйств была проведена при активном участии крестьянства, однако разрушение капиталистического, наиболее культурного уровня сельского хозяйства, нивелирование крестьянства имело и тот результат, что в деревне наступило царство осередняченного патриархального крестьянина с отсталым хозяйством, неразвитыми потребностями, к тому же подрезанными многолетней войной и политикой военного коммунизма. Патриархальное крестьянство натурализовывало свое хозяйство и не видело особого смысла в городе и его промышленности, тем более в самом государстве с его обременительными мобилизациями, разверстками и прочими повинностями.

Крестьянство исповедовало свою философию, имело свои цели и интересы, отличные от коммунистических программ большевиков и реставрационных устремлений белого движения. Большевики, призывавшие крестьян в Красную армию, получали записки:

«Долой Колчака, долой советскую власть»[156].

В противоположном лагере, за линией фронта тоже было неспокойно. Красноармейцы получали от белых послания:

«Товарищи красноармейцы, перебейте своих комиссаров, а мы убьем своих офицеров и вместе создадим настоящую советскую власть»[157].

Даже во времена наиболее решительных побед Красной армии в ней продолжало сохраняться примиренческое настроение. Как писал член донского комитета РКП (б) Сырцов 20 ноября 1919 года в докладе Политбюро ЦК по вопросу о предложениях мира со стороны Донского войскового правительства:

«Состояние армий Юго-Восточного и Южного фронтов таково, что слово „мир“ и хотя бы весьма отдаленная в смысле практического осуществления перспектива мира может окончательно разложить армии и подвигнет такие ее элементы, как мобилизованное крестьянство Тамбовской, Саратовской, Пензенской и др. губерний, либо на массовый, стихийный, ничем не могущий быть сдержанным уход с фронта, либо отдаст нашу армию процессу братания с казачьими и ударными добровольческими частями противника»[158].