Винцас Миколайтис-Путинас - В тени алтарей

• Название: В тени алтарей
• Автор: Винцас Миколайтис-Путинас
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы Литовской ССР
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1958

Роман В.Миколайтиса-Путинаса (1893–1967) «В тени алтарей» впервые был опубликован в Литве в 1933 году. В нем изображаются глубокие конфликты, возникающие между естественной природой человека и теми ограничениями, которых требует духовный сан, между свободой поэтического творчества и обязанностью ксендза.

Главный герой романа — Людас Васарис — является носителем идеи протеста против законов церкви, сковывающих свободное и всестороннее развитие и проявление личности и таланта. Роман захватывает читателя своей психологической глубиной, сердечностью, драматической напряженностью.

«В тени алтарей» считают лучшим психологическим романом в литовской литературе. Он переведен на многие языки, в том числе и на русский. На русском языке роман впервые вышел в 1958 году.

---

Наконец, желая поскорее отделаться, она напомнила:

— Вы хотели сообщить мне сегодня что-то необычное? Я давно сгораю от любопытства — что бы это могло быть?

— Увы, в последнее время вы разговариваете со мной таким насмешливым тоном, что я теряюсь и не знаю, как начать…

— Это меня удивляет. Мы такие старые знакомые, что можем и пошутить и поговорить серьезно. Чем же, все-таки, вы так озабочены?

Индрулис положил папиросу и, многозначительно поглядев ей в глаза, сказал:

— Вы очень ненавидите меня?

— Ненавижу? За что же? — изумилась Ауксе.

— Я этого заслуживаю. Вы считаете меня эгоистом, злым насмешником, может быть, даже интриганом. Но прошу вас поверить мне, что я лучше, чем иногда кажусь…

— Охотно верю. Но к чему эта исповедь?

— Ауксе, я полагаю, что не скажу вам ничего нового, если признаюсь вам в своей любви.

— Да, вы умеете прикинуться влюбленным, но любите ли меня вправду, я сомневаюсь.

Индрулис даже вскочил со стула и, сжимая руки, воскликнул:

— Вы сомневаетесь? Ауксе, скажите одно лишь слово, и я ваш навеки! Для меня будет величайшей, несказанной радостью назвать вас своей женой.

Услыхав это, Ауксе даже улыбнулась:

— О я давно уж знаю, что вы хотите на мне жениться. Но женщину, на которой хотят жениться, не всегда любят.

— Вы оскорбляете меня. Я никогда не давал повода заподозрить, что гонюсь за вашим приданым. Мне это кажется мерзким.

— Простите меня. Я только сказала, что желание жениться не обязательно вытекает из любви. Если вы говорите что любите меня — тем лучше. К сожалению, ответить вам тем же я не могу. Я очень ценю вас, но не люблю. Наши пути решительно расходятся.

Индрулис стал чернее тучи и спросил с отчаянием:

— И вы не оставляете мне никакого проблеска надежды?

— Ни малейшего.

— Но вы позволите мне хоть изредка видеть вас?

— Разве я могу требовать, чтобы вы при встрече со мной закрывали глаза? К чему этот тон? Вы были со мной очень любезны, надеюсь, что и у вас нет причин сердиться на меня. Останемся же и впредь добрыми знакомыми.

Индрулис удалился, вздыхая и с печальным лицом, но в действительности ощущал большое облегчение, потому что так или иначе все кончилось и его совесть была спокойна. К тому же он присмотрел себе другую богатую невесту.

На следующий день Ауксе рассказала Васарису, как Индрулис сватался и каялся в своих грехах.

Оба посмеялись над финалом знаменитого «обручения».

XXII

Людас ожидал каникул, мечтая после отпуска не возвращаться к директорству и педагогической деятельности, а попытаться жить на литературный гонорар. Он знал, что это рискованно. Положение литераторов в Литве не внушало особенного оптимизма. Интеллигенция литовских книг не покупала, не читала, печатью не интересовалась. Заработок писателя был неверным, непостоянным и вряд ли мог обеспечить прожиточный минимум. Но неожиданный успех драмы и стихов Васариса давал ему право надеяться, и он без страха глядел на свое литературное будущее.

Между тем совершенно непредвиденные события надолго ввергли его в уныние и даже пробудили в его душе мистический ужас.

Однажды, когда он сосредоточенно писал недавно начатую вещь, неожиданный телефонный звонок заставил его вздрогнуть. Взяв трубку, он с удивлением услышал голос Люции.

— Алло, это вы, господин Людас? Будьте так добры, сейчас же приходите к нам. Витукас тяжело заболел. Бредит и зовет вас. Я очень боюсь, как бы не случилось чего плохого.

Не медля ни минуты, Васарис отправился к Глауджюсам. По голосу Люции он понял, что случилась беда. У него и раньше сжималось сердце от тяжелого предчувствия, когда он думал о том, чем был этот мальчик для Люции.

Он застал ее у постели Витукаса. Мальчик горел как в огне, тяжело дышал, метался, видимо, не сознавая, что творится вокруг. Мать и сиделка делали все, что предписал врач. По нескольким, произнесенным испуганным шепотом, фразам Людас понял, что жизнь Витукаса в опасности. Оказалось, что он с несколькими товарищами по классу играл в мяч на берегу Немана. Разгорячившись, Витукас прилег отдохнуть под деревом. Земля была сырая, мальчик простыл и схватил воспаление легких. А они у него всегда были слабые.

Людас сел у постели ребенка и взял его за руку. Витукас приоткрыл глаза, видимо, узнал крестного и даже попытался улыбнуться.

— Витукас, что с тобой, бедняжка? Такой молодец был! Ничего, скоро поправишься и опять придешь ко мне в гости, — говорил Васарис, не выпуская его руки.

Но Витукас ничего не отвечал. Вскоре он снова заметался, и успокоить его удалось с большим трудом. В комнате рядом послышались тяжелые шаги, и в дверях показался господин Глауджюс. Взглянув на больного, он сказал резким голосом, неизвестно к кому обращаясь:

— Так, значит, болен… Встретил доктора, говорит, надежды мало. Я тоже в его возрасте болел воспалением легких, однако выздоровел. Ничего, пройдет. А все баловство и шалости… Так…

Люция взглянула на мужа с таким ужасом, ненавистью и отвращением, что он пожал плечами и, ничего больше не сказав, вышел из комнаты.

Когда мальчик успокоился, мать попросила Васариса побыть с ней немного.

— Ах, вы не представляете себе, что я пережила за эти два дня, — жаловалась она Людасу, бессильно опустившись на диван. — В прошлую ночь мальчику было так плохо, что я дежурила подле него всю ночь и глаз не сомкнула. Я даже боюсь подумать, что будет, если я потеряю его! Вы слышали, что сказал Глауджюс?

— Не терзайте себя так, Люция, — сочувственно уговаривал ее Людас. — Организм ребенка обычно преодолевает даже смертельную опасность. Первое мое впечатление, когда я увидел Витукаса, было лучше, чем я ожидал. Вот увидите, завтра ему полегчает. Первое впечатление меня не обманывает.

Эти простые слова успокоения показались Люции приятнее всех слышанных ею когда-либо комплиментов. Благодарным взглядом посмотрела она на Васариса, — первое впечатление которого значило для нее больше, нежели диагноз лучшего специалиста.

Разговаривая с нею, Васарис заметил, что она и вправду изменилась. Заботы, бессонная ночь, наконец отсутствие косметики состарили ее лет на десять. Теперь он видел в ней только любящую мать Витукаса, госпожу Бразгене. Куда девалась ее кокетливость? И Васарис чувствовал к ней дружеское участие и жалость. Он опять и опять успокаивал и уверял ее, что Витукасу завтра уже будет лучше.

Он советовал ей пойти отдохнуть и на прощание обещал навестить крестника на другой день.

Увы, здоровье Витукаса не улучшалось. На другой день Васарис опять застал его в жару и в бреду, а из слов сиделки понял, что положение мальчика еще ухудшилось. На этот раз ему было не так легко утешить Люцию. Она выслушивала его, втайне подозревая, что он говорит одно, а думает другое, и жуткий страх сквозил в ее взгляде.

— Я боюсь, что бог покарает меня, — повторяла она. — Я всегда была дурной матерью. Но почему должен умереть он, невинный ребенок?

Слушая ее жалобы, Людас думал о том, что порой мысли и чувства людей, будь то простые крестьяне или рафинированные интеллигенты, совпадают, как некие элементарные формулы. И он, утешая госпожу Глауджювене, повторял почти те же самые слова, какими успокаивал и свою мать.

— Люция, — говорил он, — напрасно вы пугаете себя божьей карой. Неужели вы думаете, что бог — это мстительный деспот, который, желая покарать вас, убивает вашего сына? Не мучьте себя бессмысленными обвинениями, а лучше соберитесь с силами и не давайте несчастью одолеть вас, если оно действительно совершится.

Но Люция, как всякая мать, страдающая из-за своего ребенка, чувствовала, что связана с ним всем своим существом и готова ради него пожертвовать собою.

— Если он выздоровеет, я брошу все, все! — говорила она дрожащим от волнения голосом. — Откажусь от всех знакомых, от всех развлечений, буду только матерью, буду беречь и воспитывать его. Но если он умрет… Ах, я не знаю, что со мной будет! Нет, я не переживу этого удара.

Она закрыла лицо, руками, ее знобило.

Васарис оставил ее склонившейся над постелью ребенка. Придя домой, он весь вечер ничего не мог делать.

На другой день он не мог навестить больного, но когда справился по телефону, то узнал, что состояние его несколько улучшилось. Люция сама подошла к телефону, поблагодарила Людаса за сочувствие и заботы, пожалела, что он не может прийти и убедиться, что Витукасу лучше. Весь день Васарис радовался этому известию, а вечером, ложась спать, обдумывал, какой гостинец принести завтра выздоравливающему крестнику.

Рано утром его разбудил телефонный звонок. Глауджюс грубым голосом, коротко сообщил, что ночью Витукас умер и Люция просит его прийти.

Эта весть до глубины души потрясла Васариса. Он тотчас же поспешил к Глауджюсам. Проходя по пустынным еще улицам, он минутами надеялся, что ему только почудился грубый голос Глауджюса, что вышло какое-то печальное недоразумение и, может быть, выздоравливающий Витукас встретит его оживленным взглядом, а Люция счастливой улыбкой. Но он хорошо понимал, что все это тщетные надежды — Витукас лежит бездыханный в своей постели, а Люция… Что с Люцией? Этот вопрос снова терзал его. и он ускорял шаги, желая как можно скорее увидеть, что делается у Глауджюсов.