Сергей Павлюченков - Военный коммунизм в России: власть и массы

• Название: Военный коммунизм в России: власть и массы
• Автор: Сергей Павлюченков
• Издательство: Русское книгоиздательское товарищество — История
• Жанр: История
• Год: 1997
• ISBN: 5-86554-058-0

В книге исследуются концептуальные вопросы социально-политической истории России 1917–1921 годов. Автор делает попытку осмыслить феномен военного коммунизма в контексте всей российской истории. Работа насыщена новыми историческими сюжетами, построенными на неизвестных архивных материалах, которые дают возможность оживить потускневшие современные представления о выдающемся революционном периоде.

---

«Ответом на предательство и измену „своей“ буржуазии должно послужить усиление беспощадного массового террора против контрреволюционной части ее»[141].

Первые числа августа, т. е. начало нового заготовительного сезона, были отмечены целой серией декретов и постановлений, призванных внести в государственную продполитику элементы соглашения с крестьянством. В частности, были утроены твердые цены на хлеб, но поскольку обесценившиеся дензнаки уже мало интересовали крестьянство, 5 августа издается декрет об обязательном товарообмене в хлебных губерниях, по которому продорганы обязывались компенсировать часть сдаваемого крестьянами хлеба промышленными товарами.

Лучшую иллюстрацию сути военно-коммунистической политики большевиков надо искать не в таких хорошо знакомых символах, как национализация промышленности или продовольственная диктатура, а в скромных поползновениях к организации товарообмена с деревней в 1918 и 1919 годах. Они и выходили скромными (несмотря на то, что задумывались широко), поскольку в них были сведены воедино два взаимоисключающих принципа — принуждения и экономической выгоды. Эти «товарообманы», причем неясно, кто здесь обманывался больше — крестьяне или сама власть, являлись концентрированным противоречием идеи и необходимости. Именно в них рельефнее всего проступали последствия вторжения революционного идеализма в течение жизни и где он наиболее быстро дискредитировал себя.

Осенью 1918 года, как и весной, экономический обмен между городом и деревней вновь наступил на грабли идеологических установок новой власти. Выразилось это в том, что крестьянин, сдав хлеб и получив зачетную квитанцию, сам не имел права получить по ней промтовары. Он был обязан сдать ее в волостной комбед или совдеп, каковые и должны были получить товар, а затем распределить его в соответствии со своим классовым «чутьем» и инструкциями власти.

«Состоятельные крестьяне, — вспоминал М. И. Фрумкин, командовавший этим обменом в масштабах всей советской территории, — во многих местах рвали квитанции или производительно использовали их на цигарки, приговаривая, „если нам товары не достаются, то пусть и эти лодыри (беднота) ничего не получают“»[142].

Подобной постановкой дела, отказом от нормального обмена между отраслями народного хозяйства, большевики исключали возможность его государственного регулирования и продолжали скатываться на путь чисто реквизиционной политики, усугублявшей разруху в экономике.

Сохраняя установку на принципиальный отказ от чисто экономического обмена с деревней, Совнарком еще в июле попытался решить проблему нехватки продовольствия введением классового пайка, т. е. фактически выбросив из сферы государственного снабжения непролетарские и неслужащие элементы городских обывателей. Но опять-таки эта мера носила скорее политический характер, крестьянство по-прежнему саботировало государственные заготовки и по-прежнему основная масса хлеба проникала в города через нелегальные торговые каналы. Статистика свидетельствует, что доля вольного рынка в ежедневном потреблении хлеба жителями Москвы в июле — сентябре 1918 года равнялась 91 %, а в октябре — декабре — 71 %[143]. Следовательно своим существованием Москва была почти всецело обязана преследуемому заградительными отрядами мешочнику.

Для правительства проблема заключалась не просто в том, чтобы накормить город и армию. Та власть и та сила, которую государству могла дать концентрация запасов хлеба, рассыпалась и растекалась в миллионах мешков легальных и нелегальных коммивояжеров. Собственные интересы требовали от государства последовательных шагов. И они были предприняты. Как весенний «товарообман» послужил ступенькой к продовольственной диктатуре, так и его августовская интерпретация стала прелюдией к очередному фундаментальному мероприятию военно-коммунистической политики.

21 ноября 1918 года Совнарком принял декрет об организации снабжения, который упразднил остатки частноторгового аппарата и возложил на комиссариат продовольствия обязанность заготовки и снабжения населения всеми предметами личного потребления и домашнего хозяйства. Тем самым предполагалось нанести сокрушительный удар по нелегальному товарообмену и торговле. Однако при абсолютной неналаженности госснабжения закрытие частноторговых предприятий привело прежде всего к тому, что снабжение прекратилось вовсе.

После национализации банков, промышленных предприятий и введения продовольственной диктатуры декрет от 21 ноября, по сути, завершил в основе законодательное оформление военно-коммунистического здания, несмотря на то, что вплоть до 1921 года это здание продолжало достраиваться и доводиться до казарменного совершенства. Для 1918 года еще рано говорить о системе военного коммунизма, пока это была только политика военного коммунизма, сумма государственных заявок на всеобъемлющую монополию, не подкрепленных реальным механизмом производства и распределения продуктов. Посему это бумажное здание отбрасывало тень разного рода уступок, которая до времени имела более материальных свойств, нежели ее предмет.

Повсеместной тенью военно-коммунистической политики были прежде всего всевозможные сенные и Сухаревские площади — пресловутые толкучки, где с молчаливого согласия властей происходил нелегальный вольный товарооборот. Существуют различные подсчеты доли вольного рынка в снабжении городского населения в период гражданской войны, и даже самые скромные из них говорят, что доля эта была никак не меньше 50 %. Но есть все основания полагать, что она была гораздо весомей, особенно в провинциальных городах. На деле продовольственная политика в 1918–1919 годах являлась скорее не политикой государственного снабжения, а политикой ограничения свободной торговли, «возрождающей капитализм», которая в самые критические моменты обострения социальной напряженности ослаблялась разного рода отступлениями. Таким отступлением осенью 18 года стало так называемое «полуторапудничество» в Москве и Петрограде.

После того как Каменев стал во главе Московского Совета, его «рыхлый» большевизм получил хорошую питательную среду в настроениях москвичей. 25 августа Президиум Моссовета принял постановление о свободном провозе полутора пудов хлеба на члена семьи, что дало возможность горожанам продержаться три месяца на однофунтовом пайке в день. Когда же эти запасы подошли к концу, поднимается и новая волна против проддиктатуры.

В лице председателя Моссовета Наркомпрод получил влиятельного и хлесткого критика. 8 декабря на заседании исполкома Совета Каменев произнес пламенную речь, в которой обвинил продовольственников в полном провале дела. Он предложил известить Совнарком о том, что надежды на получение продовольствия нет. «Ничего нет, и ничего не будет»[144]. Выступление Каменева ознаменовало начало нового массированного наступления на политику продовольственной диктатуры. 10 декабря Совнарком под давлением принял решение о предоставлении рабочим организациям и другим профессиональным объединениям права закупки и провоза ненормированных (т. е. немонополизированных) продуктов, к слову, права, которое у них формально никто и не отнимал. Заградотрядам и губпродкомам предписывалось не чинить никаких препятствий провозу ненормированных продуктов.

Вскоре коммунистическая фракция ВЦИК, которая после удаления из Советов левых эсеров приняла на себя под руководством Каменева роль мягкой оппозиции правительству, образовала специальную комиссию, подготовившую проект декрета о фактическом восстановлении свободной торговли до 1 октября 1919 года. Но этот проект встретил жесткое сопротивление Наркомпрода, не получил одобрения Ленина и не был реализован.

В Совнаркоме в это время были увлечены другой идеей, более умеренной и более соответствовавшей принципиальным партийным установкам. После того как провалилась политика подворного учета и нормирования потребления, продовольственники начали искать иные пути проведения своей диктатуры в отношениях с крестьянством. Такой путь был найден и законодательно оформлен известным декретом Совнаркома от 11 января 1919 года о разверстке зерновых хлебов и фуража.

Поскольку государство расписалось в своем бессилии установить достоверное количество хлебных запасов, единственное, что ему оставалось сделать, это объявить точную цифру своих потребностей в хлебе, которая потом соответственно должна была развёрстываться по губерниям и уездам. Большевики отступили к опыту царского министра Риттиха. Вопреки сложившемуся мнению, раз-! верстка явилась не ужесточением продовольственной диктатуры, 1 а ее формальным ослаблением. Она содержала очень важный элемент, а именно: изначальную заданность, определенность государственных требований, что при всем остальном ее несовершенстве было весьма существенным в отношениях с крестьянством. В этом смысле разверстка 1919 года явилась непосредственной переходной ступенью к процентному натуральному налогу 1921 года.